Французский сенат проголосовал за независимость Карабаха, правда тут же был дезавуирован МИДом. Кэ д’Орсе заявило, что вопрос о признании этой территории не стоит.
Из блога писателя Ивана Карасёва.
Четыре года назад я увидел замок Амберд неподалёку от Еревана.
Увидел и замер от восхищения. Несравненная красота и суровость соединены в этом грозном сооружении, одиноко возвышающемся среди гор. С тех пор много воды утекло, и не только воды, но и крови тоже. А вокруг пролитой крови всегда кружатся стервятники…
Французский сенат проголосовал за независимость Карабаха, правда тут же был дезавуирован МИДом. Кэ д’Орсе заявило, что вопрос о признании этой территории не стоит. Я не дипломат и не хочу вдаваться в тонкости. Армяно-азербайджанская война - несправедливая в любом случае. Я не за тех и не за других. Не может быть праведным дело изгнания людей со своей земли. А тут сначала одни попёрли других, потом другие, подкачав мышцы, выгнали первых. Но любые тяжёлые испытания как лакмусовая бумажка выводят на свет все мерзкие стороны человеческой натуры. Мерзавцы начинают убивать, когда не могут убивать – грабят, когда не могут грабить - врут, когда не могут врать – лицемерят.
Пока шла очередная кавказская война французское государственное телевидение пыталось изображать беспристрастность. Репортажи шли и из Карабаха, и из Азербайджана, и там, и там показывали раскуроченные ракетами и снарядами жилища, прикрытые грубой материей тела убитых. Конечно, больше кадров было с армянской стороны, просто потому, что там было больше разрушений и жертв. Но теперь всё изменилось, то ли Сенат так вовремя (где вы были раньше?) своей резолюцией подвигнул, то ли армянская диаспора, обладающая мощным лобби во Франции, то ли страсть ко всему «горяченькому»: надо пиплу дать похавать, пусть платит! В общем, вдруг госканал Франс2 словно забыл о том, что в войне, как в любви есть две стороны, и обе пострадали, просто одна - двадцать шесть лет назад, а другая – сейчас.
И вот пошли в ход словеса и видео об осквернении христианских кладбищ и святынь, о печальном исходе армян со своих исконных земель, большая часть которых была завоёвана в девяностые годы, о реальных, не вымышленных людских трагедиях. Французская корреспондентка заявляет: «Карабах потерял половину своей территории (!!! – по математике в школе, наверное, имела 4, но по их системе четыре, то есть из двадцати)». Кадры показывают селян, поджигающих свои дома, верующих, молящихся в последний раз в своём храме. Прямо слезу прошибает.
Всё это так, всё это было и есть, это жуткая реальность войны. Только хочется спросить: «Ребята, а где вы были, когда «демократические» противники режима Асада мочили христиан в Сирии, армяне среди них тоже имелись, между прочим, и верующие в Христа только под крылом дамаскского диктатора находили убежище? Почему молчали? Где вы были, когда исламисты убивали пленных российских солдат в Чечне? Когда за отказ снять нательный крестик обезглавили девятнадцатилетнего парня Евгения Родионова? Или то были неправильные христиане? Не заслуживали они вашего сочувствия, а эти заслуживают. И с каких это пор защита христианских святынь стала волновать вас, пропагандистов безбожия, защитников гей-идеалов?»
Видимо, человеческие жизни и христианские святыни не всегда имеют одинаковую ценность.
Лишь когда они укладываются в их схему, в а приори правильную схему. Как заявил Макрон «Мы будем поддерживать дипломатические и дружественные отношения с Арменией и дипломатические отношения с Азербайджаном». В переводе на общедоступный – пытаться усидеть на двух стульях. Пока получалось плохо, может поэтому и войну остановил плохой Путин (как ему удаётся сидеть в такой неудобной позе?), а не хороший Макрон. Ну и чтобы подсластить пилюлю, французское государство под восторженные комментарии тележурналистов посылает самолётом гумпомощь бедным армянам, а по телевизору организовывает благожелательные репортажики. Даже про христианство вспомнили по случаю. Лицемерие правит если не всем миром, то французскими СМИ точно.
Ну да Бог с ними, у них своих проблем хватает. Вот, например, правительство открывает после второго карантина горнолыжные курорты без… возможности кататься на лыжах. Мол, люди всё равно приедут, будут ходить в походы по горам. Наверное, только чем провинились горнолыжные трассы, непонятно. Или на лыжне такие же толпы, как в ночных клубах? Вряд ли, во всяком случае по другую сторону французских гор – в Испании и в Швейцарии это понимают, и туда можно будет съездить, чтобы прокатиться с ветерком, а с французского склона той же вершины – нельзя. Такая вот суперлогика. Может, это для того, чтобы было за что покритиковать министров? Ведь Макрона – нельзя, он всегда прав.
