Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10, Часть 11, Часть 12, Часть 13, Часть 14, Часть 15, Часть 16, Часть 17, Часть 18, Часть 19, Часть 20, Часть 21, Часть 22, Часть 23, Часть 24, Часть 25, Часть 26, Часть 27, Часть 28, Часть 29, Часть 30, Часть 31, Часть 32, Часть 33 романа "Зона тени" в нашем журнале
Автор: Юрий Солоневич
4.11.
К побегу было всё готово. И однажды вечером, когда луна ещё не поднялась высоко над холмами, и её свет только чуть скользил по земле, Поллукс вывел Арсина через заранее проделанный лаз в изгороди и оставил его вместе с огромным псом, которого они решили взять с собой.
«Побудь здесь немного. Я скоро вернусь. И дай мне свою накидку, а сам надень вот эту», — сказал старый раб, взял протянутую Арсином накидку, дал ему другую, почти новую, и опять нырнул в лаз.
Арсин не знал, зачем Поллукс возвратился в усадьбу, но терпеливо ждал своего друга, вцепившись руками в густую собачью шерсть. Ему было немного страшно: наверное, оттого, что он ещё никогда не осмеливался выйти за пределы плантации.
Поллукс отсутствовал недолго, а когда снова выбрался из лаза, сказал: «Теперь идём как можно быстрее». И они ушли в темноту ночи, в ту сторону, где по склону холма петляла чуть заметная, почти невидимая, поблёскивающая серебром, колышущаяся в призрачном свете, узенькая тропинка. Ушли в надежде отыскать среди ночных теней свою дорогу, распознать среди зыбких миражей тот единственный путь, который приведёт их к свободе и счастью.
Когда они поднялись на самую вершину холма, к лунному свету примешался багровый оттенок. «Посмотри, как красиво», — сказал Поллукс, показывая рукой в сторону имения. Там, швыряя в фиолетовое небо снопы алых искр, бушевал пожар.
«Огонь не всегда бывает врагом, — снова сказал Поллукс. — Огнём не только раскаляют клеймо. Огнём рабы отдают свой долг хозяевам. Теперь нам не обязательно спешить. Теперь им не до нас. У них будет над чем поломать голову, если хозяин не снимет её из-за убытков. Думаю, они не скоро станут нас искать. Особенно тебя — невелика ценность. А лучше всего, если решат, что мы сгорели: я оставил у себя в загородке свою миску, свой сосуд для воды и свои лохмотья — любой беглец взял бы это с собой. Да ещё оставил недалеко от дома твою накидку: она не должна сгореть, и утром её найдут. Но я не привык делать подарки хозяевам: смотри, что я принёс».
И Поллукс развернул кусок грубой материи, в которой были сложены большие хлеба и варёные бобы.
И они пошли дальше: старый хромой раб и мальчишка-подросток.
Склоны холмов, поросшие травой и деревьями, глубокие расселины, со дна которых доносился шум текущей воды, пение птиц, другие ночные звуки, шорохи — всё это поразило Арсина своей новизной, своим очарованием и таинственностью. Никогда в жизни он не видел ничего подобного, и чувства переполняли его. Мир, этот мир, который внутри огороженной плантации был злым, жестоким и ненавистным, здесь, за пределами ограды, здесь, на вольном просторе, был совсем другим: он был настолько прекрасным, ласковым и добрым, что мальчику хотелось раствориться, исчезнуть, слиться в одно целое с этой невиданной красотой, непрерывно текущей вокруг, подобно широкой, спокойной реке, не имеющей берегов.
Они шли всю ночь, и Арсин, не чувствовавший поначалу никакой усталости, стал понемногу отставать. Он держался за спину пса, и тот помогал ему взбираться по крутым склонам. А когда они подошли к полуразрушенной овчарне — уже светало, — Арсин был так сильно измучен, что еле-еле держался на ногах. Да и у Поллукса лодыжка, сломанная в прежние годы, нестерпимо ныла. Ни возле овчарни, ни в ней самой никого не было. Видимо, этим пастбищем уже давно не пользовались. И Поллукс облегчённо вздохнул: будет, где отдохнуть.
