Осенью 1870 года в дикие донецкие степи приехал валлиец Джон Юз. И не один - с ребятами. Количество проблем, с которыми подданные ЕВК Виктории столкнулись, по нашим мерка просто зашкаливает. К тому же Юзу не верили на первых порах даже акционеры Новороссийского общества, его в Россию пославшие.
Одной из основных причин первоначального недоверия акционеров Новороссийского общества к деятельности своего исполнительного директора Джона Юза было неудовлетворительное состояние трудовых ресурсов в регионе. Заводу и шахтам общества на первых порах необходимы были всего несколько сотен рабочих рук, но взять их было неоткуда. На это указывал еще французский исследователь Ле-Пле, с группой русских и европейских сотрудников проведший детальное обследование потенциального поля деятельности как в горном, так и в металлургическом производстве.
Сел в будущем густонаселенном крае тогда было совсем немного, и все они были не велики числом жителей. И те не собирались оставлять своего крестьянского заведения и отправляться в страшные угольные подземелья и к жутким огням доменных и пудлинговых печей, смертельно опасным в то несовершенное технически время прокатным станам. Между тем, действовать надо было быстро, потому что договор с царским правительством подразумевал уже к сентябрю-октябрю 1871 года выпуск полноценного проката и за ним – выпуск рельсов, из-за которых собственно и было затеяно, как мы с вами знаем, все непростое дело.
Отправляясь в последних числах августа 1870 года из Саутгемптона в Таганрог на восьми пароходах с полностью готовой к сборке доменной печью и деталями коксовых печей, Исполнительный директор Новороссийского общества вез с собой 254 техника и рабочих из числа валлийцев, которым особенно на родине терять было нечего- частые экономические кризисы убивали огромное количество мелких шахт и заводов в Южном Уэльсе, и даже отличные специалисты порой оказывались на улице. Уж кому-кому, а Юзу и его семье, постоянно нуждавшейся, вынужденной даже Джона и его братьев отдать в раннем детстве работать под-землей из-за того, что отец, прокатный мастер не мог найти постоянной работы, это состояние было хорошо известно.
И все равно – в далекую и дикую по их представлениям Россию валлийцы не спешили ехать массово. Боялись всего – морозов, болезней, отсутствия привычной еды и медицинской помощи. И были правы. В первый же год из поехавших с Юзом от разных болезней и несчастных случаев умерло более 80 человек. По информации известного русского инженера Петра Горлова, работавшего на конкурента Юза Самуила Полякова, зима 1870-71 годов вышла беспрецедентно холодной и жестокой – с ноября по март дули ветры, метели безжалостно обрушивались на тонкие дощатые сборные домики, которые по европейскому обыкновению посчитали достаточными для первого обвыка «понаехавших» экспатов. Вообще, британцы в то время отличались удивительной беспечностью и беспомощностью в делах квартирного обеспечения даже армии, не говоря о строительных отрядах крупных корпораций. На Островах, где погода относительно мягкая, чаще всего хватало обычных палаток. Заслышав, что в России, а особенно в степи, зима очень снежная и холодная помогавшие Юзу вице-консулы Хьюз и Камерон предложили ему щитовые домики. За неимением их в Британии, адмиралтейство (напомним, оно было в доле НРО) купила конструкции во Франции – там они еще хранились со времен Крымской компании, когда служили главной французской квартире в Камышовой бухте Севастополя.
Домиков этих для нашей непогоды, конечно, не хватило. Мор и болезни, вызванные или усиленные холодом, начали убивать изнеженных в русском смысле британцев. К лету 1871 года, когда Юз и акционеры усиленно думали, что делать им с этим предприятием и как убрать «козел» из первой, так некстати перед всей Россией и Европой опозорившейся домны, осталось в будущей Юзовке не более половины британских спецов.
Правда, когда акционеры приняли решение все-таки продолжать деятельность в донецких степях, удалось завербовать на заводах Мертир-Тидвила, Ньюпорта, Свонзи, Эбб-вейла и других индустриальных городков Южного Уэльса (в России того времени говорили и писали, кстати, иначе, чем мы с вами сегодня и – «Валлиса») еще пару сотен добровольцев, готовых ради лишней сотни фунтов стерлингов рискнуть здоровьем в медвежьем углу Европы. Но, забегая вперед, скажем, что англиканская община в Юзовке и окрестностях никогда не превышала пяти сотен человек.
Чуть ли не единственным преимуществом нового места работы валлийцы Юза считали дешевую русскую водку, многочисленные кабаки и «samogonka», в изобилии предоставлявшихся в их распоряжение. Известно, что в первые годы существования поселка у заводов НРО или Ливенского поселка (по имени князя Ливена на чьей земле росли и завод, и поселение заводчан) любимейшим времяпровождением валлийских, английских и шотландских рабочих и мастеров было нехитрое состязание «кто кого перепьет». История, которая так много растеряла из донецких древностей, донесла по своей причуде имя бессменного чемпиона этих возлияний – Флинн, «глиняные ноги».