Но лично мне наплевать на то, прав или не прав Макрон и иже с ним, все те, кто определяют единственное истинноверное демократическое учение. Мне просто очень жаль, что так всё случилось, что опять лилась кровь, опять горели дома.
А ведь я всё ещё хочу снова увидеть Амберд.
Блог Ивана Карасёва здесь.
Книги Ивана Карасёва здесь.
Изменить
Все зависит от кошек
13 ноября
Успеть свалить из города пока не опустили шлагбаум... И самое главное — не забыть кошку. Потому что все в жизни зависит от кошек. По крайней мере, у Таньки, героини этой повести. А дальше реальность начинает закручиваться пестрым хороводом, выкаблучивать, звенеть бубнами, лихо свистеть в оба уха и постреливать от полноты душевной.
Ю_ШУТОВА
НАЧАЛО ( Для тех, кто читает только здесь):
Правильная музыка похожа
на жизнь. А правильная
жизнь — это всегда музыка.
Моцарт. Мысли.
Allegro con brio
Я успела вовремя. Не опоздала. Пожалуй, первый раз в своей жизни. Обычное мое состояние — догони поезд. А тут, надо же, проскочила. Город закрыли на полный карантин уже на следующий день после моего бегства. А все Леха. Все в моей жизни правильное – от Лехи. Прямо как Евангелие. Евангелие от Лехи.
Вот он мне звонит с этого своего Иерихона и орет. Ни здрасте, ничего такого, сразу орет:
— Танька, ты еще в городе?
— А где мне еще быть, — спокойно так отвечаю.
А он:
— Дура, съяб...ай оттуда немедленно!
Интересные дела, куда это мне съяб...ть?
А этот придурок знай орет, весь свой Израиль слюной забрызгал:
— Идиотка недоделанная, в Осинки вали! Быстро! Сегодня! Сейчас! Кошку хватай и съяб...ай!
И связь прервалась, не выдержала Лехиного напора.
Осинки? С какого перепугу Осинки? Это деревня такая брошенная, где-то на краю Псковщины. Меня туда Леха на охоту возил пять лет назад, еще до отъезда своего в земли праотцов. Тогда компания подобралась супер, — пятеро мудаков... Мужиков — извините — и я. А я ж в мужском бизнесе, мне ж соответствовать надо. Правда, собственно на охоту мы один раз вышли, потом все больше квасили и на банки из-под пива охотились, но лично мне и одного выхода хватило. Посадил меня Леха на лужок и говорит: «Ща полетят гуси, готовьсь». И ушел куда-то. Сижу. Холодновато, апрель-месяц. Зеленка только-только вылезать стала. Кругом трава прошлогодняя пожухлая, потерявшая и цвет, и всяческую растительную силу. В дальней дали птички весенние заклички начали. Вдруг прямо надо мной гусь нарисовался. Летит. Низко. Толстый как дирижабль. И лапки поджатые. Я так автоматически ружье вверх и целю ему прямо в пузо. И думаю: а вдруг попаду, неофитам везет, черт бы их побрал. Как жахну дробью, и разлетится это красивое пузо кровавыми ошметками. Опустила ружье. Смотрю как он сквозит надо мной беззвучно. Леха откуда-то вынырнул: «Чего, дура, не стреляла?» «Испугалась, — говорю, — вдруг попаду».
Это он мне в эти Осинки валить советует? С чего бы? В общем я два дня томилась, как всегда, не зная, на что решиться. А на третий в полночь отрубился интернет, и сразу стало понятно, что навсегда. Как и почему, хрен знает, спросить не у кого, Алиса больше не принимает. Вырубился и все. Я с утра пришла в контору, сказала: «Всем спасибо, все свободны». Котлету налички из сейфа вытащила, всем сестрам по серьгам раздала. Вот опять же, сколько раз Леха мне говорил: «Не крохоборничай, чувырла, плати людя̀м кэшем. Чё обналичка денег стоит? Люди денег стоят». И Леха уже уехал, а я все зарплату наличкой плачу без всяких карточек. Вот кто знал, что сегодня это будет актуально? Кто? Может Леха?
Метнулась по магазинам, все дикси-перекрестки, все закрыто, только возле дома на углу «петит узбек» открыт, им без кассы торговать — не привыкать, записали в талмуд, чё почём: гречка, спички, водка, тушенка, вискас.
Частушки, помню, на Дне Первокурсника пела:
Мы скупили гречку,
Сахар, водку, спички.
Не меняются у нас
Народные привычки.