Внутри овчарни, в углу, сохранилось от прежних времён немного сена — старого, полуистлевшего. Но на нём всё-таки было лучше лежать, чем на голой земле. Арсин свалился и сразу же уснул крепким сном, а Поллукс ещё раз обошёл овчарню вокруг, разыскал в высокой траве у стены гладкий, вросший в землю валун, потрогал его руками и, удовлетворённо хмыкнув, вернулся к Арсину и лёг с ним рядом. Собака тоже вошла в овчарню и свернулась в клубок у порога. Это была хорошая, очень умная собака, и она была преданна Поллуксу. С такой собакой можно было не опасаться внезапного появления непрошеных гостей, будь то разбойники или центурионы. Поэтому и Поллукс уснул спокойным сном.
Они проспали почти весь день. И проснулись лишь после того, как солнце осветило их лица, пробиваясь внутрь овчарни через развалы стен и прорехи в крыше. Поллукс приготовил нехитрый завтрак и, когда с едой было покончено, вышел вместе с Арсином наружу. Там, невдалеке от строения, старый раб показал мальчику небольшой холмик, у которого лежали почти совсем сгнившие, чуть видневшиеся из-под опутавшей их травы деревянные кресты.
«Здесь похоронен твой отец», — сказал Поллукс.
Арсин присел у холмика и положил на него руки. А потом спросил: «Значит, это было здесь. Кто же их похоронил?» — «Я, — ответил Поллукс. — Год спустя я сбежал из имения на несколько дней».
И, приподняв накидку, показал мальчику на своём левом плече два выжженных трезубца.
«Меня только клеймили, но не заковали в железо. Слишком уж жалок я был, когда вернулся. Но это ещё не всё. Пойдём, поможешь мне».
И он подвёл мальчика к тому валуну, у которого побывал рано утром. Вдвоём они отвалили камень, и, сняв небольшой слой земли, Поллукс выкопал золотой кубок, заполненный до краёв такими же золотыми монетами.
«Что это?» — спросил удивлённый Арсин. «Это деньги». — «Так вот они какие!»
И Арсин взял в руку блестящую монету. За один день, проведённый на свободе, он узнал, увидел и прочувствовал больше, чем за годы рабства. Всё было удивительным и непривычным. А больше всего то, что никто не грозил ему плетью.
«Что мы будем с ними делать?» — спросил он Поллукса. «У денег большая сила. И они помогут нам переправиться через море».
И опять Арсин не понял, какая может быть сила у этих жёлтых круглячков. А Поллукс завернул вырытое вместе с припасённой едой и сказал: «Идём, пора, нам предстоит ещё много пройти». Арсин встал и, оглядываясь на могилу отца, пошёл за стариком.
Солнце садилось, медленно опускаясь за холмы, и длинные тени поползли по зелёной траве. Чуть заметная тропинка вела вдаль, петляя между холмов. Куда вела она? В пыльный, душный город, где на невольничьем рынке ни днём, ни ночью не смолкает звон цепей и крик, и плач, и стоны? Или в Царство Земли Будущей, где шёпот цветов и чистый звон родников, и радостный смех детей?
«Асей говорил, что туда ведёт дорога», — сказал Арсин. «Дорога появляется тогда, когда её протопчут люди, — сказал Поллукс. — Дорога появится тогда, когда много людей пойдут за нами вслед туда, где чисто и светло, где не надо прятаться от надсмотрщиков и смело говорить то, что думаешь».
4.12.
Они шли по ночам, преимущественно по тропинкам, стараясь избегать больших дорог, огибая человеческое жильё, и верный пёс бежал впереди, приглушённым рыком предупреждая о появлении кого-то чужого.
