Проходя мимо детской площадки, наблюдаю массовый, неравный холивар. Пожилая женщина в лосинах орет на весь двор, отчитывая белобрысого мальчишку лет десяти. Рядом, размазывая грязные сопли по лицу, стоит его ровесник, очевидно внук горлопанящей бабуленции.
Из обрывков фраз становится ясна суть конфликта. «Я не ставил ему ногу, мы играли – он случайно упал», - оправдывается белобрысый, сжимая между пяток футбольный мяч. «Да, как же он сам упал, когда я видела – ты специально! Миша, скажи!», - не унимается «Макаренко» в лосинах. «Да, я тоже так падал, не плачь!», - подходит к Мише один из футболистов постарше и трепет мальца за хохолок. Тот нервно отодвигается. Видно, что Мише не больно, но очень стыдно за что-то другое. Ладно – чужие дети, чужие заботы. Прихожу домой – звонок от мамы. «Почему у Матвея ссадина на локте?», - строго вопрошает она. «Ээээ… Ну, саданул вчера рукой по асфальту, в поворот не вписался», - вспоминаю я. «Ему нужны налокотники и шлем! Я заклеила ему бактерицидным пластырем. А что на губе…». Вспоминаю свое детство. Мы постоянно зависали на улице и ссадины, раны, синяки – это было нормально. Мы играли в прятки, вышибалы, падали, вставали, опять падали… Что случилось за столь короткий промежуток времени, что теперь современных детей, мальчиков в частности, стараются заклеить в бактерицидные пластыри с головы до ног, а дворовых сорванцов-футболистов судят горлопанящие бабки, выписывая им желтые карточки в виде публичных моральных пиздюлей?