рассказ
В сторону жилых домов шли молча. Хотелось есть, да и устали оба. Рюкзаки оттягивали плечи, но это даже радовало, ведь каждый килограмм означал деньги.
— Куда потащим? Тут, вроде, к Амиру ближе.
— Кир, давай за цирк. Там дороже принимают.
— Ага. И паспорт нужен...
— На хвост упадем кому-нибудь, четвертной отстегнем — и сдадим. По-любому больше выйдет, чем у Амира. Да и сам знаешь, чего там.
Кир знал. Неделю назад они сдавали Амиру, чья приемка находилась в частном секторе на окраине района, алюминий. Он был дешевле меди, но уж что нашли. Притащили почти сорок килограммов на двоих проволокой и облоем от штамповок. Честно лазали по свалке и собирали, ни проволочки не сперли. Макс называл такой сбор «выпасом», в отличие от «охоты», где нужно было рисковать, чтобы добыть металл. Денег получили немного, алюминий шел по десятке, так что на руки получили триста восемьдесят. Тут же, у ворот, поделили по сто пятьдесят. Восемьдесят отложили на край-няк, таким крайняком мог быть обед «в поле», могла быть взятка ментам, чтобы выпустили из «стакана», или рыбнадзору, если брали на воде с сетями и рыбой. Таких «крайних» денег к концу лета обычно набегало до трех тысяч, и если не было острой нужды в каком либо снаряжении на следующий сезон, их просто делили. Это сезон был последним и по рыбалке, и по мародерке, на следующий год обоим предстояло искать новые промыслы. Поэтому денег старались в «крайняк» набить побольше. Свои полторы сотни каждый ныкал, как умел: Кир в подпоротую лямку рюкзака, а Макс под стельку в сапог. Вот только с общими деньгами оба хором протупили и Кир просто сунул их в карман брюк. Они отошли от Амира метров на сто, когда из проулка их окликнул удивительно блеклый парень.
— Пацаны, погодь. На пару слов подойду.
Парень был один, и у Кира мелькнула мысль, что в случае чего его можно и опрокинуть. Но тут, развеивая его человеколюбивые мечты, из проулка неспешно вышли еще трое.
— Пацаны, есть филки? Не, без наезда, поделитесь — и дальше пойдете. Нам грев на зону корешу заслать надо, четвертного не хватает. По-босячьи поймите.
Стало окончательно ясно, что просто так уйти уже не выйдет. Но идти в проулок толковать с этими шакалами совсем не хотелось. И Кир решил отскочить:
— Пацаны, мы по мелочи приподняли. Но раз такое дело, корешу на грев, то мы подогреем, без бэ.
Отрицать, что деньги есть, смысла не имело. Их явно пасли от приемки, а раньше не подошли именно потому, что Амир наезда видеть был не должен, пацаны явно были местными, как и
он. А такая фигня популярности его заведению нисколько не способствовала. Меж тем Кир продолжал:
— Четвертной, пацаны? Ща, там только десятками.
Он на ощупь пытался отделить в кармане три червонца, но ему такой возможности не дали. Один из местных подошел со спины и подсек его под колени, а блеклый сильно толкнул в грудь. Падая Кир умудрился отшвырнуть рюкзак под кусты. Затем свернулся ежом и откатился спиной к забору. Краем глаза успел заметить, что с Максом происходит то же. Их пинали минут десять. Не особенно сильно, но старательно. Затем блеклый сказал: «Все поняли? Вставайте. Сколько есть?». «Восемьдесят.» — выдавил Кир, ему прилетело в дыхло, и говорить было трудно. «Не врешь?» — спросил блеклый. «Иди у Амира проясни», — огрызнулся Кир. Блеклый снова ударил его в дыхло и просто сказал: «Не умничай. Отдавай все. Амиру стукнете — обоих попишу». Затем спросил у Макса, сколько у него. Макс не протупил, и кивнул на Кира, мол все деньги у него. А потом пацаны ушли.
— Ну, уговорил. Поехали за цирк.
По дороге ничего не произошло, что радовало. Да и сдать медь вышло вполне удачно. Сдавали через местного бича, который за четвертной оформлял сдачу на свой паспорт для всех желающих. Вышло лихо. Восемьсот пятьдесят, без четвертного отданного бичу. Раскидали по четыре сотни, оставив полтинник на крайняк. Все поныкали, как обычно. Кир и общие деньги сунул к своим. Поехали, наконец, домой.
В автобусе Кир по привычке кемарил, а Макс что-то прикидывал в уме. Когда до дому оставалось две остановки, он толкнул друга локтем.
