10.12.2020
Шуша
Генна Сосонко
Заготовки к этому тексту имелись у меня давно, но вспомнил я о них только в связи с постоянным в последнее время упоминанием военных действий в Нагорном Карабахе.
Нет, рассказ пойдёт не о недавних событиях там. Текст не имеет отношения ни к каким-либо военным действиям, ни к политике. Хотя… В наши дни с политикой так или иначе связано едва ли не всё. Тем более политическую окраску не может не иметь повествование об основателе государства, красный цвет которого доминировал на карте мира в прошлом столетии.
* * *
В 1897 году Владимир Ульянов после почти полуторагодичного пребывания в тюрьме был сослан в Енисейскую губернию в село Шушенское, которое в письмах называл просто Шуша, Шуш или Шу-шу. Сохранилось около восьмидесяти писем из Шушенского: Ленин провел в Сибири ровно три года.
Зацепиться в Шушенском ему помог Владимир Михайлович Крутовский – сибирский врач и общественный деятель. Крутовский выхлопотал для Ленина медицинское заключение, по которому тот по состоянию здоровья был отправлен не на север Енисейской губернии, как ему было предписано, а в Шушенское. Юлий Мартов, проходивший с Лениным по тому же делу, не имел такой протекции и отбыл ссылку в Туруханском крае той же Енисейской губернии, где морозы доходят порой до шестидесяти градусов.
Уже после революции Крутовский занял пост министра внутренних дел Временного Сибирского правительства и был ярым противником установления советской власти в Сибири. И хотя Ленин был беспощаден к политическим противникам, он не забыл Шушенского и сохранил доктору не только жизнь, но и имущество. В декабре 1937-го престарелый доктор всё же был арестован, обвинен в сотрудничестве с пятью (!) иностранными разведками и умер в красноярской тюрьме. Но здесь Ленин уже ни при чем, если, конечно, не рассматривать этот случай в смысле ответственности вождя Октября за все преступления советской власти.
«Шу - шу - шу - село недурное», - писал Ленин матери в первые дни пребывания в ссылке. С сестрой Марией Володя был более откровенен: «Ты просишь, Маняша, описать село Шу-шу-шу... Гм, гм! Да ведь я, кажись, однажды уже описывал его. Село большое, в несколько улиц, довольно грязных, пыльных — всё как быть следует. Стоит в степи — садов и вообще растительности нет. Окружено село... навозом, который здесь на поля не вывозят, а бросают прямо за селом, так что для того чтобы выйти из села, надо всегда почти пройти через некоторое количество навоза».
А вот зарисовка жизни в Шушенском приехавшей сюда Надежды Крупской, именно здесь ставшей женой Ленина. «Дешевизна в этом Шушенском была поразительная. Например, Владимир Ильич за своё «жалованье» — восьмирублёвое пособие — имел чистую комнату, кормёжку, стирку и чинку белья — и то считалось, что дорого платит… Правда, обед и ужин был простоват — одну неделю для Владимира Ильича убивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока всего не съест; как съест — покупали на неделю мяса, работница во дворе — в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, — тоже на целую неделю... В общем ссылка прошла неплохо».
Вашему вниманию шахматные комплекты рекомендованные международной шахматной федераций ФИДЕ
Сам ссыльный в письме к матери добавляет: «Здесь тоже все нашли, что я растолстел за лето, загорел и высмотрю совсем сибиряком. Вот что значит охота и деревенская жизнь! Сразу все питерские болести побоку!».
Ленин в ссылке действительно приобрёл столь упитанный вид, что приехавшая в Шушенское в мае 1898 года вместе с Крупской её мать, увидев его, не могла удержаться от возгласа: «Эк, вас разнесло!». «Он ужасно поздоровел, и вид у него блестящий сравнительно с тем, какой был в Питере», — сообщала Крупская тогда же сестре мужа Марии Ульяновой.
Не будем сравнивать условия пребывания Ленина в Сибири с сосланными сюда уже при советской власти; об этом написано немало, и не только Солженицыным и Шаламовым. Отметим только, что при чтении всех ленинских писем может создаться впечатление, что сибирская ссылка явилась для него не более чем принудительным отдыхом, чем в действительности и являлась.
