В их с мистером Уизли общий кабинет врывается Перкинс.
— …а, Гарри, это Перкинс.
— Артур! — тяжело дыша, в отчаянии вопит мистер Перкинс, даже не взглянув на Гарри. — Слава богу, я не знал, как лучше сделать — ждать ли тебя здесь или нет. Я только что послал сову тебе домой, но вы, очевидно, разминулись — срочное сообщение пришло десять минут назад —
— Я знаю о самоизвергающихся унитазах, — говорит мистер Уизли (ах, какая символика, как красиво он ненароком путает Министерский цирк, устроенный в честь Гарри, с самоизвергающимися унитазами! право слово, именно на них то, что учудит Фадж, больше всего и похоже).
— Нет-нет, это не об унитазах, это о слушании мальчишки Поттера — они изменили время и место, оно начинается в восемь, сейчас, и оно в старом зале суда номер десять -
— В старом — но они сказали мне — мерлинова борода! — мистер Уизли бросает взгляд на часы, издает короткий вопль и вскакивает с места. — Гарри, быстрее, мы должны были быть там пять минут назад!
Мистер Перкинс прижимается к стене, дав возможность Артуру и Гарри промчаться мимо него из кабинета по направлению к лифтам.
— Почему они изменили время? — спрашивает Гарри на бегу, минуя Мракоборческий Отдел.
— Понятия не имею, но слава богу, что мы пришли сюда так рано, — или слава Дамблдору, его хорошим ушам и превосходной чуйке, — если бы ты пропустил слушание, это была бы катастрофа!
Очень хорошее слово. Это действительно была бы катастрофа, учитывая, насколько высоки ставки.
— Эти залы суда не использовались годами, — со злостью произносит мистер Уизли, до которого медленно начинает доходить, что, собственно, произошло, уже в лифте. — Я не могу понять, почему они собираются там — если только — но нет -, — о, да.
Итак, давайте разберемся, что, собственно, произошло.
Ночью 2 августа Дамблдору удается убедить Фаджа отложить решение об исключении Гарри и изъятии у него палочки до слушания, которое будет проводить глава Департамента обеспечения магического правопорядка Амелия Боунз. Таким образом Директор, во-первых, возвращает все происходящее в правовое русло, а во-вторых, полностью отодвигает Фаджа от дела и не позволяет ему быть тем человеком, который станет распоряжаться судьбой Гарри — сия обязанность возлагается на мадам Боунз, на которую даже Министру надавить очень сложно, ибо «она справедливая». Решено, что слушание дела пройдет 12 августа в 9 утра.
Все хорошо и прекрасно — только в промежутке между 3 и 12 августа к Амбридж в голову залетает идея сделать ответный ход в партии против Дамблдора: поскольку мадам Боунз будет самостоятельно выносить вердикт и определять степень виновности Гарри, сие совершенно не должно устраивать Его Светлейшество Министра (а ну как оправдает?) — и почему бы не привлечь к делу Визенгамот, члены которого станут выполнять функции присяжных? Тогда именно в их обязанности будет входить установление степени вины подсудимого и ответственности за нее — мадам Боунз, как всего лишь одной из судей, придется подчиниться решению большинства (демократия же).
Придя в восторг от такой идеи, Фадж хлопает в ладоши и одобрительно кивает.
Однако в то же время и Министр, и Амбридж понимают, что полный состав Визенгамота им остро не нужен (в зале много пустых мест) — ведь среди его членов наверняка осталось много сочувствующих и сторонников Дамблдора.
Поэтому получается, что либо в те краткие полторы недели, что прошли с момента атаки дементоров до слушания, вслед за Дамблдором с постов летят его ближайшие сторонники, либо на слушание собирается ровно столько членов Визенгамота, сколько необходимо, чтобы заседание могло быть признано состоявшимся. И не больше.
Одновременно сладкая парочка придумывает перенести и время слушания — чтобы отстранить Дамблдора, как свидетеля защиты. А в идеале — и Гарри, в случае неявки на слушание которого дело может дойти и до заключения под стражу.
Вглядимся внимательно: в 6:30 о перемене места и времени неизвестно никому, на Гриммо никто не суетится; примерно в 7:30, когда мистер Уизли разговаривает с Кингсли, Кингсли ничем не выдает ни малейшей доли обеспокоенности, он уверен, что все в порядке; в 8:05 прибегает Перкинс со словами, что срочное сообщение о перемене места и времени слушания пришло 10 минут назад — то есть в 7:55.