На четвёртую ночь что-то вокруг неуловимо изменилось. Вначале воздух — он словно стал густым и тягучим, стал пахнуть как-то особенно, пряно, совсем как около хозяйской кухни. А потом послышался тихий рокот, который постепенно усиливался и усиливался, напоминая тяжёлое, монотонное дыхание усталого раба. Теперь уже Арсин рвался вперёд, и Поллукс еле-еле поспевал за ним. И когда, наконец, они увидели море, Арсин застыл, поражённый этим зрелищем. Потом они долго стояли на линии прибоя, и мельчайшие брызги освежали их усталые тела. Арсин набрал пригоршню воды, попробовал её и сплюнул. И глаза его при этом счастливо сверкали. Мир вокруг был прекрасен. Он был настолько прекрасен, что в нём не могло быть места для жестокости, корысти, рабства. Не могло, но было.
Старый раб наблюдал за мальчиком и думал о том, как мало надо ребёнку, чтобы чувствовать себя счастливым.
Хижина рыбака, сложенная из ракушечника, осталась уже совсем без крыши, и дверь не висела, а была просто прислонена к стене у проёма. По всему было видно, что здесь давно никто не обитает. Но помост из старых досок, на котором спали, сохранился. И, как ни был возбуждён Арсин, уснул он довольно быстро. Поллукс тоже проспал несколько часов. А раненько утром он разбудил мальчика.
«Ты останешься здесь, — сказал Поллукс Арсину и, придавая оттенок важности своему голосу, добавил: — Ты будешь охранять золото. Собака тоже будет с тобой. На вот, возьми нож».
И Поллукс положил нож на доску рядом с Арсином, а золотой кубок с монетами задвинул подальше под настил.
Одну монету он спрятал себе за щеку и, выйдя из хижины, приставил отвалившуюся дверь на место.
Берегом моря Поллукс направился в город. Он понимал, как опасно беглому рабу появляться в порту, но другого выхода не видел: надо было раздобыть продуктов и найти способ попасть на какое-нибудь судно. Только опасения Поллукса оказались напрасными: в порту царило такое столпотворение, что старик легко затерялся в пёстрой толпе, и никому не было до него никакого дела. Рабом в порту никого не удивишь: рабы разгружали и загружали суда, бегая по примитивным деревянным сходням; рабы носили за виликами и хозяевами купленные теми товары; рабы ремонтировали прохудившиеся и повреждённые борта и оснастку; рабов самих погружали и разгружали, как и любой другой товар.
Поллукс долго ходил между такими же бродягами, как и он сам, прислушивался к разговорам и приглядывался ко всему, что происходило вокруг него. Все говорили о каком-то восстании в Энне, и старик обрадовался этому известию: центурионам будет не до него, хромого и увечного. Какой из него повстанец? Но опасность, как всегда, подстерегала совсем не там, где её ждёшь. Решив в этот день не искать встреч с пиратами, старый раб подошёл к одному из бродяг, по виду — греку, и заговорил с ним на родном языке. Бродяга оказался тоже рабом, но не беглым, а местным, отправленным хозяином на поиски собственного пропитания. Раб уже два дня кормился только тем, что воровал у зевак да собранным, просыпавшимся из сосудов зерном. Поллукс показал ему золотую монету, вытащив её из-за щеки, но в руки не дал — тут же спрятал обратно на место. И глаза у нового знакомца вспыхнули то ли от жадности, то ли от голода. Вдвоём они отправились в одно из длинных, невысоких строений, рядами расположенных на пристани, и в тихом углу купили у невысокого, лысого торговца целый вяленый окорок и два больших хлеба. Когда продавец увидел монету, он быстро, исподлобья взглянул на рабов, и его жёлтые, как у кошки глаза, сверкнули в полумраке. Это был Рокх, и Поллукс невольно вздрогнул, но изо всех сил старался подавить охватившее его волнение. Рокх был стар, плешив, но его можно было безошибочно узнать по глазам и огромному носу.
