Евгения Трещева, с 1989 г. возглавляющая кафедру гражданского права (с 2018 г. реорганизована в кафедру гражданского процессуального и предпринимательского права) Самарского университета, недавно стала обвиняемой по уголовному делу "о прогуле". Ее преследование вызвало резонанс с заступническими письмами в преподавательском, студенческом и юридическом сообществах. В интервью Волга Ньюс профессор рассказала о том, почему считает дело надуманным, кто, по ее мнению, за ним стоит, как отреагировали коллеги, а также поделилась мыслями о свободе преподавателей.
— Как вы восприняли предъявленное вам обвинение?
— Восприняла со стыдом за наши правоохранительные органы. Ну, конечно же, я за себя очень сильно переживала, даже угодила в госпиталь, потом в неврологический стационар, долго болела.
Мне в стационаре следователь из Следственного комитета и предъявил обвинение в фальсификации официального документа и должностном подлоге. Ну, спасибо адвокату, хоть не в день юбилея, как они планировали.
Так органы квалифицировали мою подпись в табеле рабочего времени сотрудников кафедры, где не было отмечено, что я выезжала за границу на лечение. Дескать, на рабочем месте не была, а зарплату за эти 12 дней получила: следовательно, совершила подлог.
— Даже не просто прогул?
— Да. Хотя в эти дни у меня не было занятий со студентами, не было заседаний кафедры, то есть я ничего и не могла прогулять. Заниматься же подготовкой научных статей, чтением и рецензированием диссертационных работ я не прекращала ни на день и во время лечения. Это обычные и постоянные профессорские занятия, которыми я занимаюсь все время, где бы ни находилась. Ручка, блокнот и компьютер всегда со мной.
Лечение же в марте этого года мне было необходимо, чтобы нормально доработать до конца учебного года и дать студентам весь необходимый материал.
Абсурдность такого обвинения понятна многим, надеюсь, и самим правоохранителям. Но, может быть, они сами не совсем принадлежат себе.
— Отношения с коллегами по вузу после этого изменились?
— Коллеги меня поддерживают. Ректор не высказывал мне никаких претензий, не видел никакого прогула, потому что знает специфику нашего труда, да, честно говоря, и "профессора на дороге не валяются".
Ученый совет университета тайным голосованием вновь избрал меня профессором кафедры на следующие пять лет. А студенты на днях довели меня до слез — по окончании курса лекций преподнесли мне букет цветов, я была так растрогана…
— Вы, как юрист, в чем видите слабость обвинения, выдвинутого против вас предварительным следствием?
— Как известно, в преступлении, предусмотренном статьей 159 УК РФ "Мошенничество", которую мне недавно дополнительно "прилепили" к ст. 292 УК РФ "Служебный подлог", непременно должен быть потерпевший и его заявление о причиненном ему ущербе. От меня скрывают, кто же этот потерпевший, если у университета ко мне нет и не может быть никаких претензий.
Мне следователь туманно говорит, что "поступил сигнал". Видимо, это надо понимать как чей-то донос?
Во-вторых, мне платят жалование не за присутствие на рабочем месте, а за прочитанные лекции, проведенные занятия. И тут я полностью подчиняюсь расписанию и не пропустила и даже не передвинула ни одной минуты.
А где и когда мне следует заниматься научной работой, продумыванием своих статей, их написанием, подготовкой к лекциям, ни законодатель, ни внутренние документы университета не регламентируют. Это же творческая деятельность.
Имею право даже ночью, даже во сне, как Менделеев, или в ванной, как Архимед, думать над совершенствованием гражданского и арбитражного процесса. Лишь бы был результат. И тут звание профессора, мои многочисленные научные работы, монографии говорят сами за себя.
— Следователь этого не понимает?
— Это у следователя есть свой кабинет как рабочее место и рабочий день с 9 до 6, а у преподавателя своего кабинета нет, и его рабочее место и время — это лекционная по расписанию, а в остальном — это свободная профессия, что означает, конечно же, не отдых, а труд, но не привязанный к конкретному месту. Профессура в России пока еще никогда не была крепостной, да и никогда не станет, как бы кто этого ни возжелал.
А табель рабочего времени, который следствие называет официальным документом, на кафедре заполняют для того, чтобы в бухгалтерии знали, кто из сотрудников в отпуске, кто взял больничный лист и не может вести занятия. В других организациях, наверное, в клеточках табеля отмечают время, проведенное на рабочем месте, но не в университете. У нас в клеточках даже галочек не ставят, не то что часов.