Покидала все в машину, загрузила кошку в переноске и отчалила с милого севера в сторону южную.
А Город пустой!
Все беспилотники колом встали. А это ж девяносто процентов транспорта. Как удобно всем было! Самая распоследняя безмозглая курица на права сдавала с первого захода, ну максимум — со второго. Три кнопки, управление не сложней смартфона. А теперь все, каюк и смартфонам, и беспилотникам. Только самые крутые по улицам на механике носятся. Механика — штука дорогая, считай каждая тачка по индпроекту собирается. Кузов из карбопластика на 3-Dешке печатается. Мне ли не знать, я ж сама эти кузова десять лет отрисовывала. Короче, это только для тех, кто круче крутого яйца. Как я. У меня тачка — вообще монстр: кузов от Делореана из «Назад в будущее», такой весь прокопченый, подгорелый, слегка помятый. Вся прокопченость-помятость сразу в проект закладывалась. Я уж для себя, любимой, постаралась. Кузов вздыблен на раму внедорожника с 17-тидюймовыми колесами, резина широченная, хошь по грязище мотайся, хошь главную магистраль Города дави. В общем, милашка, девчачий вариант.
По пустому Скоростному Диаметру я до последнего пропускного пункта мигом доскакала. Мужик в костюмчике химзащиты, желтый как уточка для ванны, быстро мне в лоб из градусника стрельнул, рукой махнул, вали, мол, я даже не успела привычно пошутить: «А кошке?»
Как ехать, мне опять же Леха ммс-ку прислал, успел. А я на бумажку срисовала, мне с бумажки удобнее, чем по экрану пальцем водить: сначала будет поворот на Синюхино направо, на него пилюем, а за ним метров через триста незаметная такая отворотка туда же, вправо. Там старая булыжная дорога на бывшую, давно исчезнувшую усадьбу, от нее всего пара кирпичей осталась, все хозяйственные колхозники растащили. От этой пары кирпичей надо опять вправо забирать до просеки, там тракторная дорога должна быть. По просеке влево полкилометра, и вновь бери вправо по тропе, что черные следопыты проложили. А там через пару верст и Осинки. В хорошую погоду, в смысле если сухо, я на своем монстре везде пройду, до самых этих Осинок.
И я бы проехала, фигня, что апрель, вся зима была без снега, весна без дождей. До поворота на Синюхино я за семь часов от Города долетела, это, считайте, птицей. А дальше никакой отворотки нет. Устарели Лехины сведения. Здесь трассу расширяли-выравнивали, где-то поднимали, где-то наоборот холмы срезали. Все. Нету отворотки. Темнеть уже стало. Стремно как-то на дороге ночевать. И кошка в переноске с утра не пимши, не срамши, жалко скотину. Я атлас из бардачка вытащила. Он тоже старый, но не старей географии. Атлас показывает: еще двадцать километров и вправо поворот на Перепоево. То еще названьице. Большая деревня, домов пятьдесят, за ней еще дерёвка, называется Попадьино, маленькая, домов десяток от силы, тупиковая, дальше только поля. Там дорога пунктиром между двух озер обозначена. Туда, куда мне надо. Только кругалем. Ну и ладушки. Едем.
Через Перепоево рулю, темнота, ни одного фонаря, с двух сторон — заборы высоченные, зона прямо, и тихо, ни людей, ни собак не слыхать. Как вымерло все. Так в тишине и просвистела насквозь. Потом маленькая деревка слева на холмике, поворот в нее шлагбаумом самодельным перекрыт. Но мне не туда, мне чуть дальше и вправо, вот она, отворотка тракторная.
А это что? Колея уперлась в ручей. Нормально? Не проеду, у меня хоть и монстр, но таки не трактор. Я вылезла, походила туда-сюда, фонариком под ноги посветила. Без толку, нет дороги, ночевать придется здесь. Ну и хрен с ним. Спинки передние опустила, получился у меня шикарный сексодром. Спальник вытащила. Кофеварку в прикуриватель вторнула. Сейчас кофейку хлопну и спать. Ну кошку, понятное дело, накормила, напоила и в кустики выпустила на шлейке, чтоб не сбегла сдуру.
Спала я безмятежно. И снился мне Леха. Вроде как нам с ним лет по шесть, и сидит он высоко-высоко на дереве, а я смотрю на него снизу, а он в ветвях и в солнце, его не видно почти, и он орет оттуда с высоты мне: «Ну чё, лахудра? Не боись, лезь сюда, отсюда стратосферу видно!»