«Он не может меня узнать из-за шрама, — подумал старик. — Да я ведь и погиб — так он должен считать». И действительно, было похоже на то, что Рокх его не узнал. От предчувствия наживы спекулянт стал предлагать всё, что у него имелось — даже оружие. И когда он это сделал, Поллукс понял, что Рокх принимает его за повстанца. «Вот и прекрасно, — решил старый раб. — Если я не сговорюсь с пиратами, тогда попробую просто купить у него лодку. Такую, чтобы на ней можно было переплыть море. А желающих покинуть этот берег, по всему видно, в порту найдётся много — в гребцах недостатка не будет».
«Завтра я куплю у тебя ещё товаров», — сказал Поллукс.
Рокх насторожился, услышав голос старого раба.
«Завтра на этом месте», — снова сказал Поллукс, покашливая и хрипя, чтобы не быть узнанным.
Рокх согласно кивнул головой, и покупатели ушли. Выйдя из строения, они поделили хлеб и мясо, договорились о завтрашней встрече, и Поллукс, немного потолкавшись среди людей, стал пробираться к городским воротам. Он торопился, чтобы покормить Арсина, и шёл, не оглядываясь. Потому и не видел, как в некотором отдалении за ним неотступно следовал какой-то оборванец.
Возвратившись к хижине рыбака, Поллукс осторожно отодвинул дверь и, войдя внутрь, аккуратно поставил её на место. Собака радостно бросилась ему навстречу. Арсин же лежал на голых досках настила и даже не повернулся, а только спросил, словно продолжая давно начатый разговор: «Скажи, Поллукс, когда мы переплывём море, мы уже не будем рабами?» — «Мы и сейчас уже не рабы. Мы перестали быть рабами, когда решили бежать». — «Значит, мы свободны? Почему тогда мы прячемся от всех?» — «Мы ещё не совсем свободны: мы беглые рабы. И по закону нас могут вернуть хозяину». — «А когда мы переплывём море, что изменится? Оттуда нас не могут вернуть хозяину?» — «Нет, не могут. Но там много других хозяев. И свобода — это то, за что надо всё время бороться: каждый день, каждый миг». — «Даже в Царстве Земли Будущей?» — «Асей говорил, что в Царстве Земли Будущей надо сражаться только со Зверем». — «Значит, всю жизнь надо только и делать, что с кем-нибудь сражаться?» — «Наверное, это так, — вздохнул Поллукс и сказал: — Давай будем кушать. Я проголодался. Да и ты, видимо, тоже. Смотри, что я принёс. У нас будет настоящий пир: ты ещё никогда в жизни не ел ничего подобного. Да ты, конечно, и не знаешь, что это такое».
Но Арсин совсем не заинтересовался едой.
«Поллукс, мы дошли до моря. Значит, мы найдём Дорогу?» — «Конечно, найдём, иначе и быть не может». — «А Асей узнает тебя?» — «Ещё бы! Асей, я не сомневаюсь, узнает меня. Мы с ним старые друзья. А старые друзья, да ещё те, что вместе прошли через испытания — их не разделит даже смерть». — «Поллукс, когда я вырасту, я вернусь обратно. Я хочу, чтобы все знали о Царстве Земли Будущей. Я думаю, что люди злые только потому, что не знают ничего о Царстве». — «Конечно, мы оба ещё вернёмся. Но вначале нам самим надо найти Дорогу». — «Это правильно, — сказал Арсин, — что дорогу не видно, когда по ней идут первые. Она появляется там, где прошло много людей. И когда мы увидим её, это будет значить, что все, кто по ней прошёл, не побоялись Зверя». — «Да, ты прав, я думаю, что главное — это осмелиться. Главное — это решиться, не испугаться страшного вида Зверя. Он только того и хочет, чтобы его боялись. Но, в первую очередь, надо быть сильным. Ты должен поесть: завтра мы идём вместе».
И Поллукс, взяв с досок нож, стал резать хлеб и мясо, бросая псу кости. Арсин ел, глядя мимо навеса в небо, и не замечал вкуса. Его всё ещё не отпускали владевшие им мысли.