Гораздо позже европейская община стала разнообразней. В Донбассе зазвучали польская, немецкая, французская, финская, шведская речь. Связано это было с тем, что нищие в то время, искавшие любой работы хоть за океаном, хоть в океане на островах работы европейцы, охотно стали наниматься во франко-бельгийские, немецкие, голландские компании, бросившиеся осваивать «Новую Америку», так с легкой руки Блока стали именовать в канун Первой мировой Донбасс, приносивший всем капиталистам, вкладывавшимся в самое грошовое предприятие в здешних степях, солидные барыши.
По самым скромным меркам только британцев прошло через Новороссийское общество и другие фирмы до пяти тысяч человек. Точная цифра пока неизвестная. Ну, и остальных экспатов было немало. Допустим, столько же, сколько британцев. Получается солидная цифра.
Одной из самых характерных историй, связанных с Юзовкой, Юзами и британской жизнью в русских степях Донбасса, является история Энни-Гвен Джонс, рассказанная ею самой в суровом 1943 году, когда советские войска освободили Сталино, весь Донбасс и погнали германцев за Днепр. Профессионалы ребята с радиостанции BBC разыскали в Южном Уэльсе мать своего рано ушедшего из жизни коллеги, Гарета Джонса, Энни Гвен Джонс. Британские журналисты попросили ее освежить в памяти события полувековой давности, припомнить те далекие времена, когда Сталино был еще Юзовкой и по заводскому гудку спешили к доменным печам хмурые валлийские парни, вывезенные с Островов Джоном Юзом и его компаньонами.
Память у 74-летней женщины оказалась превосходной. Много лет спустя ее потомки собрали записки Энни Гвен и издали их небольшой книжечкой под скромным названием «Жизнь в степях России. 1889-1892».
Артур, сын Джона
...На исходе лета 1889 года от меловых скал Дувра отошел пароход, на котором отправлялась в Европу и дальше в Россию семья Артура Юза. Год для нее выдался непростой. В июне неожиданно помер старый Джон Джеймс Юз. Похоронив отца, братья разделили между собой обязанности по управлению активами Новороссийского общества (завод и угольные шахты в Юзовке, глиняные, доломитные и железорудные карьеры и рудники от Стылы и Каракубы до Кривого Рога) так, как было предусмотрительно устроено расчетливым и дальновидным первым директором компании.
Артур Юз к моменту смерти отца уже не первый год управлял металлургическим заводом. Сложное производство, непростая социальная обстановка требовала его постоянного присутствия в Юзовке. Именно поэтому, устроив вместе с братом Джоном погребение старого Юза, он отправился в донецкие степи со всей семьей - женой и четырьмя дочерями. Жена Артура, Огаста Джеймс-Юз кроме всего прочего должна была встретиться в Юзовке со своим отцом, опытным маркшейдером и геологом Эвином Джеймсом, соратником старого Юза. Он приехал в Россию в первой партии валлийских горняков и со временем стал управляющим всеми восьмью шахтами Новороссийского общества и правой рукой директора-распорядителя НРО. Эдвин жил в Юзовке с 1872 года (и оставался до самой кончины в 1904 г.) и ему смерть как хотелось увидеть дочь и внучек, прежде безвыездно живших в Уэльсе.
«Hiraeth» - тоска валлийская
Вместе с ними ехала, и гувернантка дочерей Артура, 22-летняя Энни Гвен Джордж, студентка университетского колледжа. Дочь бедных родителей, которые с трудом платили за ее обучение в колледже, она воспринимала это путешествие, как и многие ее соотечественники, как возможность хорошо заработать. Семье Артура Юза ее порекомендовал некий священник из Суонси, доктор Сондерз. Возможно, он был в близких отношениях с капелланом англиканской церкви Св. Давида и Св. Георгия преподобным Артуром Риддлом, который в свою очередь был близким другом покойного директора НРО.
Ехали неспешно - через Париж, Мюнхен, Берлин и Варшаву, везде останавливаясь на несколько дней, а то и дольше. Любознательная Энни Гвен старалась не терять времени, и все свободное от исполнения учительских обязанностей время, проводила в экскурсиях. В Варшаве она случайно забрела в тамошнее еврейское гетто, существование которого ее несказанно удивило - ничего подобного в Отечестве своем она не знала.
По России ехали через Киев и Харьков. «Мать городам русским» поразила Энни обилием золотых куполов бесчисленных церквей. Неудивительно для непривычных церковной роскоши протестантов. Харьков тоже понравился Энни, хотя, признаться, не вполне понятно, чем именно.
Что любопытно, с поезда Юзы и Энни сошли в Харцызске (Charsiski в дневниках девушки), в то время как обычно принято было ездить либо до станции Юзово или станции Рудничной (Рутченково наших дней). Оттуда добирались экипажами. «Я никогда не забуду того ощущения одиночества, подавленность, которое заполнило меня во время поездки по серой, безлесной, бесконечной степи, - записала Энни в дневнике, - ничего удивительного в том, что тоска по Уэльсу захватила меня полностью». Маленькое уточнение: у валлийцев есть не вполне переводимое на английский слово «hiraeth», означающее крайнюю степень тоски по любимым зеленым долинам. Именно его и употребила вместо слова «тоска» Энни.