— Слушай, Кир, а ты как вообще, устал?
— Ну, есть маленько. Бывало и хуже.
— Давай пожрем, отдохнем мальца, а вечером на рыбалку?
Кир задумался. Рыбалка это хорошо. Это рыба. А рыба — это деньги. А они, как известно, лишними не бывают. И потом, послезавтра в школу. А следующий год уже одна тысяча девятьсот девяносто седьмой. Год, когда их промыслы станут опасными по-настоящему. Им исполнится по четырнадцать, а это в случае поимки — колония. И Кир решился.
— А давай. Только ближе к вечеру уже. Лодка у меня в порядке, сети собраны. Мне только собраться, да выйти.
— Лады тогда. У меня тоже все готово.
Договорились встретиться в восемь и разошлись по домам.
Когда Кир зашел домой отец уже проснулся и сидел на кухне. Рюкзак с инструментом был
по-тихому убран в ларь и заперт на ключ, дубликат которого пару лет назад Кир сделал как раз для таких ситуаций. По случаю дождя одежда даже не сильно пропахла дымом, поэтому «разговора» Кир не опасался. Смело разулся, прошел в комнату разделся и пошел в душ. Отец все еще сидел на кухне. Кир мылся, с наслаждением до красноты драл кожу лыковой мочалкой, затем с не меньшим удовольствием вытерся жестким, как наждачная бумага, махровым полотенцем. Вышел из душа. Отец все сидел. Кир прошел снова в комнату, переоделся в домашнее и пошел на кухню. Отец сидел на табурете, свесившись на подставленную ладонь правой руки и спал. Киру до боли в груди стало жаль отца. Он смотрел на его лысину, как православные смотрят на лики своих святых. В эту минуту Кир легко умер бы, лишь бы доля его отца стала чуть более благосклонна к нему..
Отцу в последние годы не везло. Работящий мужик. Никогда не довольствовался тем, что имел. В годы, когда еще крепка была советская власть, когда еще нельзя было иметь две работы, а Кир быль маленьким, отец пахал
на двух работах, устроив на одну из них фиктивно тестя-пенси-онера. Семья жила хорошо. Ездили отдыхать в санатории да на турбазы, покупали одежду, каждому члену семьи — новую. Скопив денег, отец даже купил сад. Не получил по подписке на работе, а именно купил! Чтобы вытворить такое в стране советов, нужно было быть крутым. И отец им был. В то время маленький Кир почти не донашивал за старшим братом одежду, исключение составляли зимние вещи, которые за сезон просто не реально было износить и они доставались Киру почти новыми. Отец рвал жилы так рьяно, с такой легкостью осваивал новые профессии и приобретал полезные навыки, что к восемьдесят седьмому году семья смогла себе позволить отдельную квартиру. Отец вступил в кооператив на двушку и выплатил ее стоимость за считанные годы. Семья жила уже в двушке, а вот Кир, по причине малолетства и сквозняков в новом жилье, все еще жил с бабушкой. С бабушкой же и с дедом он проводил долгие летние месяцы в небольшой русской деревне на берегу Белой. Наверное, от этого и взрослеть он начал заметно раньше своих сверстников. Регулярное общение со старыми и мудрыми людьми делает старше. Но это, как говорят в кино, уже совсем другая история. А сейчас Кир видел перед собой смертельно уставшего человека, в котором не осталось больше сил бороться с жизнью, он готов был плюнуть на сукно и сбросить карты, не смотря на ставки. Да только ставками были сам Кир, брат Витя и мама Мила. И Кир очень остро почувствовал, что
не позволит отцу бросить карты. Пупок надорвет с этим гребаным металлоломом, но не позволит. Он тронул отца за плечо.
— Привет, пап.
— Привет, сын. Я тут задремал... Ты есть хочешь? Там толченка, рыба.
— Знаю, пап. Ты сам-то поел?
— Да, я тут чай уже пил.
— Пап, ты ложись, я на рыбалку сегодня. Посуду оставь, я вымою. Потом вздремну. Если сам просплю, мама на работу тебя разбудит.
— Кирилл, как же быстро ты взрослеешь... К сентябрю обещали апрельскую зарплату выдать, пойдем на толкучку, купим тебе, чего надо.
— Хорошо пап, сходим.
Отец, так толком и не проснувшись, побрел по коридору в большую комнату, а Кир, прислонившись спиной к стене начал вяло ковырять в тарелке. Есть расхотелось. Горло прихватило. Захотелось разреветься в голос, как он делал когда-то в деревне, когда его жалили осы. Но слезы не шли. Он разучился.
