Кикимора сидела на старом сломанном дереве. Старая кикимора - на старом дереве. И она чувствовала себя такой же сломанной. И уже давно.
Она была не домашняя, а дикая кикимора - лесная.
Кикимора грустно смотрела на лес, такой давно и хорошо ей знакомый, здесь она провела всю свою кикимористую жизнь. И все никак не могла уйти из этого леса, то одно, то другое. Лес не отпускал кикимору.
А попутешествовать так хотелось. Хотя бы осмотреть ближайшие леса, познакомиться с их обитателями. Эх! Да что она в жизни-то видела? Даже эти кочки - знакомые, как все ее пальцы.
Жизнь у нее была неплохая. Уж сколько людей она перепугала, просто звание заслуженной кикимориссы можно ей давать, если бы кто давал такие звания. Она бы не отказалась.
Жалко, что кикиморят не было у нее, да и быть не могло... Кто ее дело продолжит...
Что ж, пришлют, наверно, на смену кого-то помоложе, с горящим взглядом. Она последнее время, недолго, конечно, всего-то лет тридцать-сорок, почти не пугала людей, лениться начала - старая ведь. А если и пугала, то так, что они и не понимали. Такая вот беда... Народ и обнаглел. Шастают почем зря по лесу, орут. А раньше... Ха... опасались так себя в лесу вести, знали, что будет: где-то лет сто пятьдесят назад она еще - ух! А потом все меньше стало этих "ухов", народ и повадился наглеть...
Горестные размышления старой кикиморы прервал филин, известие принес. Филин был чужой, не из ее леса. Принес известие, да и улетел себе обратно.
В общем, присылают ей на смену новую молодую кикимору. Энергичную и полную желания потрудиться на благо теперь ее, молодки, леса.
Что будет... теперь местные жители, да и приезжие грибники, узнают фунт лиха, а то ж забыли. Все за сказки почитали... Вот и узнаете теперь...
Кикиморе стало немного их жаль, это по молодости ей нравилось - пугать, свои порядки устанавливать, но это давно прошло... И даже когда она еще была "ух" - она уже не пугала, как прежде, лет триста-четыреста назад, в пору своей молодости. Все же спокойнее стала, хотя и прежде никто душу богу и не отдавал от ее горячей работы. Все живы оставались, хотя, правда, порой и не слишком здоровы... Но это временно! Зато лишнего в лесу не брали, да и вели себя там уважительно. А последние десятки лет... Мышей, то есть людей, она не ловила... Предпенсионный возраст все-таки...
Пенсия... а где она теперь будет жить? Старая кикимора прекрасно знала, что две кикиморы на одной территории не уживаются. Еще с лешими и с их лешачихами она могла как-то ладить, точнее, жить в нейтралитете. Но у них - свои обязанности и дела, а у нее - свои.
Ту кикимору, Аграфену, что была здесь в лесу до нее, она в свое время прогнала - та убралась без лишних слов и ей, тогда еще совсем молоденькой кикиморе, было понятно - старая знала, куда идти, просто уходить не очень хотела, вот и пришлось немного поспособствовать этому...
Но куда теперь ей идти самой, она не знала и филин никаких указаний ей не принес. Странно...
Вот явится молодайка, прогонит ее - и куда ей, спрашивается?! Спрашивается - и ничего ниоткуда не отвечается.
Кикимора вышла к ближайшей большой деревне и с удовольствием втянула в себя запах - людей, жилья, пирогов, наваристых щей и, конечно, парного молока. Ах, как же она любила молоко, жаль, что не часто доводилось ей пробовать его. Это просто лакомство, в еде кикимора не нуждалась, на край могла закусить еловыми ветками, если что на зуб бросить хотелось. Но разве ветки-то сравнишь с парным молоком...
Эх, если бы она была человеком... уж она бы только и делала, что молоко это пила...
Кикимора заметила наметанным глазом направляющегося в лес мужика. Охотник чертов, вот шугануть бы тебя...
А, молодая пускай теперь шугает!
Кикимора так и сидела на опушке - до тех пор, пока охотник не вернулся из ее дорогого леса. Хозяйничал там, понимаешь, как хотел. Она вот к ним в дома-то не лазает, не хозяйничает там, вот чего, спрашивается, они в ее лес лезут вечно, словно так и надо?
