Не знаю почему, но Джек считал, что одной скрипки мне будет мало. Кажется, он всерьез решил сделать из меня «человека-оркестра», который сможет играть едва ли не на всех музыкальных инструментах в мире. Но зачем? В 16 лет это совершенно не укладывалось в моей пустой голове. Ведь я уже был исключительным! И этого было вполне достаточно, чтобы ходить, задрав нос до самого неба. В общем, я сопротивлялся, как мог, до тех пор, пока однажды мое вялое недовольство не переросло в бурю негодования.
- Почему, черт побери, я должен играть на этой развалюхе!? – рявкнул я, с оглушительным треском захлопывая крышку рояля. Джек сделал большие страшные глаза и угрожающе надвинулся на меня, но я не дрогнул, и штаны мои остались сухи (хотя одному Богу известно, ЧЕГО это мне стоило).
- Чем, черт возьми, тебя не устроила моя Мэри!? – заорал Джек, обхватывая пианино своими толстыми волосатыми ручищами и нежно прижимая его к не менее волосатой груди.
- Конечно, старушка знала и лучшие времена, но ее еще рано списывать со счетов!
Я в ответ закатил глаза и демонстративно взял ноту «ля». Вместо мелодичного «трень» раздался хриплый звук, больше похожий на стариковский кашель.
- Это была нота «ля». А это «си», - я нажал другую клавишу, и история повторилась. – А это «ре», а это «до»!
Джек обиженно засопел и успокаивающе похлопал рояль по обшарпанному боку:
- Тише, тише, малышка… Он не хотел тебя обидеть.
Я почувствовал, что вот-вот взорвусь снова и постарался взять себя в руки. Я решил, что пришло время расставить точки над i, и все-таки высказал вопрос, который мучил меня не одну неделю.
- Джек, я ведь уже умею играть на скрипке. Зачем мне учиться играть еще и на рояле?
- Что значит, зачем тебе учиться играть еще и на рояле!? – возмущенно воскликнул Джек, выпуская, наконец, инструмент на волю из своих объятий. На черной крышке остался огромный мутный отпечаток его пуза. - Нет предела совершенству!
Я скептически приподнял одну бровь и демонстративно сложил руки на груди. Джек сказал, что нет предела совершенству? ДЖЕК сказал, что нет предела совершенству»?!
Ах нет, постойте, вот и продолжение…
- Я научился высвистывать «Моя крошка любит погорячей», когда мне было шесть. Ты слышишь, парень? Шесть! Я бы мог остановиться на этом, и купаться во славе до конца дней своих, но нет. Уже в одиннадцать я мог пропердеть «Аве Мария», да так, что птицы начинали подпевать моему пердежу, думая, что это сам Господь посылает на них свою благодать! А теперь послушай-ка это.
Джек набрал в грудь побольше воздуха и начал насвистывать какую-то мелодию: простенькую, но весьма симпатичную. Внезапно я услышал, как к свисту присоединился ритмичный звук, похожий на барабан, потом подозрительно принюхался…
- Господи, Джек! – я закашлялся, торопливо зажал нос пальцами и воззрился на своего «учителя», испытывая отвращение и благоговение одновременно. Лицо его покраснело, щеки и лоб покрылись каплями пота, но останавливаться он явно не собирался. Через пару минут, когда я уже почти потерял сознанье из-за вони, свист Джека достиг своего крещендо, «барабаны» усилили бой и… грандиознейшаяя музыкальная импровизация закончилась, когда толстяк оглушительно рыгнул! Он обессилено рухнул в кресло, а я пулей метнулся к окну и, распахнув его, высунулся на улицу почти по пояс. Воздух… Воздух!
- Вот так-то, малыш! – услышал я за спиной удовлетворенный голос Джека. – Век живи, век учись!
Минута молчанья.
- Кстати, не знаешь, что это я ел на обед? Капусту? От нее превосходно пердится!