И в Юзовке можно жить!
«В Юзовке, - вспоминала пол века спустя Энни, давно поменявшая к тому времени фамилию Джордж на Джонс, - мы жили в большом одноэтажном доме из шести комнат, не считая остальных помещений. Возле дома был сад, цветник, ночью по периметру ходили сторожа, впрочем, я не уверена, что от них был толк».
Многозначительное свидетельство. Благодаря ему мы теперь знаем, что Артур с семьей жил в своем доме, ведь как известно, фамильный дом Юзов - двухэтажный.
Но тоска тоской, а молодость и свойственный ей биологический оптимизм брали верх и делали свое дело - Энни Гвен с головой окунулась в жизнь британской колонии в Юзовке. Девочки, отданные на ее попечение, видимо, не занимали много времени. Оставались силы и для развлечений. Молодая валлийка вспоминает о катании на коньках по «рабочему озеру» (искусственный резервуар, обеспечивавший водой завод, видимо, речь идет о первом городском ставке), о разудалой русской «тройке», летящей по морозной степи, звон бубенцов под дугой, да гикающем и свистящем кучере Иване, виртуозно похаживающем кнутом по бокам чрезмерно злобным собак, бросающихся под копыта лошадей.
Особым удовольствием была охота на лис и зайцев, в изобилии водившихся в окрестных балках. Собак для охоты на лис выписали из королевского поместья в Мертир Тидвиле, родном городе Юзов. Энни каким-то образом имела отношение к нему, поэтому на фокстерьеров смотрела с большой симпатией. С неудовольствием замечает Энни, что мужчины никогда не брали женщин на волчью травлю — опасно. Чувствуется — она считала это несправедливым.
Кого там только не было…
В доме директора Юзовского завода всегда было тесно от гостей. Самых разных. Энни с любопытством слушала их истории. Промышленники, инженеры, студенты-технологи, геологи и штейгеры, местные помещики — у всех у них находилась захватывающая «Story». Иногда появлялись люди с Урала и из Сибири — эти громкие и страшные для европейского уха географические названия, манили воображение девушки. Как раз в дом с визитом нагрянул Екатеринославский губернатор. Скорее всего, это был Владимир Карлович Шлиппе, занимавший эту должность в 1890-1893 годах. Энни Гвен с восторгом и трепетом наблюдала конвой губернатора — бородатых «kossaks» в папахах.
Порядки полицейского государства, каким, без сомнения в то время, была не только Великобритания, но и Российская империя, тоже отложились в памяти валлийской студентки. Она вспоминает революционеров- «нигилистов», изредка появлявшихся на вечеринках. Проверки паспортов в Юзовке были обычным делом, поэтому Энни Гвен носила с собой паспорт, подписанный тогдашним британским премьером лордом Солсбери. Письма из Уэльса шли в Юзовку 11 дней. «Многие из них были вскрыты цензорами», огорченно припоминала Энни.
Энни Гвен по моде того времени много времени отдавала музыке. И в Юзовке были люди, с которыми можно было пообщаться на эту тему. В доме Артура Юза часто музицировала некая г-жа Янчарская - «ученица Рубинштейна и друг самого Падеревского», - снобистски замечает Энни. Антон Рубинштейн тогда был в зените своей педагогической славы, а Игнацы Падеревски как в год приезда Энни в Россию прогремел своими концертами в Вене, Париже и Нью-Йорке.
Девушка, впрочем, больше всего любила народные песни и религиозные песнопения православной церкви. Здесь нет возможности привести полностью восторженные воспоминания гувернантки детей Артура Юза о Пасхе в Юзовке («Больницам гарантировано заполнение»), и о слепом кобзаре, чей голос живо напомнил ей родные валлийские мотивы.
Доверенное лицо
По всей видимости, Энни Гвен имела куда больше обязанностей, чем просто домашний учитель. Она упоминает о поездках в Кривой Рог и Мариуполь по делам завода. Скорее всего, Артур Юз использовал ее и в качестве личного секретаря. Об особой роли Энни Гвен в семье Артура красноречиво говорит фото, на котором центральных фигур две — сам Артур, и наклонившаяся в его сторону Энни. Остальные персонажи — и дети, и Огаста Джеймс-Юз смотрятся статистами. Валлийцы, жившие в Юзовке, оставили воспоминания об Артуре, как о твердом, но женолюбивом мужчине, который вроде бы даже имел в поселке вторую семью. Впрочем, это только слухи, конечно.
В конце своей жизни в Юзовке Энни Гвен заболела дизентерией и была при смерти. Спас ее опытный врач-американец, практиковавший в те годы в заводской больнице. Девушка подумывала о возвращении в Уэльс. А тут еще летом 1892 грянул знаменитый «холерный бунт». Болезни, беспорядки, подавленные войсками. Все это заставило Артура отослать семью обратно на Острова. Навсегда покинула донецкие степи и Энни Гвен Джонс, урожденная Джордж. Навсегда покинула, но и навсегда полюбила и запомнила этот край и его людей.