* * *
В Шушенском Ленин писал статьи, контактировал с другими ссыльными, часто охотился, совершал длительные прогулки, а летом 1897 года отправился в Саяны и даже поднялся на вершину горы Борус. Но почти всё свободное время он отдавал шахматам. Порой игра настолько захватывала его, что он просиживал за шахматами с утра до поздней ночи. Именно об этом периоде жизни Крупская вспоминала, как муж вскрикивал во сне: «Если он конем сюда, я отвечу турой!»
* * *
«В ссылке случалось, — писал Михаил Сильвин, — что он, лежа на кровати, не смотря на доску, играл одновременно три партии и разбивал всех трех противников».
Пантелеймон Лепешинский вспоминает о партии, которую он с другими ссыльными играл с Лениным в Шушенском: «Помню, как мы втроем, т. е. я, Старков и Кржижановский, стали играть с Ильичем по совещанию... И, о счастье, о восторг, Ильич “сдрейфил”!.. Ильич терпит поражение. Он уже потерял одну фигуру, и дела его очень неважны. Победа обеспечена за нами. Рожи у представителей шахматной “антанты” — веселые, плутовские, с оскалом белых зубов и всё более и более ширятся... Враг сидит в застывшей позе над доской, как каменное изваяние, олицетворяющее сверхчеловеческое напряжение мысли. На его огромном лбу, с характерными “сократовскими выпуклостями”, выступили капельки пота, голова низко наклонена к шахматной доске, глаза неподвижно устремлены на тот уголок, где сосредоточен был стратегический главный пункт битвы...
По-видимому, если бы кто-нибудь крикнул тогда: “пожар, горит, спасайтесь...”, он бы и бровью не шевельнул. Цель его жизни в данную минуту заключалась в том, чтобы не поддаться, чтобы устоять, чтобы не признать себя побежденным. Лучше умереть от кровоизлияния в мозг, а все-таки не капитулировать, а все-таки выйти с честью из затруднительного положения... Легкомысленная “Антанта” ничего этого не замечает. Первым забил тревогу ее лидер. “Ба-ба, ба-ба! да это что-то нами непредвиденное, — голосом, полным тревоги, реагирует он на сделанный Ильичем великолепный маневр. — Гм... гм... це дило треба роз-жувати”, — бормочет он себе под нос. Но, увы, разжевать нужно было раньше, а теперь уже поздно... С этого момента их лица всё более и более вытягиваются, а у Ильича глазки загораются лукавым огоньком. Союзники начинают переругиваться между собою, попрекая друг друга в ротозействе, а их победитель весело-превесело улыбается и вытирает платком пот со лба...»
Именно этому эпизоду посвящено стихотворение Николая Глазкова, написанное к очередному ленинскому юбилею.
Шушенский шахматист
Даже в ссылке некогда скучать:
Протекали дни в трудах-работах.
После важных дней у Ильича
Наступал закономерный отдых.
Мысль свою чеканя и граня,
Ленин в шахматы играл толково:
Кржижановскому давал коня,
Без ладьи обыгрывал Старкова!
Веселые строки и сегодня читаются скорее как стеб, но чтобы получить возможность печататься, замечательный поэт и сильный шахматист-перворазрядник (у него имеется даже поэма «Шахматы») Глазков порой должен был прибегать и к подобной поэзии.
Не раз играл Ленин в шахматы с Дмитрием Ульяновым. Вот какие воспоминания о старшем брате оставил Дмитрий Ильич: «Играя со слабейшими игроками, чтобы уравновесить силы, давал вперед ту или другую фигуру. Когда же партнер из самолюбия отказывался, Владимир Ильич обычно заявлял: “Какой же интерес для меня играть на равных силах, когда нет надобности думать, бороться, выкручиваться...” У него главный интерес в шахматах состоял в упорной борьбе, чтобы сделать наилучший ход, в том, чтобы найти выход из трудного, иногда почти безнадежного положения...»
А вот Татьяна Алексинская, не раз встречавшаяся с Лениным в эмиграции, оставила в своем дневнике совсем другую зарисовку: «Есть хорошие шахматисты, которые настолько любят и ценят красивый процесс игры, что сами исправляют ошибки противника. Ленин не из этого числа: его интересует не столько игра, как выигрыш. Он пользуется каждой невнимательностью партнера, чтобы обеспечить себе победу. Когда он может взять у противника фигуру, он делает это со всей поспешностью, чтобы партнер не успел одуматься. В игре Ленина нет элегантности».
