В последний день августа 1935 года все радиостанции Советского Союза сообщили, что забойщик этой шахты Алексей Стаханов вместо семи тонн по норме вырубил за смену более чем в четырнадцать с половиной раз больше угля. 102 тонны «черного золота» за смену – это было невиданным достижением. На самом деле он был Сто-ханов. Первый слог обозначал количество, второй – звание титулованных тюркских князей.
Несколькими штрихами С.Довлатов ярко очертил бесхитростность и отнюдь не героический характер донецкого забойщика.
Приведу эту мини-новеллу целиком: «Когда шахтер Стаханов отличился, его привезли в Москву. Наградили орденом. Решили показать ему Большой театр. Сопровождал его знаменитый режиссер Немирович-Данченко. В этот день шел балет «Пламя Парижа». Началось представление. Через три минуты Стаханов задал вопрос Немировичу-Данченко: «Батя, почему молчат?». Немирович-Данченко ответил: «Это же балет». «Ну и что?». «Это такой жанр искусства, где мысли выражаются средствами пластики». Стаханов огорчился: «Так и будут всю дорогу молчать?». «Да», - ответил режиссер. «Стало быть, ни единого звука?» - «Ни единого». А надо вам сказать, что «Пламя Парижа» - балет уникальный. Там в одном месте поют. Если не ошибаюсь, «Марсельезу». И вот Стаханов в очередной раз спросил: «Значит, ни слова?». Немирович-Данченко в очередной раз кивнул: «Ни слова». И тут артисты запели. Стаханов усмехнулся, поглядел на режиссера и говорит: «Значит, оба мы, батя, в театре первый раз...».
В последний день августа 1935 года все радиостанции Советского Союза сообщили, что забойщик этой шахты Алексей Стаханов вместо семи тонн по норме вырубил за смену более чем в четырнадцать с половиной раз больше угля. 102 тонны «черного золота» за смену – это было невиданным достижением. На самом деле он был Сто-ханов. Первый слог обозначал количество, второй – звание титулованных тюркских князей.
Несколькими штрихами С.Довлатов ярко очертил бесхитростность и отнюдь не героический характер донецкого забойщика.
Приведу эту мини-новеллу целиком: «Когда шахтер Стаханов отличился, его привезли в Москву. Наградили орденом. Решили показать ему Большой театр. Сопровождал его знаменитый режиссер Немирович-Данченко. В этот день шел балет «Пламя Парижа». Началось представление. Через три минуты Стаханов задал вопрос Немировичу-Данченко: «Батя, почему молчат?». Немирович-Данченко ответил: «Это же балет». «Ну и что?». «Это такой жанр искусства, где мысли выражаются средствами пластики». Стаханов огорчился: «Так и будут всю дорогу молчать?». «Да», - ответил режиссер. «Стало быть, ни единого звука?» - «Ни единого». А надо вам сказать, что «Пламя Парижа» - балет уникальный. Там в одном месте поют. Если не ошибаюсь, «Марсельезу». И вот Стаханов в очередной раз спросил: «Значит, ни слова?». Немирович-Данченко в очередной раз кивнул: «Ни слова». И тут артисты запели. Стаханов усмехнулся, поглядел на режиссера и говорит: «Значит, оба мы, батя, в театре первый раз...».