Еще следователь на полном серьезе утверждает, что, уехав за границу, я не могла исполнять обязанности руководителя кафедры, точнее — следить за пожарной безопасностью. Скажите, ну что я понимаю в пожарной безопасности?! Я же юрист, у меня нет технического образования. Я же женщина, в конце концов…
Для такой работы существуют административно-хозяйственные работники с соответствующим образованием. Им ведь сподручнее следить за незагромождением запасных выходов, чем научно-преподавательскому составу. А по моему указанию методист всегда на кафедре перед уходом выключала свет и компьютеры, чтоб никто не сгорел на работе.
Неужели я, профессор, как вахтер, должна сидеть на кафедре и следить, чтобы университет никто не поджег?
Насчет руководства кафедрой, за которое работодатель оплачивает мне пять часов в месяц, я хочу сказать, что почти за 30 лет моего заведования ее функционирование мной так было отлажено и доведено до совершенства, что все работает как часы, и сама кафедра в бытность моего руководства являлась лучшей среди всех кафедр юрфака и одной из самых лучших, по оценке ректора, среди 91 кафедры всего объединенного университета. Ну а на случай чего у меня всегда при себе и сотовый телефон, и интернет, и скайп, и электронная почта.
— Кем и зачем, по вашему мнению, на самом деле инициировано это странное уголовное дело?
— Мне заместитель ректора, бывший вице-губернатор при Меркушкине — Овчинников Дмитрий Евгеньевич — прилюдно на заседании кафедры буквально сказал, что у меня был выбор: "Ждали реакцию. Реакцию не дождались. Передали материалы в те службы, у которых по формальным поводам есть возможность задавать вопросы неудобные. Вот и все". То есть ждали, что я уволюсь, видимо.
На проводимых со мной следственных действиях почему-то присутствовал посторонний человек — советник ректора по безопасности. Он мне говорил то же самое, слово в слово, что и Овчинников — мол, если бы я уволилась, то и не было никакого уголовного дела.
Я его, кстати, помню еще как студента и аспиранта, но защитить кандидатскую диссертацию ему так и не довелось. Что-то меня наводит на мысль, что сигнал о моем "прогуле" от "благожелателя" поступил именно к нему.
— Может, это заказ на освобождение кресла завкафедрой под другого человека?
— Я никогда за это кресло не держалась, но действительно хотела, чтобы кафедру возглавил более достойный руководитель, чем сейчас.
Ну, Бог им судья! Знаете, как у Визбора в песне нашей молодости: "Слава богу, мой дружище, есть у нас враги, значит, есть, конечно, и друзья". И таких друзей у меня много. Я чувствую поддержку своих коллег, которые собрали подписи под обращением и к губернатору, и к прокурору области, поддержку моих студентов и выпускников, многие из которых, даже работая в правоохранительных органах, это уголовное дело иначе как "позором" не называют, говоря, что им самим стыдно, когда по таким надуманным основаниям занялись преследованием своих же учителей. Я слышу слова поддержки от своих коллег из Института государства и права Российской академии наук.
Спасибо всем, благодаря этому уголовному делу я поняла, что у меня, оказывается, много друзей!
Я надеюсь, все же, что мы имеем дело не с системной ошибкой, а с дурной инициативой ее отдельных представителей. Иначе пришлось бы с грустью и ужасом констатировать, что система просто одурела.
— Возможно, в ближайшее время ваше дело направят в суд. Как вы намерены отстаивать свою репутацию?
— Вы знаете, моя репутация ученого и человека уже давно устоялась, мне не за что стыдиться в этой жизни, никаких преступлений я не совершала, все это знают и понимают. Многие коллеги искренне возмущены этим уголовным преследованием, тем более суть обвинения касается, без преувеличения, всего профессорско-преподавательского состава.
Мне же остается относиться к происходящему с некоторой иронией, иначе от всего этого немыслимо происходящего можно сойти с ума. Одна высокопоставленная дама из нашего сообщества пошутила, дескать, вы, Евгения Александровна, будете первым в истории России профессором, осужденным за прогул.
Ну, что сказать, будем бороться. А давать следователю подписку о невыезде я отказалась, остаюсь свободным человеком и при своем мнении.