«Я самый счастливый человек, — сказал он. — Я смогу сделать то, что не удалось отцу, я сделаю, я пройду, я найду Дорогу, я не дрогну в бою. Ты веришь мне, Поллукс?» — «Да. Но только ты кушай». — «Мы дошли до моря, мы дойдём и до конца. Мы дойдём, правда, Поллукс?» — «Да, конечно дойдём». — «Скажи, Поллукс, почему все люди не хотят пойти в Царство Земли Будущей? Ведь если бы все, все, кто живёт в Энне, кто живёт в Риме, все-все, кто только живёт в мире, пошли туда, Зверь бы сам испугался. Почему люди не хотят быть свободными и счастливыми?» — «Они просто не слышали о Царстве. А кто слышал — те не верят. Люди верят в деньги. И пока это так, всегда будут рабы и хозяева. Тот, у кого есть деньги, будет хозяином того, у кого их нет».
Сказав это, Поллукс опустился на колени и стал шарить рукой под ложем, стараясь нащупать кубок с монетами. А потом опустил пониже голову, заглянул под доски и увидел, что кубок стоит в самом углу, у стены. А рядом с ним, покрытый толстым слоем паутины и пыли, лежал небольшой деревянный крестик, и прочная нить на нём была разорвана. Поллукс взял крест в руку, вытер об одежду и понюхал: аромат диковинного дерева сохранился. Это был запах солнца, смешанный с запахом ветра и свободы. Это был аромат Царства Земли Будущей. Это был крестик Асея, с которым тот никогда не расставался.
«Что это у тебя?» — спросил Арсин и тут же забыл о своём вопросе. «Да так», — неопределённо ответил Поллукс и затолкнул крестик в щель между камнями стены. «Двенадцать лет прошло», — сказал он. «Двенадцать лет, двенадцать месяцев и двенадцать дней, — подхватил Арсин. — Не так уж это и много. Мы идём уже четыре дня. Четыре дня мы уже свободны. Я самый счастливый человек в мире. А Асей, наверное, уже нашёл своё Царство». — «Да», — сказал Поллукс и сел на доски.
Но Арсин его уже не слышал: он спал, отвернувшись к стене, опьянев, видимо, и от обильной пищи, и от осознания того, что он — свободен.
А Поллукс ещё долго не спал. Он лежал на голых досках, прижавшись к Арсину, и вспоминал свою жизнь, от которой давным-давно не осталось ничего хорошего. Не осталось в ней никого: ни родных, которых он помнил очень смутно, ни Гелаи, ни Феликса, ни Асея. И только этот мальчик, только он один согревал истерзанную душу старика.
Под самое утро пёс глухо зарычал и ощетинился, глядя на дверь лачуги. Поллукс осторожно встал и выглянул в щель между стеной и дверью. И увидел то, что и ожидал увидеть с того самого момента, как повстречался с Рокхом, ожидал, хотя не признавался себе в этом: тёмные фигуры окружали хижину со всех сторон, и только изредка белёсо сверкали в лунном свете острия копий и лезвия мечей.
Старик вытащил из-за верёвочного пояса нож и тихо прошептал: «Смерть на кресте страшна и мучительна. Мы не доставим им этого удовольствия: видеть наши страдания. Я найду в себе силы. Сначала ты, мой мальчик, а потом — я. Может быть, это и есть та единственная Дорога, предназначенная нам судьбой. Я пообещал тебе, что мы будем пить эту чашу вместе. Пусть так и будет».
И старый хромой раб подошёл к спящему мальчику и занёс над ним длинный, широкий нож. Он занёс его высоко над Арсином, высоко над своей головой и крепко сжал рукоять в ладонях, но руки его предательски дрожали.
«Только бы попасть прямо в сердце, — подумал Поллукс. — Прямо в сердце, чтобы ты даже ничего не понял, чтобы не проснулся, не увидел больше этого проклятого мира, чтобы Царство Земли Будущей приняло тебя в твоём прекрасном сне…»
3.15.
