* РАССКАЗИК *
В полдень 2 января жена отправила меня в магазин. Была недовольна, устала, наверное, от недавно распрощавшихся гостей и праздничной суеты, чуть что, срывалась на мне, поскольку я, в ее понимании, как человек противоречивый, и был источником и движущей силой всего, что вызывало в ней недовольство: только я был виноват в том, что Тюлькин нахрюкался, а Хрюкин натюлькался, а не наоборот, что Бастырбаева приревновала к Ивановской, а та ее «нечаянно» облила соусом, что соседи орали свои песни громче, чем мы чокались, – короче, все не нравилось дорогой супруге.
Но, тем не менее, новогодние гулянья удались, и теперь ей казались невыносимыми страдания холодильника, жаждущего солидного пополнения, и она отчаянно вздыхала на кухне наперебой с этим железным мерзавцем.
Я собрался и вышел искать мясо. «Байрам» – «Рощинский» – «Ермолаевский» – снова «Байрам» – нигде ничего приличного не было: все раскупили на праздники, а завозов-то еще нет. Надо же понимать, что работники продуктовых складов тоже люди и тоже отмечают. Неторопливо стал возвращаться, обдумывая, как объяснить жене эту простую истину – почти невозможно, когда она в скверном настроении.
Вдруг телефонный звонок прервал мои мрачные мысли. А надо сказать, что телефон в Новый год порядком поднадоел: знакомых много, и все поздравляют, шлют остроумные эсэмэски, попробуй отгадай от кого, если номера не определяются, в отместку шлешь им тупые ответы. С досадой посмотрел на экран – забытый приятель, механик с гаража, еще и этого надо выслушать, – но нажал на левую кнопочку.
– Привет, дружище! С Новым годом тебя! – голос радостный, бодрый такой.
– Привет, Ильдар, – отвечаю грустно и небодро, – и тебя туда же.
– И ты узнал меня? – голос еще радостней. – Вспомнил, что ты где-то здесь живешь и решил позвонить! Ты счас где?
– Я на улице и спускаюсь вниз по Спортивной от Дворца спорта.
– Ха, а я счас поднимаюсь по Спортивной к Дворцу спорта! – полный восторг.
– Значит, сейчас увидимся? – мрачнею я.
– Ты где? Я вот у бегущих огней, «Джаз-клуб», что ли.
– Так ты идешь по другой стороне, – догадался я.
– Счас перейду. В чем проблема?
Я увидел его, перемахивающего через сугроб, бегущего через улицу между машинами, и пошел назад к предполагаемому месту встречи, изменить которое, как известно, нельзя. Лицо приятеля, раскрасневшееся от мороза и бега, было нелепым и смешным, светилось радостным фейерверком, и я разулыбался. Протянул руку, чтоб поприветствовать, но он отверг гадкий древний обычай, и широко развел руки – и сжал меня в крепких объятьях, и оглушил смертельным духом источника радости, разлитого в нем.
– Тороплюсь на хоккей, осталось пятнадцать минут, купил племянникам в подарок билеты на четвертьфинал, – сообщил он. – Зайдем куда-нибудь выпьем за встречу.
Я представил в кинематографической последовательности вполне предсказуемый результат нашей нечаянной радости и непредсказуемое выражение на лице жены и сказал:
– Не-е, я, к сожалению, неплохо попраздновал. Больше не могу, разве что чаю.
Рядом оказалась только пивнушка. Хозяйки заведения – две девушки за барными стойками, в красных колпаках, по-моему, они дурацкие, но все уже к ним привыкли, к колпакам я имею ввиду – были смешливы и обрадовались двум чудаковатым покупателям, пока единственным в элитном, а значит, и недешевом баре.
От пива Ильдар отказался («пью только водку»), а чая в таких заведениях отродясь не было, поэтому взяли по небольшой пятидесятирублевой бутылочке кока-колы.
– Плачу сам, – предостерег меня приятель от попытки вытащить кошелек и обратился к продавщицам: – Нам, пожалуйста, в стаканы… можно?
– Не, – возразил я, – я буду из горлышка. Так вкуснее.
– Не изменяешь своей молодости? Не хочешь расставаться со старыми привычками, – одобрительно расхохотался Ильдар, зачем-то долбанув меня при этом по шее. – Тогда и я из горлышка!
– Нет ли у вас места, где можно восхититься вашим напитком? – оглядел он тесное помещение. И, сообразив, что нет, спросил:
– А где у вас комната, где вы сами пьете?
Девушки снисходительно улыбнулись громогласному тону Ильдара и моему тихому голосу, возражающему откровенно наглой выходке приятеля, и разрешили пройти в тайный закуток. Комната была уютная, на двоих. Прям отдельный кабинет с журнальным столиком и двумя креслами. Кока-кола оказалось ледяной – правильно, на улице же жара, съязвил Ильдар. Он расспрашивал о жизни, искренне радовался радостям, огорчался горестям. Все по-простому. Делился своим пережитым. Минут через семь ему позвонили племянники, и он заспешил.
Я тепло поблагодарил девушек за стойками.
– С Новым годом! – крикнули они вдогонку!
– И вас туда же, – ответили мы от дверей привычной фразой.
Он ушел, распрощавшись так же бурно, как и приветствовал, а я помахал ему вслед и побрел домой в совершенно других эмоциях, тоскливо предвидя неудовольствие супруги.
– Знаешь, это необыкновенно приятно, – сказал я ей с порога, – когда кто-то, оказывается, помнит о тебе и лишь для того, чтобы обняться с тобой и перекинуться парой фраз – даже если очень спешит, – переходит на твою сторону улицы.
– Да я давно на твоей стороне, – улыбнулась жена, – заждалась совсем. Проходи быстрей, пообедаем.
Представляете? И никакого упрека!