А почему бы и ей... Ну и пусть, что еще день... Да уже вечер почти.
Кикимора отправилась вслед за охотником. Так она поступала редко, когда уж очень большая тяга была к молоку, с которой кикимора порой не в силах была справиться. Леса ей покидать запрещалось, но все же, прожив лет пятьдесят, еще по молодости, она стала нарушала запрет и шла за парным молочком. Так она делала всю жизнь. Это было всегда по ночам, да и в благодарность за угощение кикимора плела косички лошадям, у коров-то не было такой гривы, и переплетала сбруи и все, что можно было переплести - там, где стояли животины. Оставив много косичек и полюбовавшись такой красотой, кикимора возвращалась в лес, всегда нахваливая себя за доброту: люди-то, поди, и налюбоваться ее плетением не могли. А, ладно, пусть пользуются - любуются...
Запах молока преследовал ее сейчас все больше. Она прошла за человеком в открытую калитку. Охотник отнес свою добычу в сарай, прошел в дом и стал растапливать печь. Кикиморе было хорошо, приятно. Пока охотник уносил свою добычу, она напилась в его доме молока, а потом... Потом ее даже разморило немного - так она и забылась старческим сном прямо здесь, в доме этого человека.
А утром этот человек растолкал ее:
- - Ты кто?
Кикимора испугалась. Как так-то? Он не должен ее видеть, не мог! Ой, что будет... Ведь никакой власти, а значит, и силы, здесь у нее не было.
- - Ты, человек, мне зла не чини. Я уйду сейчас, уйду...
Да не должно такого быть, чтобы он ее видеть мог!
- - Да куда ты пойдешь... Откуда ты?
- - Из леса, человек, откуда ж еще-то мне быть.
- - Из леса... а как же ты ко мне попала? Не пущу...
Прибьет, - обреченно думала кикимора. Ей стало понятно теперь, как все старые кикиморы заканчивают - уходят к людям от тоски, что гонит их прочь, уходят - и здесь кончину свою находят. Раз люди видеть их могли там, где нет власти лесным кикиморам, то уж и прибить такую людям - не трудно.
- - Отпусти меня, мил человек...
Мил-человек не отвечал, но снял со стены ружьё.
"Ну и всё, - думала кикимора, - не отпустит... Вот и все. Сейчас, как зайца или куропатку, пришибет..."
Она приготовилась к худшему.
- - А возьми ружье да и убей меня, если уйти хочешь. А такую красавицу - не отпущу... Замуж пойдешь за меня?
Кикимора вовсю таращилась на человека. Чёй-то? Она и не поняла, про что он говорит.
Куда за него пойти? Да она пойдет, куда он только скажет, лишь бы не убивал совсем.
- - Сроду такой красоты не видел. Откуда ты? Да если заблудилась и в нашу деревню вышла... Мужа нет у тебя?
Чего нет? Да нет у нее ничего, леса нет у нее - значит, ничего у нее нет.
- - Нету.
- - Все, за меня и пойдешь! Или не люб тебе?
О чем это он все же говорит-то?
- - Куда идти-то надо, мил-человек?
- - А к председателю завтра и пойдем, а хочешь - сейчас! Как звать-то тебя, краса неписанная?
Кикимора задумалась и почему-то сказала:
- - Любава я.
Да... ведь так ее и нарекли, да она уже и сама забыла. Любава. Именно это имя она гаркала людям в самые уши, когда совсем молоденькой была. Так гаркала, что такие-то вот охотники, бывало, и глохли на несколько дней.
- - Любава... Не уйти теперь тебе, Любава, от меня, не уйти...
Любава опустила взгляд. Теперь она поняла, придется ответить за все насмешки да пугания людей. Но мил-человек не казался ей злым.
И в доме его так сладко пахло любимым ею молоком.
А с охотником она как-нибудь договорится. Куда там за него выходить нужно. Это она сможет. За парное-то молоко.
И Любава широко улыбнулась, кивнула и зачем-то гаркнула на мил-человека.
- - Добрый ты!
Тот немного побледнел и сказал:
- - Ну и хорошо... Хорошо, что голос такой. В хоре нашем как раз солистки не хватает...
__________________________________________________
А неплохо быть кикиморой на пенсии, честное лесное слово!
********************************************