Это, несомненно, прекрасно, однако какого черта об этом знает Перкинс?
Что ж, полагаю, мистера Перкинса Артур поставил в известность о происходящем (до определенной степени, разумеется). У них вполне доброприятельские отношения (Перкинс даже одолжил Артуру свою палатку на Чемпионат мира прошлым летом), и я думаю, что Перкинс был в общем и целом в курсе того, что мистер Уизли будет сопровождать Гарри на слушание (хотя официально он к мальчику никакого отношения не имеет), а также не случайно оказался в Министерстве так рано — небось, мистер Уизли попросил оказать услугу. Как видно, не зря.
В 7:55, пока мистер Уизли беседует с Кингсли, для него приходит срочное сообщение. Перкинс несется передавать информацию Артуру («Я только что отправил сову…» — вероятно, в Нору), затем прибегает обратно к себе в кабинет в 8:05 и застает там коллегу и Гарри.
Однако от кого пришло сообщение? И в каком, я извиняюсь, виде? Если это был, скажем, запечатанный конверт или записка, упавшая на стол мистера Уизли, я сильно сомневаюсь, что Перкинс полез бы в нее носом. Если сообщение пришло на рабочее место мистера Уизли, в кабинет, где находился Перкинс, почему тот не столкнулся нос к носу с мистером Уизли в Отделе Кингсли, когда бежал высылать сову?
Следовательно, «срочное сообщение» пришло с гонцом и было передано вербально, устно, не на этаже. Кем?
На этом моменте нам вновь следует вернуться к сладкой парочке Фаджа и Амбридж (гусь и гагарочка), которые в какой-то миг встали перед необходимостью как-то тихо и незаметно собрать минимальное количество членов Визенгамота к 8 утра 12 августа.
Делать это они должны были в буквальном смысле в последний момент, ибо у Дамблдора, несмотря на все старания Фаджа, до сих пор сохраняются слишком большие уши в Министерстве, и Фадж, я подозреваю, об этом догадывается — разумеется, не без помощи Амбридж.
И вот оба они, дай бог им ума, поздним вечером или ночью 11 августа предупреждают всех членов суда, что им необходимо будет присутствовать на своих рабочих местах часам, эдак, к 7-8 утра — и чтоб без опозданий.
Бедные, заспанные и несчастные судьи приходят в Министерство минута в минуту, некоторое время толкутся без толку по своим кабинетам — и вдруг получают срочный приказ собраться в старом зале суда номер 10, где и вводятся быстренько в суть дела.
Для проформы Гарри примерно в то же время отправляется сова с сообщением об изменении места и времени, а к Директору, если что-то и отправляли, сова вылетает ровно в 8 утра — самая старая и медленная, такая, чтобы она, желательно, скончалась по дороге.
Письмо идет на домашний адрес Гарри, хотя я почти уверена, что Фаджу известно, что Гарри там уже нет.
И все хорошо, если бы не один маленький просчет гуся и гагарочки, стремящихся из всех членов Визенгамота собрать, во-первых, самых лояльных, а во-вторых, разумеется, самых уважаемых — то есть мистера Тиберия Огдена и мадам Гризельду Марчбэнкс в том числе, двух старейшин Визенгамота и по совместительству друзей-приятелей Дамблдора. Которые, к слову сказать, видимо что-то такое изначально и предвидели, потому Директор и крутится в Министерстве аж с 5 утра, говорит мистеру Уизли прикрыть себя Перкинсом на всякий случай и вообще привести Гарри пораньше.
Кроме этих людей, в зале наблюдается… все та же Амелия Боунз! И вот когда мы вновь вспоминаем о ней, все становится предельно ясно.
Почему «срочное сообщение» пришло именно доброму коллеге мистера Уизли, с которым Артур делит кабинет, если официально они оба к делу не имеют никакого отношения? А не потому ли, что Артур ясно дал понять, кому надо, что очень даже имеет?
«В старом — но они сказали мне -», — произносит мистер Уизли, тут же вызывая мое любопытство: кто — «они»? что «сказали»? и, раз «сказали», то спрашивал — что?