***
Леха — мой двоюродный брат. Мы с ним в один год родились, и даже в один месяц. В городе мы редко виделись, зато на лето родители спихивали нас бабушке в маленький белорусский городок на берегу спокойной речки. Сонный такой городишко, полный лопуховых зарослей, немощеных дорог и чужих садов. И там Леха самозабвенно помыкал мною. Он гонял меня за мороженым, чупиками или семечками, учил делать настоящие индейские луки, плести мифриловые кольчуги из спертой у деда проволоки и бить гарпуном нарвала, живущего в затоне. И всегда орал на меня: «Идиотка недоделанная, дурища колхозная, чувырла болотная, барбандия, лахудра». Я не обижалась. С Лехой было интересно. И он не позволял никому лезть ко мне.
Нам было по девять лет. Леха послал меня за мороженым. Планировалось, что я принесу четыре стаканчика, и мы сожрем их с вишневым бабушкиным вареньем, литровую банку которого Леха увел из погреба и предусмотрительно спрятал за поленницей у сарая. Намечался великий праздник. Но на наш двор я явилась без вожделенного мороженого, зато с разбитым носом и ссадиной под левым глазом. Меня подкараулили наши вечные летние враги, двойняшки Петренки, здоровые двенадцатилетние лбы, наваляли мне по-быстрому и мороженое отобрали. Глянув на мою перекошенную физиономию, измазанную юшкой, слезами и грязью, Леха заорал: «Дура колхозная, лахудра, надо ж думать, кому позволять себя бить! Сиди тут, не вылазь!» — и умчался.
Через пять минут мимо нашего забора пронеслась тетка Зина, мамаша Петренок. Она отчаянно пылила, загребая толстыми ножищами и приговаривала: «Ой, лишенько... Ой, лишенько...» За ней рысили еще какие-то тетки. Потом промчался дядька Саша, Петренко-старший, а еще через пятнадцать минут туда же проехала буханка-скорая. И тут же метнулась обратно. Леха свесился с забора, вид у него был удовлетворенный. Оказалось, он побежал к тетке Зине на работу, в бухгалтерию нашего раймага, и с порога завопил, вытаращив глаза: «Теть Зин, беда. Ой беда! Таньку нашу в больницу забрали. Она прям изблевалась вся и лежит — не дышит. Она с вашими счас мороженое лопала, налопалась и траванулась. Ее скорая забрала! Ой, помрет Танька! А я к вам побежал! Стучал, стучал, не открывают Колька с Вовкой. И в доме тихо так, как в могиле. Может они уже того...» Тут кто-то из баб возьми да и булькни: «Ботулизм». И тетка Зина подхватилась. Остальные — за ней. Перепуганные вусмерть Петренки огребли за отбитое у меня мороженое экстренное промывание желудков, слабительное и срочную госпитализацию.
Я заканчивала школу, до выпускных оставалась пара недель. И тут к нам домой заявился Леха. И как всегда зазвучала тема Судьбы.
— Куда поступать собралась, барбандия?
Я, гордо выпятив губу, заявила:
— В Штиглица, в Академию.
— Не плохо, самое место для таких колхозниц. Научишься табуретки проектировать. Понесешь маскультуру в массы.
И дальше он прочёл мне связную лекцию об ожидаемом скором витке автомобилестроения, о том, что уже пошла тенденция возврата к механике. Что эти повсеместные беспилотники лишают настоящих мужиков возможности управлять движением, а значит управлять своей жизнью и судьбой. Что настоящую механику сейчас хрен найдешь, все давно погнило-поржавело, а значит есть перспектива первыми впендюриться в эту нишу. Короче, пойдешь, лахудра, вместе со мной на автомобилестроительный в политех.
Чего, думаете, я не пошла? Пошла. И уже на третьем курсе мы открыли мастерскую по сборке автошек с механической коробкой и любым вариантом кузова, распечатанного на 3Dешке. И поперло. У нас очередь стояла. Получив дипломы, мы вложились в новую технику, это была уже роботизированная линия, завод, можно сказать. Не слишком большой. Товар все-таки штучный. Не массовое производство.
А три года назад Леха в землю обетованную укатил. Насовсем. А мне свою кошку оставил. Чего вдруг у него в черепушке перевернулось, не знаю, а только он кипу напялил и бороду отрастил. Правоверным иудеем заделался. Мы по бабушке, у которой летом тусовались, оба с ним евреи, только дальше он по маме, а я по отцу. И выходит, что он, Алексей Егорович Воронин — еврей, а я, Татьяна Марковна Ройзман — русская.
А за Лехой по осени потянулись клином наши родители, и Ройзманы, и Воронины. Новые гнезда вить на древней родине. Осталась я одна в Городе. Ну и ладно. Простору больше.
Полный текст повести читайте на ЛитРес.
Самое популярное на канале:
Фильмы:
Тексты: