Мир изменился. Изменился за то короткое, почти незаметное мгновение, когда заключенные в стальной оболочке демоны разрушения наконец-то обрели свободу, воспарив над замершей в ужасе обреченной планетой. Вырвавшись из шахт, вынырнув из глубин океанов или сорвавшись с пилонов самолетов, исчадия человеческого тщеславия, гордыни и страха, повинуясь воле ополоумевших маньяков, погрузили пусть и не идеальный, но живой, мир в огненный хаос боли и смерти.
А ради чего? Ради призрачного шанса для горстки властолюбцев успеть нанести удар первыми и сохранить свою пошатнувшуюся власть, пусть даже и столь страшной ценой, как миллионы в одночасье оборванных, сгоревших в огненной муке жизней.
И еще неизвестно, кому повезло больше. Тем, кто погиб сразу, или же тем, кому посчастливилось пережить гибельные мгновения смерти мира.
Не осталось ничего. Ни законов, ни норм воспеваемой философами прошлого морали, ни благостного сострадания. Ничего, кроме права сильнейшего. Права убивать и быть убитым за возможность пусть и на пару часов, но продлить жалкое существование среди обломков канувшего в небытие мира. А жить хотелось, как никогда прежде.
Размышляя подобным образом, бывший историк, а ныне, как он себя называл, Охотник наблюдал за парочкой, беспечно расположившейся в развалинах полуразрушенного дома. Молодые, едва ли старше тридцати, мужчина и женщина. Возможно, в старом мире они были беззаветно влюблены в друг друга и недавно поженились, планируя провести остаток жизни бок о бок. Даже сейчас, мужчина всячески старался помочь своей спутнице. Разведя костер, он заботливо укрыл ее лохмотьями пледа, чтобы она не замерзла под порывами злого холодного ветра, врывавшегося внуть их нелепого убежища сквозь выбитые окна и разрушенные, зиявшие провалами, стены. Сев рядом со своей возлюбленной, мужчина с большой нежностью обнял ее, прижав к своей груди. Так они и застыли, обнявшись и молча наблюдая за то опадавшими, то вновь разгоравшимися языками пламени.
Когда они уснули, а небольшой костер, лишенный пищи, окончательно угас, превратившись в слепую груду слабо мерцающих в темноте углей, Охотник выбрался из своего укрытия.
Стараясь не шуметь, он, аккуратно наступая на груду битого кирпича, стекол и бог весть знает чего еще, медленно подкрался к спящим. Нож, который он сжимал в руке, кровожадно поблескивал в неверном ночном сумраке.
Первым оказался мужчина. Не долго думая, Охотник одним размашистым движением перерезал ему горло. Тот, схватившись за порез вмиг побагровевшими руками в безуспешных попытках остановить кровь, слабо прохрипел, а в следующую секунду затих грудой мертвой плоти.
Женщина так и не проснулась, когда Охотник стремительно всадил свое оружие ей в грудь, пронзив стальным лезвием сердце. Лишь судорожно вздохнув, она слабо дернулась и тут же безвольно распласталась на полу.
Охотник удовлетворенно вытер лезвие о штанину.
Старый потрепанный рюкзак убитых ничем особенным порадовать не смог. Какая-то грязная одежда, бинты, пара упаковок активированного угля. И обгоревшая по краям фотография, на которой девочка пары лет от роду сжимала в крохотных ручонках большую нарядную куклу.
Разочарованный Охотник, отшвырнул фотографию и зло пнул труп мужчины.
Знал бы, даже утруждаться не стал, убивая эту парочку. Прошел бы мимо. Все-равно никакого улова…
А в следующую секунду в его висок прилетел увесистый булыжник. Ноги вероломно подогнулись, и Охотник распростерся на груде строительного мусора. Мутным потерянным взглядом он безучастно наблюдал за тем, как к нему бежит укутанный в изорванные лохмотья незнакомец, который в следующую секунду, широко замахнувшись, пригвоздил его к земле прутом ржавой арматуры.
«Право сильнейшего», — пронеслось в угасающем сознании…
Последнее, что он увидел, была та самая фотография. Запечатленная на ней малышка весело улыбалась, глядя на умирающего невинными, кристально чистыми, голубыми глазами…