Этих строк нельзя найти в гигантской советской Лениниане. Не только такие, но даже, на первый взгляд, совершенно невинные воспоминания о вожде революции должны были проходить строгую проверку в Главлите и в Институте марксизма-ленинизма (о фотографиях мы уже упоминали).
В 1967 году в Москве и Ленинграде с большой помпой состоялись два международных шахматных турнира. Оба были посвящены полувековой годовщине большевистского переворота или, как говорили тогда, - «Великой Октябрьской социалистической революции». Замечу, что на заре советской власти Октябрьская революция так и называлась переворотом. Сто лет назад 7 ноября 1920 года на торжественном заседании, посвященном трехлетию захвату власти и на котором присутствовали все столпы большевизма, выражение «октябрьский переворот» звучало неоднократно и не шокировало никого.
Очень сильный московский турнир выиграл Леонид Штейн, в Питере первенствовал Виктор Корчной. Даже в турнирных бюллетенях, не говоря уже о различных СМИ, всячески подчеркивались даты 1917-1967. Эти цифры смотрели не только со страниц газет и журналов, в том числе и шахматных, но даже с огромных полотнищ и фасадов зданий. И почти всегда им сопутствовало знакомое каждому изображение.
К юбилею невероятными тиражами было выпущено множество книг, брошюр и буклетов, посвященных основателю советского государства. Но выход одной, уже сверстанной книги, был категорически запрещен. Это был сборник, составленный из… автобиографических заметок самого Ленина. В сборнике перед читателем представал несколько иной вождь революции, не такой, каким изображала его партийная пропаганда.
Его канонизированное имя всегда сопровождалось эпитетами «великий», «гениальный», «прозорливый», «пророческий». Надо ли говорить, что и многие, приводимые выше цитаты из писем Ленина печатались (если печатались вообще) с немалыми купюрами.
Корректировавшие их изымали любые строки, могущие бросить малейшую тень на иконообразный образ вождя.
* * *
В какую силу играл Ленин, сказать трудно: записей его партий не сохранилось. Лепешинский припомнил дебют одной из них, начатой по переписке и законченной в Шушенском: «По жребию мне выпало на долю играть белыми. Я решил козырнуть королевским гамбитом: «1. е2—е4 е7—е5 2. f2—f4 е5:f4 3. Кg1—f3 d7—d5 4. е4:d5. Владимир Ильич на 4-м ходу ответил мало употребительным ходом h7—h6».
Цель существовавшей в Советском Союзе обширной литературы на тему «Ленин и шахматы» была проста - доказать, что вождь революции был, помимо прочего, талантливым шахматистом. Поэтому Лепешинский, выигравший ту партию в Шушенском, дает «на всякий случай» такое объяснение: «Уж не знаю, то ли В. И. действительно скомпрометировал свою игру ходом пешки на h6, то ли я, обладая огромнейшим досугом по сравнению с В. И., готовившим в это время к печати свой сборник „Экономические этюды и статьи“, мог гораздо больше времени посвящать анализу различных вариантов нашей партии, чем Ильич, но только примерно к 30-му ходу выяснилось, что черные находятся в проигрышном положении».
Выходившая невероятными тиражами шахматная Лениниана о силе Ленина-шахматиста не говорит, понятно, ничего, но этюды и задачи, которые он решал, свидетельствуют об определенном и не таком уж низком уровне. Например, этюд братьев Платовых, о котором Ленин писал младшему брату – «красивая штучка!».
Правда, Лев Наврозов, с которым автор встречался в конце семидесятых годов в Нью-Йорке, уверял, что играл Ленин никак не сильнее третьего разряда. Явилась ли очевидная антипатия известного диссидента и историка к ленинскому учению и построенному им государству основанием для такого утверждения? Очень может быть, но не суть важно. Неоспоримо, что глава советского государства любил шахматы и посвящал этому увлечению немало времени.
