Данная история, некогда четко зафиксированная стильной витиеватостью церковнослявянских слов в ряде утраченных ныне святоотеческих текстов, но давно уже развоплотившаяся в неясность устных преданий, разумеется, вряд ли может претендовать, в силу отсутствия разного свойства доказательных артефактов, на форму исторической хроники. Возможно, кое-кто даже назовёт всё это выдумкой нездорового воображения больного на голову блогера, тратящего время на глупые пустопорожние посты в социальных сетях, вместо того, чтобы заниматься чем-то более практическим. Но оставим эти сварливые реплики на совести этих людей.
В пересказах разных авторов, описание событий этих различается в некоторых деталях, оставаясь, однако, схожей в основе своей, начинаясь с того, что весеннюю поляну на окраине таёжного леса в Северной Руси, где послушники близ расположенного монастыря заготовляли дрова, осветил яркий свет вселенской вечности, от лицезрения которого многие из послушников пали ниц, а некоторые бежали прочь в священном ужасе. Четверо послушников оказались как бы в центре возникшего сияния, где свет был особо яркий и подобен был столбу, уходящему в небо. Через некоторое время сияние исчезло. Вместе с ним исчезли и четверо послушников.
А звали послушников тех Егор, из Гагаринских, и Ерман, сын Титов. Ещё был некий Попович, сын иерея с Киевской митрополии. Четвёртым был волжский инородец со сложнопроизносимым языческим именем, названный при крещении Адрияном, очень почитавший св. Николая, считавший его своим духовным отцем и постоянно носивший, вместе с нательным крестом, его образок на груди. И суждено им было узнать тайны мироздания и человеческой самости, пребывая в единении со всеобъемлющим Космосом Бытия.
Попав в сияние дивное, четверо послушников тех поначалу тяжесть великую в теле своём испытывали, аки от вериг железных. После, однако, вдруг лёгкость прежде отнюдь небывалую почувствовали, так что даже решили поначалу, что стали бестелесны, аки ангелы Господни, а видимая оком плоть - суть видимость лишь одна неосязаемая бесплотная. И зельная тёмность вокруг царила. И где верх и низ долго постичь не могли.
- Вон там, братья, зрите-ка! - сказал, наконец, Гагарин своим спутникам, - жИла звёздная зело искрится. Не иначе это Матица и есть, что Кровлю Небесную держит! Там и верх, стало быть! А вон твердь земная предивную покатость свою являет. Там, выходит, нижние пределы мироздания место своё положенное занимают. - На том и порешили, ибо разумным виделось им сие и с прежним восприятием происходящего соотносилось весьма хорошо.
И кони дивные паслись в пространстве безвоздушном. И число тех коней было четыре. И ели они манну туманности звёздной. И упряжь на них была добрая. И подкованы были дОбро они кузнецом неведомым. И сели четверо послушников на коней тех.
- Поехали, - громким и решительно-весёлым голосом произнёс Гагарин, прочтя прежде шёпотом "Отче Наш" и борясь с оробелостью, ограничивавшей его с братьями в способности проявлять себя в мироздании согласно вычисленным в сознании желательностям поступков.
И понесли их кони в бездну космическую, каждого в своем направлении - вверх, вниз, влево, вправо. И свет от пройденного пути их образовывал правильный метафизический крест сущности мироздания.
Вечностью исчислялась пространственно-временная нить пути их. Звёзды вспыхивали, праздником тумана просачиваясь в мироздание, изменялись, когда структура мгновений была такова, что они должны были это сделать, снова изменялись, и снова и снова, пока не осыпАлись, наконец, в небытие холодными крошками затвердевшего метафизического света. Но вот снова смутно знакомая структурой узора звёздная Матица подпирает сумрачный небосвод. И твердь земная предивную покатость свою являет. И четверо уставших всадников вечного Апокалипсиса сознающей себя самости.
И остановились они, дивясь забытой и непривычной теперь относительной статичности пространства. И долго стояли, оставаясь в неподвижности покоя. Ничто не перемещалось, не предавалось процессу всецелой взаимной изменчивости. Мир остановился.
- Мы всегда были. Мы всегда будем. Ибо Христос Воскрес и нам велел. - сказал после долгого молчания Гагарин, сформулировав, наконец, чётко вычисленный итог мысленных сплетений сознания четверых участников путешествия и соединив множественность в единое.
- Аминь, - ответили ему остальные его космические братья во Христе.
Всё необходимое было сказано...
Чувство наполненности всецело-познанного мироздания долгое время наполняло их, пока они шли по дороге, высохшей уже от растаявшего снега, остатки которого плевками льдисто-сахарящейся грязи ещё лежали по обочине, шли, вдыхая талую свежесть апрельской атмосферы. И ничто не мешало благостному покою их сознания. Пока дорога вдруг не закончилась. Перед послушниками были ворота их монастыря и братья, вышедшие из оного во внешность пространства и недоверчиво на них глядевшие, ибо несколько дней уж минуло, как исчезли они в сиянии предивном.
- Нам было явлено превеликое Откровение, братья! - сказал монахам Гагарин. - Нам дано было узреть кто мы такие. - Он немного помолчал и добавил - Аще мы поняли зачем всё это, - и обвёл он рукой всё вокруг и подразумевая, очевидно, под этим жестом всё Мироздание.