На этом повествование обрывалось: в книге не хватало одной или нескольких страниц, и Арсений с сожалением отложил её в сторону. Вот так всегда: самое главное остаётся скрытым, недоступным. Ему было жаль, что так и не удалось узнать до конца судьбу героев. Сумели ли они спастись и найти свою Дорогу? Или они погибли, и прекратились их муки, и не сбылись их мечты о свободной жизни среди добрых людей. Если погибли, то какой смысл был в их долгом терпении? Если нет разницы в том, умерли бы они вчера, или умрут только завтра, то какой смысл жить вообще, когда в жизни — одни страдания?
А может, так оно и лучше, что в книжке не было всех страниц? Может, лучше, если остаётся хоть тоненький лучик надежды? Даже если это — самообман.
Поллукс учил не врать себе, но сам-то, сам-то, как охотно поверил он в сказку о Волшебной Стране. И ведь не глупым же человеком был, жизнью битым-перебитым, огнём и мечём клеймённым. А вот тебе и раз — поверил. Верить сказкам — удел детей и стариков, но отнюдь не людей серьёзных, знающих цену всему в этом мире.
А может быть, иногда можно? Во имя добра, чтобы не погас лучик. Без него, кто мы будем? Без него, что останется нам? Только одно — терпение, бесконечно тягучее, безысходно тоскливое, протяжённое в веках и тысячелетиях терпение бесправного раба…
Так кто же мы: рабы несбыточных надежд или рабы жестокой, постылой реальности?
Светлый самообман и тёмная беспросветность — не одно ли это и то же?
Лгать или не лгать самому себе?
«Не лгите, и то, что вы ненавидите, не делайте этого, ибо это и есть настоящее рабство».
«Верующему в Силу в себе, да будет возможно все».
Старики и дети в Царстве Земли Будущей, старики и дети — они обязательно должны быть там счастливы. Иначе это будет несправедливо, неправильно. Старики и дети, и ещё те, кто не может защитить себя сам — идите туда, превозмогая все трудности и невзгоды, идите туда, преодолевая жару и ненастье, голод и холод, идите, пока есть силы. Идите даже тогда, когда силы оставят вас, идите, идите, идите. Потому, что это единственная ваша надежда. Это единственное место во Вселенной, где нет Зверя.
Есть, есть это Царство Земли Будущей, есть Дорога, есть Истина и Справедливость. Есть всё, что надо человеку для того, чтобы быть счастливым!
Есть, остаётся только найти, где…
Ведь если разобраться, то и бежать больше некуда, и укрыться больше негде…
Арсений положил книгу обратно на полку и лёг спать на диван: часы на стене показывали половину второго ночи. И, как всё чаще с ним стало это происходить, дневные воспоминания в форме причудливых образов выходили из уголков его сознания, соединяясь во вполне логическую, но фантастическую, невозможную в нормальной, повседневной жизни картину.
…Они долго шли по пустыне, и раскалённый песок нестерпимо обжигал их босые ноги.
Пока была вода, восставшие ещё подчинялись приказам. Но вместе с водой из сосудов улетучивалось и послушание. И случилось то, что неминуемо должно было случиться. После того, как закончилась вода и была доедена последняя лошадь, вспыхнул бунт. Было забыто всё: и то, как он вывел их из окружения легионеров, и то, что он спас их от позорной смерти на арене или от непосильного труда.
Он хотел, чтобы они стали хозяевами своей судьбы, но сейчас перед ним была пёстрая, беснующаяся толпа.
— Зачем ты привёл нас сюда? Мы все здесь умрём! — кричали они.
— Ты специально заманил нас сюда! Ты предал нас! Тебе заплатили за это! — кричал Рокх, размахивая руками.
И он понял, что всё было напрасно. Тот, кто хоть мгновенье был рабом в своей душе, кто хоть один раз добровольно согнул колени перед хозяином, никогда не станет свободным.