* * *
В письме матери из Шушенского Ленин сокрушался: «Я еще в Красноярске стал сочинять стихи: В Шуше, у подножья Саяна... но дальше первого стиха не пошло». Правда, сестре по поводу собственного стихотворчества Ленин пишет более подробно: «Горы... насчет этих гор я выразился очень неточно, ибо горы отсюда лежат верстах в 50, так что на них можно только глядеть, когда облака не закрывают их... Поэтому и первый (и последний) стих моего стихотворения содержит в себе некую поэтическую гиперболу (есть ведь такая фигура у поэтов!) “насчет подножья”...»
Автор решил дописать не дававшиеся вождю строки. Пусть не целое стихотворение, но по крайней мере одно четверостишие. Вот что из этого получилось.
В Шуше, у подножья Саяна,
Где кедр до небес достает,
Я слушал концерт с Караяном
И думал: дает немчура! Во дает!
Нет, не то. При чем здесь Караян, ведь немецкий дирижер тогда еще не родился, да и слушать радио в сибирской деревне в 1897 году... Нет, не годится. Правда, «немчура» вписалась отлично. Сообщал ведь Ленин домой, едва прибыв из ссылки в Европу: «Глупый народ — чехи и немчура» (Письмо из Мюнхена, 1900).
Нет, всё же не то. Хорошо бы что-нибудь лирическое, ведь шушенский сиделец ждал приезда в сибирскую обитель свою невесту. Может, так:
В Шуше, у подножья Саяна,
Где кедр до небес достает,
Пригрезилась ночью Татьяна
И руки, и плечи, и рот...
Нет, тоже не то. Ну что пристал ко мне этот кедр? К чему эти красивости? И при чем здесь какая-то Татьяна? Может, заменить Татьяну на Елену? Ведь кое-кто из близко знавших Ленина говаривал, что в действительности своим псевдонимом тот обязан не названием сибирской реки и не Ленским расстрелом, а давней юношеской любви по имени Лена?..
Нет, тоже не то: ведь Володя ждет приезда не какой-то Лены, или тем более Татьяны, а своей Нади, Наденьки Крупской.
Не удовлетворенный ни одним вариантом, позвонил Якову Исаевичу Нейштадту. Объяснил проблему, пожаловался на отсутствие вдохновения. Старейший мастер обещал подумать и уже на следующий день, перезвонив, спросил, знаю ли я, что Ленин очень ценил Беранже, бичевавшего в своих сатирических куплетах пороки аристократии и буржуазии. И, не дожидаясь ответа, продекламировал:
В Шуше, у подножья Саяна
Вождь революции спьяна,
Наденьке врезав по ж.,
Решил почитать Беранже!
Ну, не знаю, не знаю. На любителя. Тем более, что сразу же возникла полемика: врезать, конечно же, мог, но почему спьяна? Известно ведь, что Владимир Ильич не пил, разве что иногда баловался пивком.
Одним из самых близких друзей самарского периода жизни молодого Ульянова (1889-1893) был Алексей Скляренко. Членов организованного им кружка народников, в том числе и делавшего там доклады Володю Ульянова, Скляренко частенько приглашал в пивной павильон завода фон Вакано. Там, на берегу Волги они распивали по бутылочке-другой свежего жигулевского. Скляренко вспоминал, что будущий вождь революции звал его тогда в шутку «доктором пивоведения».
Да и в цюрихских кафе за страстными дискуссиями о том, какая именно европейская страна окажется первой, где будет построен социализм, Ленин заказывал, когда и повторяя заказ, кружку светлого Leichtbier. Но спьяну?..
* * *
«Съездить один раз в ссылку – это можно, но ехать туда второй раз было бы глупо; за границей мы будем более полезны», – сказал Ленин, осознав, что занятия революционной деятельностью внутри России неизбежно приведут его снова к тюремному заключению и навряд ли он снова попадет в благословенную Шушу. Начались эмигрантские годы.
В «земле свободы и благополучия», как писал когда-то о Швейцарии Карамзин, Ленин провел десять лет. Он бывал не только в Лозанне и в Локарно, но и, сменив в общей сложности семь адресов, подолгу жил в Цюрихе, Берне, Женеве. Так же как в зависимости от обстоятельств он называл Троцкого человеком с незаурядными способностями и Иудушкой, выдающимся вождем и подлейшим карьеристом, самым способным в ЦК партии и лицемером, железным комиссаром революции и свиньей, у него можно найти немало противоречивых, зависящих от настроения и момента отзывов о Швейцарии.