Далее, однако, как они не пытались отобразить словами осознанное ими великое Откровение, ничего из этого не выходило путного. Объявшая их сознание в космическом пространстве многочисленная совокупность информационных данных, которые следовало учитывать качественно и одномоментно для формулировки сколь-нибудь однозначного вывода при попытке полноценно отобразить Откровение в словесной форме и которую, вследствие этого, учитывать им не представлялось объективно возможным, не позволяли Гагарину и троим его спутникам сформулировать итоговую мысль чётко. К тому же, знакомые слова их прежнего лексикона казались им до невозможности скудными и совершенно недостаточными для сколь-нибудь полноценного отображения осознанного ими.
Ни у Гагарина этого не получалось, ни у Титова. Даже несмотря на то, что Гагарин, озарённый вдруг идеей, подобрал с земли высохший хворостовый прут и начал писать на вытоптанной земле некие знаки и восклицая: "Вот! Вот как это устроено!" Никто не понимал его. Киевский попович также пробовал объяснить осознанное, часто повторяя "Це дуже гарный свiт!", но и он, в итоге, замолкал, не в силах подобрать нужные слова. Инородец же, духовный сын Николаев и вовсе молчал, видимо вследствие плохого знания славянского наречия. Одним словом, несмотря на сильное и отчаянное даже желание рассказать, в итоге получалось жалкое и нелепое зрелище.
Так что через некоторое время монахи, вздохнувши, все отошли прочь, занявшись исполнением послушаний, и один только настоятель-игумен долго еще слушал, думая, не будет ли по крайней мере чего-нибудь далее, но наконец и он рукой махнул, сказавши: "Б~гЪ знает что такое!"
Четверо послушников остались одни.
- Боже, как же всё-таки трудно протащить сюда хоть что-то... - прошептал Гагарин, и утёр выступившие слёзы отчаяния. Некоторое время просидели молча. Монастырский колокол объявил о начале вечерней молитвы. Через некоторое время стал слышен читаемый нараспев Канон преподобного Андрея Критского, подхватываемый в конце каждой словесно-смысловой конструкции всеобще-хоровым "Помилуй мя, Боже, помилуй мя."
- Вот это - Я! - сказал, наконец, Гагарин, указуя перстом на антропоморфно-телесную биооболочку, внутри которой его сущность себя ощущала. - А это, - сказал он Титову, указывая теперь уже на него, - Ты. Но и я тоже. - Гагаринский голос звучал всё уверенней. Было видно, что ему, не отягощая себя необходимостью быть понятым остальными монахами, удаётся находить очень точное словесное определение для своих мыслей.
- А это вот - вы, - сказал он киевскому Поповичу и инородцу, Николаева сыну, - каждый индивидуально, но мы всё равно вместе. - Это важно.
- Да, важно, - согласились адресаты его словесного обращения.
- Это вот, - теперь гагаринский перст указывал на находившихся за монастырскими стенами поющих монахов, - они. Отдельно от нас, но всё равно вместе с нами. - А ЭТО, - обвёл он рукой всё вокруг и голос его приобрёл апогейную торжественность, - МИРОЗДАНИЕ!
Здесь произошло диво чудесное! Окончание гагаринской фразы, превратившись в гармонию волн всеобъемлющего Космоса Бытия и слившись с очередным "Помилуй мя, Боже, помилуй мя", заполнило собою всё, что есть, явив на миг поток изначального метафизического света Истины, озарившего округу. Выбежавшие из ворот монастыря монахи увидели лишь опустевшее пространство примонастырской лужайки. Четверых послушников вновь нигде не было видно.
Осталось лишь сказать, что эта история получила продолжение, когда спустя некоторое время четверо исчезнувших послушников вновь явились некоторым монахам в дивном, преображённом виде. Облачены они были в белые скафандры и парили над поверхностью Земли, словно невесомые Ангелы Господни. Они поведали тем монахам тайны мироздания и человеческой самости словами дивного языка божественного, понимаемого сразу и всецело. И снизошло на монахов просветление от открывшейся картины происходящего. И пытались они также, как некогда, явившиеся им, донести своё знание до остальных, но также было сие безуспешно. Никто их не понимал.
Закончилось дело тем, что группа монахов, которым продолжали являться в дивных видениях четверо исчезнувших послушников, ушли ещё дальше в дебри лесные, основав там подобие убогого скита из шалашей. Какое-то время монастырь поддерживал с ними связь. Однако, ушедшие в скит монахи-отшельники обыкновенно молчали, видимо дав обет, либо же не видя смысла облекать мысли в не имеющие возможности полноценно их отобразить слова. Известно, однако было, что ближе к середине апреля, день когда Гагарин с братьями вернулись просветлённые в монастырь, ушедшие монахи отмечают как Великий праздник, называемый ими Днём Святой Космонавтики. Через некоторое время, монахи монастыря увидели над лесом, в стороне, где находился скит отшельников, столп света, похожий на тот, при котором исчезли четверо известных послушников. После этого, отшельники, и так до этого редко посещавшие монастырь, перестали приходить вовсе. А пришедшие через некоторое время навестить их братья, застали опустевший скит и некую странность данного небольшого отшельнического урочища, выражавшуюся в едва слышном колыхании пространства, подобно складкам материи огромного полотна мироздания, упавшей перед ними, скрыв находящееся за пределами его. Всё это наполнило их сознание какой-то запредельной печалью понимания надолго ушедшей возможности войти в райскую обитель.
В отправляемой в Синод документации, данная группа исчезнувших отшельников однажды была даже упомянута, как секта гагаринцев, но потом про неё совершенно забыли, ибо никаких особых, с точки зрения лиц, принимающих решения о степени особости, последствий данная история не имела, а потому и не стоила беспокойств от необходимости вписывать явление в чёткую зафиксированность сложившихся на тот момент общепринятых аксиом мировосприятия.