Могучим усилием Кир заставил себя съесть толченку, затем, давясь, запихал в себя остатки рыбы. Залил все это остывшим,
Ф » »
Константин ЛИСТКОВ
до синей пленки поверху, чаем. И пошел спать.
Разбудил Кира свет. Пока он безответственно дрых, дождь закончился, ветер разогнал тучи, и выглянуло солнце. Поднявшись, Кир привычно нащупал босыми ногами тапки, откинул махруш-ку, которой, насколько он помнил, засыпая не укрывался. И побрел в ванную. На кухне сидела мама и писала письмо своей школьной подруге Динаре, перебравшейся в Москву еще до его рождения. Отвлекать ее он не стал, и просто снова залез под душ. После душа Кир, почувствовав себя бодрее, сразу же захотел жрать. Визит на кухню стал неотвратимым.
— Привет, мам. Есть что поесть?
— Картошку пожарила. В холодильнике еще хреновина свежая, пока ты спал, я сделала. Рыба кончилась, я купила сосиски. Отвари только, дешевые, мало ли. Ты на рыбалку сегодня?
— Да, мам. Сезон закроем с Максом. Скоро в школу, там уже не порыбачишь.
— Оденься потеплее. В шкафу чистое возьми. Твое барахло я постирала. Ты где умудрился так все уделать? Мне даже показалось, что дымом пахнет.
— Не показалось, мам. Мы картошку в костре пекли. На ту сторону на пароме переехали, озера новые разведать, загулялись, проголодались, ну и напекли. Макс с собой брал.
— Макс брал, а ты не взял ничего. Неудобно же. Хоть яблок бы взял, помидоров.
— Мам, да ничего. В тот раз на рыбалку я брал, а он нет. Вот, сочлись.
— Кирюш, а что сегодня возьмешь? Картошки нет, закончилась. К деду ехать надо. Может, хоть морковки с луком? Рыбы наловите, уху сварите.
— Не, мам, просто на углях пожарим, если что. Соль есть? Соли возьму. Ну, если есть — хлеба еще.
Поев, Кир пошел собираться. До встречи с Максом было еще полчаса, а сборов было всего ничего: затолкать мешок с резиновой лодкой, купленной отцом для рыбалки «на пенсии», в рюкзак, в спортивную сумку уложить сохнувшие на лоджии сети, сумку пристегнуть резинкой к небольшой тележке, одеться и выйти к подъезду. Закончив сборы, Кир полез на книжную полку. Там, в книге Джека Лондона с символическим названием «Любовь к жизни», лежала их с Максом казна «на крайняк». Сегодня ее надлежало по справедливости поделить. Так же он взял из ящика стола записную книжку, где были записаны все траты на сна-рягу за сезон, и было помечено, у кого та снаряга в итоге останется в комплекте. Без этих записей поделить казну поровну никакой возможности не представлялось.
Кир вышел из подъезда ровно в восемь, но Макс его уже ждал.
— Чего долго копаешься? Я тут уже пятнадцать минут обсыхаю.
— Нормально я вышел, не гони. Все взял?
— Все. А вот ты — нет. Тундра, ты весла забыл.
— Елки. Ща, постой тут, я мигом.
Кир поднялся домой, взял весла. И тут его накрыло ощущение подступающей беды. Он никогда не забывал таких важных вещей перед рыбалкой. Но, выйдя из подъезда, он стальными болтами прикрутил улыбку к лицу, чтобы не накликать.
Все было нормально. Переправились через Уфимку сильно выше входа в карьеры. Дальше, с лодкой на руках, пешком пришли на свое обычное место. В бинокль осмотрели гладь карьера и не увидели чужих колов. Привычные браконьерские стоянки так же были пусты, и это было понятно. В субботу рыбачить в карьере напротив станции ОСВОДа, «Спасалки», — дураков не было. Кроме них. В общем, браконьеров на сегодня более не ожидалось, и это было неплохо. Во всяком случае, никто в утреннем тумане не срежет их сети.
Пока не зашло солнце, готовили стоянку. Таскали из ближнего леска дрова, рыли яму под костер, устраивали лежки в траве и рубили ветки для маскировки стоянки с воды. Как только стемнело, Макс развел костер, а Кир отплыл на лодке от берега метров за двести. Стоянка с воды выглядела почти идеально. Заплетенные ветками лежаки нельзя было различить в траве, кострище было врыто в землю на метр, и его выдавал только едва заметно подсвеченный снизу огнем дымок. Кир вернулся на берег, и лично заплел костер дополнительными ветками в виде шатра. Теперь все.