Едва очутившись в эмиграции, он сообщал домой: «Европа после Шушенского, само собой, дерьмо собачье». А в 1908-м писал из Женевы: «Мы уже несколько дней торчим в этой проклятой Женеве. Гнусная дыра, но ничего не поделаешь». В других письмах он поет дифирамбы Женеве, говорит, что им с Надей очень нравится и Цюрих, где они провели последний свой год за пределами России. А в конце, вспоминая все свои эмигрантские адреса, замечает: «Швейцария особенно хороша культурностью и чрезвычайными удобствами жизни. Здесь менее нервная, менее бестолковая жизнь. Из всех мест скитаний, я выбрал бы Лондон или Женеву».
* * *
Впервые я побывал в Швейцарии в 1976 году; в Лугано проводился большой опен, который мне и удалось выиграть. С тех пор я нередко играл (когда и просто бывал) в этой пастеризованной стране. Размеренная манера существования швейцарцев отличается от образа жизни народов остальной Европы, и вопросы – как они размножаются и от чего умирают? – непроизвольно возникают у меня при посещении этой «копилки» мира.
Бывая в Цюрихе, всякий раз подхожу к дому на Шпигельгассе 14, где на третьем этаже в квартире сапожника Каммерера больше года снимали комнату Ленин и Крупская. Это в самом центре; середина улицы – сильно горбатая, к ленинскому дому, как к нему ни подходи, надо подниматься.
На доме мемориальная доска: здесь жил в период с 21 февраля 1916 по 2 апреля 1917 Ленин Дер Фюрер дeр Руссишен Революшен.
Постояв в задумчивости у дома, подхожу к другому, под номером 1 на той же Шпигельгассе. Это кафе «Кабаре Вольтера».
Здесь в 1916 году зародился дадаизм - новое авангардное движение в искусстве. Основателями дадаизма были молодые художники, поэты, кинематографисты разных национальностей – немцы, французы, эльзасцы, шведы, швейцарцы, выходцы из Восточной Европы. По словам завсегдатая кафе, «все они были выброшены за границы своей родины войной и все они в одинаковой мере были пропитаны бешеной ненавистью к правительствам своих стран». Один из основателей дадаизма художник Марсель Янко вспоминал: «В этой явке живописцев, студентов, революционеров, психиатров, мошенников, дам и шпионов появлялось в табачном дыму монгольское лицо Ленина».
В некоторых биографиях о Ленине можно прочесть, что он частенько играл здесь в шахматы с другим отцом дадаизма - Тристаном Тцарой (Самуэль Розеншток). Оба действительно любили шахматы и регулярно бывали в «Кабаре Вольтера», так что мемуаристы наверняка видели их за шахматной доской. А вот к тому, что «фюрер дeр Руссишен Революшен» в свой венский период играл в шахматы с несостоявшимся венским студентом, будущим фюрером Германии, следует относиться по меньшей мере скептически.
От Шпигельгассе рукой подать до центральной улицы Цюриха - Банхофштрассе.
Это здание Кантонального банка. Перед тем как покинуть Цюрих, Ленин снял все деньги со своего счета в этом банке на Банхофштрассе, на всякий случай оставив на нем несколько франков. Счет сохранился и, как объяснили в банке, накопившуюся там сумму могут в любой момент получить наследники господина Ульянова. Размер суммы? Нет, извините, это является банковской тайной.
От Банхофштрассе десять минут пешего хода до кафе «Одеон», в котором неоднократно бывал Ленин. Здесь, в самом центре Цюриха он не только вел жаркие политические дискуссии, но и частенько играл в шахматы. Доску с фигурами не надо было приносить с собой: шахматы в то время имелись в любом более-менее приличном кафе.
Сегодня «Одеон» имеет благопристойный буржуазный вид, и автор решил, что вопрос о комплекте шахмат вызовет по меньшей мере недоумение. Я и не задал его, а на расспросы о прошлом мне посоветовали купить фирменную сумку «Одеона».
А в Народном доме на Гельвеция-плац, выглядящим сегодня точно так же, как и сто лет назад, Ленин неоднократно выступал с лекциями. В последний раз он делал это 22 января 1917 года, а слушателями его были молодые швейцарские социалисты.
Ленин сказал тогда: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая так прекрасно работает в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции».
Время рассудило иначе. Шесть недель спустя российский император отрекся от престола, а еще через восемь месяцев Владимир Ленин стал во главе России.
А в этом кафе состоялся прощальный ужин Ленина с российскими эмигрантами; народа пришла уйма: большевики сняли всё помещение. Несколько дней спустя кое-кто из них покинул Цюрих. После остановки в Берне в Германии их ждал опломбированный вагон поезда, отправлявшегося в революционную Россию. В одном купе с Лениным ехали его жена Крупская и Инесса Арманд, которую Владимир Ильич в присутствии посторонних называл «товарищ Инесса». Отрывок из ее единственного сохранившегося письма к Ленину и подписанного «твоя Инесса» свидетельствует об очевидном.
«Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда прежде, какое большое место ты занимал в моей жизни. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я и сейчас обошлась бы без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью — и это никому бы не могло причинить боль… Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты “провел” расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя».
В советское время это письмо самой Арманд было строго засекречено.
Хотя сохранилось довольно много писем и записок Ленина к «товарищу Инессе», далеко не все они вошли в полное собрание сочинений Ленина, да и в напечатанных было немало купюр и многоточий. Большинство же писем было уничтожено Инессой Федоровной по просьбе самого вождя.
Ее смерть в 1920 году, по свидетельствам многих, потрясла Ленина невероятно и «ускорила болезнь, ставшую роковой». Очевидцы утверждали, что на похоронах в Москве (Инесса Арманд захоронена у Кремлевской стены) вождь, идя за гробом, внушал опасения – не упал бы. Выражение неизбывной тоски застыло на его лице. Александра Балабанова вспоминала: «Он казался впавшим в отчаяние, его кепка была надвинута на глаза. Он выглядел жалким и павшим духом. Я никогда раньше не видела его таким. Это было больше, чем потеря большевика или хорошего друга. Было впечатление, что он потерял что-то очень дорогое и очень близкое ему и не делал попыток маскировать этого».
Далеко не все российские эмигранты решили возвращаться тогда на родину. Ведь Первая мировая война была в разгаре, а ехать следовало через всю территорию воющей с Россией страны, да и вообще вся операция была щедро оплачена германским генеральным штабом. Ленин со товарищи получили от правительства кайзера огромные суммы для ведения в России разрушительной антивоенной агитации.
В столетнюю годовщину отбытия Ленина в Россию на цюрихском вокзале было устроено костюмированное представление, посвященное этому событию (Цюрих, 9 апреля 2017 года). Многие из «артистов» пришли на вокзал из того же «Народного дома», до сих пор дающего приют различным ультра-левым и всяческим радикальным группам.
Однако уехать из Цюриха незаметно «возвращенцам» не удалось: когда революционеры отбывали с почти пустого Центрального вокзала, туда пришли другие русские эмигранты, кричавшие им вслед: «Провокаторы! Свиньи! Предатели!». Несколько дней спустя, после короткой остановки в Стокгольме в одиннадцать часов вечера 16 апреля 1917 года поезд прибыл на Финляндский вокзал Петрограда. Остальное вы знаете.
* * *
А как выглядит Шушенское, в котором Ленин провел целых три года, сегодня?
Памятник у здания райсовета не единственный в поселке. Имеется и другой, у одного из домов, в котором он жил когда-то.
А вот и сам дом. Один из двух, в которых Ленин квартировал в Шушенском.
Думаю, что очутившись здесь сегодня, Ленин был бы настолько поражен местными пейзажами, что ему было бы не до шахмат. Дело даже не в том, что основной промышленный объект поселка - ликёро-водочный завод «Шушенская марка», а среди многих сортов водки, выпускаемых здесь, наибольшей популярностью пользуется названная без затей «Шушенская». Полагаю, что в значительно большее изумление привело бы его событие, имевшее место десять лет назад, декабрьским днем 2010 года. Тогда рядом с проходной завода при стечении народа был открыт памятник человеку, которого Ленин называл не иначе как палачом, убийцей или предводителем шайки, от которой надо как можно скорее избавить Россию.
Если вы не узнали человека, которому поставлен памятник, - это Николай Второй.
На открытии памятника зажигали свечи, читали молитвы. Архимандрит провел молебен. Правда, несколько лет назад имущество ликёро-водочного завода за неуплату кредитов и налогов было арестовано; арестованным по решению судебных приставов оказался и бронзовый император. Но даже арестованный, он до сих пор мирно соседствует с памятником человеку, целью своей жизни сделавшему борьбу с ним и, казалось, одержавшему безоговорочную победу.
В «Искре» и других эмигрантских изданиях Николая Второго именовали не иначе как Кровавым: не была забыта ни чудовищная давка на Ходынском поле Москвы, ни Кровавое воскресенье 1905 года. В советских учебниках по истории Николая Второго тоже, разумеется, иначе как Кровавым не называли.
В сегодняшней России последний русский император возвеличен и прославлен как Святой Великомученик и Страстотерпец, но сказать, какое место в истории будет отведено ему в будущем, непросто. И не будет ли монумент в Шушенском снесен, как это произошло в России девяностых с кое-какими памятниками безоговорочному атеисту, посвятившему всю жизнь борьбе не только с царским режимом, но и с церковью, ставшую сегодня фактически рупором государственной политики?
Думаю, однако, не случится ни того, ни другого. Оба памятника будут и в будущем прекрасно ладить друг с другом: Россия! На заре советской власти Ленин говорил «социализм глядит на нас из всех окон» и верил, что отвратительный рыночный дьявол изгнан из России навсегда. Материальное стало сегодня главным, а бывший ссыльный из окон своего дома в Шушенском может денно и нощно смотреть на монумент человека, с которым страстно боролся всю жизнь.
В Шушенском двадцать первого века, как в маленькой капле огромного океана России, всё перепуталось и переплелось: ликёро-водочный завод, получивший за мошенничество пять лет условно (!) директор его, рабочие, месяцами (случалось) ожидающие заработной платы, последний российский царь, отцы церкви с молебнами освящающие его монумент, памятники упертому фанатику (в стране до сих пор их еще около 2000), начавшему воздвигать храм для эфемерного счастья грядущих поколений и по чьим безжалостным лекалам был проведен удивительный эксперимент, стоивший жизни десяткам миллионов.
Поэтому делать предсказания о пути, по которому пойдет Россия, – задача неблагодарная: изгибы истории в ней особенно причудливы, и прошлого это касается в не меньшей степени, чем будущего. Но если кто-то скажет, что правда в конце концов всегда побеждает, пожившие в XXI веке могут возразить: то, что побеждает, всегда и оказывается правдой.
* * *
Над кое-какими статьями Владимира Ленина можно задуматься и сегодня. Задуматься, но не более того. Публичное обсуждение и тем более цитирование их в ток-шоу на российском телевидении может привести к выходящим из под контроля коллизиям, а то и к рукоприкладству. Например, этой, опубликованной 12 декабря 1914 года в газете «Социал-демократ».
О НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОРДОСТИ ВЕЛИКОРОССОВ
Как много говорят, толкуют, кричат теперь о национальности, об отечестве! (…) Нельзя разобрать, где здесь кончается продажный хвалитель палача Николая Романова или истязателей негров и обитателей Индии, где начинается дюжинный мещанин, по тупоумию или по бесхарактерности плывущий «по течению». (…)
Нам, представителям великодержавной нации крайнего востока Европы и доброй доли Азии, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса; — особенно в такой стране, которую справедливо называют «тюрьмой народов»...
Мы помним, как полвека тому назад великорусский демократ Чернышевский, отдавая свою жизнь делу революции, сказал: «жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы». Откровенные и прикровенные рабы-великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах. (…)
Мы полны чувства национальной гордости, и именно поэтому мы особенно ненавидим свое рабское прошлое (когда помещики дворяне вели на войну мужиков, чтобы душить свободу Венгрии, Польши, Персии, Китая) и свое рабское настоящее, когда те же помещики, споспешествуемые капиталистами, ведут нас на войну, чтобы душить Польшу и Украину, чтобы давить демократическое движение в Персии и в Китае, чтобы усилить позорящую наше великорусское национальное достоинство шайку Романовых, Бобринских, Пуришкевичей. Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство (например, называет удушение Польши, Украины и т. д. “защитой отечества” великороссов), такой раб есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам.
* * *