Освободив из цепей своё тело, они оставили в оковах душу.
И это понял не только он: это поняли и они. И их лютая злоба происходила от осознания своего ничтожества…
И тогда он, продолжая идти вперёд, уклонился немного в сторону, незаметно развязал кожаный мешок и высыпал все золотые монеты в песок. А когда Рокх потребовал делёжки, он со смехом вывернул мешок наизнанку, показывая, что тот пуст, и швырнул его к их босым ногам.
— Пытать его! — вопил Рокх. — Пусть укажет, где он спрятал деньги!
— Распять, распять его! — кричали остальные.
— Он хотел нас продать! Он вёл нас в новое рабство!
Лысый старик метался от одного раба к другому, брызгал слюной и дико вращал жёлтыми, как у кошки, глазами.
— Пытать! Пытать! Пытать!
Толпа образовала вначале полукольцо, а затем окружила его.
— Распять! Распять! Распять!
Им было уже всё равно, в чём его обвинить. Они хотели одного: крови. Крови, как платы за свою неспособность стать свободными. Чужой крови и зрелища чужого страдания.
Рокх уже разматывал верёвку со своего пояса, и толпа приближалась, протягивая к Арсению свои руки.
Но их опередил Филиппенко, нелепый в своей милицейской форме посреди всей этой вакханалии. Он хладнокровно обнажил короткий меч и одним ударом отсёк Арсению голову.
Мурашки побежали по скрюченным рукам, и Арсений удивился, что человек с отрубленной головой ещё может что-то чувствовать.
Потом он открыл глаза и увидел, что рядом с ним на постели сидит Поллукс.
Поллукс взял его за руку и сказал:
— Ты устал. Ты просто устал, но мы не можем здесь долго оставаться. Не для того мы столько прошли, чтобы нас вновь заковали в цепи. Ты немного отдохнёшь, и мы пойдём дальше. Побудь здесь: здесь укромное место. А я тем временем поищу самый короткий и лёгкий путь. Мы должны дойти: я никогда не буду больше жалким рабом. Умереть среди грязи и собачьего дерьма или принять крестную муку — для меня этот выбор сделан. А ты? Боишься смерти на кресте? Однажды у меня не хватило на это мужества. Я раскаиваюсь в том, что я так долго был ничтожеством. Очень долго. Только никому не удаётся уйти от выбора. На это обречены все…
Поллукс поднёс к губам Арсения чашу с водой, напоил его, потом немного помолчал и сказал:
— Побудь здесь, а я найду эту Дорогу. И когда я вернусь, мы пойдём по ней, даже если она проходит через крест. Я приду за тобой, и мы пойдём дальше. Туда, где все счастливы и свободны.
И старый раб ушёл в темноту.
— Это всего лишь сон, — облегчённо сказал Арсений. — Это всего лишь обрывки прошлого…
Но левое плечо жгло огнём, и Арсений вскочил с постели, включил свет и, подбежав к трюмо, увидел в зеркале отражение трезубца, острия которого были направлены вниз. Арсений потёр правой рукой плечо, и клеймо исчезло — будто его и не было.
Погасив свет, Арсений вернулся в постель, укрылся одеялом и снова закрыл глаза.
— Когда прошлое уходит так далеко, что становится недоступным для воспоминаний, оно превращается в будущее. И оживает вновь. И вновь становится настоящим. И так будет всегда, — сказал Тот, Который Чертил Знаки На Песке.
Набегающие волны смывали эти знаки, но он чертил их снова и снова. И новые знаки вначале лишь немного отличались от старых, смытых водой. А потом отличие становилось всё большим и большим. И, наконец, новые знаки стали совсем не похожими на те, самые первые…
Но смысл, заключённый в этих знаках, оставался неизменным.
«В начале был Логос».
Продолжение следует...
Нравится роман? Поблагодарите журнал и Юрия Солоневича подарком, указав в комментарии к нему назначение "Для Юрия Солоневича".