Что ж, я уверена, мистер Уизли в какой-то момент лично подошел к мадам Боунз уточнить детали — скажем, днем 11 августа, после ночного совещания с Дамблдором, у которого были плохие предчувствия. Детали, конечно, остались неизменными (как и предчувствия Дамблдора), однако мистер Уизли по-человечески попросил мадам Боунз сообщить, если вдруг что-то поменяется. И она согласилась — ибо это нормально и вполне справедливо.
Ситуация резко поменялась по отмашке Фаджа — и мадам Боунз, поспешив в зал суда, по дороге, видимо, нашла Перкинса и попросила передать «срочное сообщение» Артуру, как только тот его встретит (оба — ее подчиненные, она знает, что Перкинсу тоже можно довериться, он порядочный).
Это, собственно, максимум того, что начальница может сделать для своего подчиненного, которому, в целом, ничем не обязана. И этого, в принципе, достаточно.
Теперь мадам Боунз остается лишь спускаться в зал и по дороге гадать, успеет ли Артур — или ей придется отстаивать Гарри без Гарри (никто не собирается защищать мальчика от обвинений, хочу уверить; мадам Боунз, если уж на то пошло, вообще не в курсе обстоятельств дела, это будет очень хорошо видно — Фадж специально держал ее в стороне, а Дамблдор не счел этичным откровенно подкатывать, за что ему большое спасибо; нет, мадам Боунз просто неплохо просекла всю тему с внезапным изменением времени, места и состава участников слушания — и не намерена спускать подобную несправедливость, отмалчиваясь).
Фадж, который не знает, что Директор находится в Министерстве задолго до него самого, а также того, что мадам Боунз уже сделала все, что смогла, чтобы информация дошла до нужных людей быстрее, чем ее принесут его полудохлые совы, тем временем радостно щебечет с Амбридж, во всех красках смакуя, как они сейчас посидят полчаса, заочно вынесут обвинение и разойдутся.
Была бы вообще красота, если бы Гарри попался ему на глаза где-нибудь в атриуме после этого (ведь он, я уверена, знает, что мальчик уже в Министерстве — женщина, выдававшая беджи на входе для посетителей, наверняка донесла, даже если она не человек, а что-то вроде магического робота-сигнализации) — ох, он, небось, уже целую тронную речь приготовил на этот случай.
Однако, на его беду, мистер Уизли в 8:05 уже тащит Гарри к лифтам. На его дважды-беду, я бы сказала, ибо тащит Артур Гарри не как-нибудь, а через Мракоборческий Отдел — и с таким шумом, что мракоборцы бросают все дела, чтобы пронаблюдать, как уносятся Гарри и мистер Уизли.
А в Мракоборческом Отделе у нас кто? Правильно, Кингсли.
Которому совершенно ничего не мешает пройти два шага до кабинета мистера Уизли и поинтересоваться у очумевшего Перкинса в целях повышения общей образованности, что, собственно, это сейчас был за перформанс? Либо просто так, заподозрив неладное, отправить предупреждение явно вертящемуся где-то тут Дамблдору. А внизу у Директора есть люди, прекрасно видевшие, куда сворачивают Гарри и мистер Уизли, да и сам мистер Уизли остается на связи — в общем, способов быстро получить необходимую информацию у Дамблдора есть целая масса. Подслушивать и подглядывать, конечно, не очень красиво, зато, как видим, увлекательно, поучительно и полезно.
В атриуме к Гарри и Артуру в лифте присоединяется невыразимец Бродерик Боуд, сотрудник Отдела Тайн.
— Утро, Артур, — здоровается он замогильным голосом. — Не часто увидишь тебя у нас внизу.
— Срочное дело, Боуд, — нервно раскачивается на носках мистер Уизли.
— А, да, — Боуд, не мигая, смотрит на Гарри. — Конечно.
Боуд позже сыграет в истории свою — роковую для него — роль, и мне не дает покоя этот его голос, взгляд, отрешенность и невозмутимость — слишком уж странно он себя ведет и слишком странно говорит: «Конечно», — будто знает, для чего Гарри здесь и вообще в курсе некоторых событий — однако время поговорить о нем настанет чуть позже.
Пока же голос в лифте объявляет: «Отдел Тайн», — и Гарри с мистером Уизли несутся прямо по коридору к единственной двери в конце — Гарри собирается войти в нее — однако мистер Уизли, схватив мальчика за руку, тащит его налево, вниз по ступенькам —
— Вниз, вниз, — пыхтит он, — даже лифт сюда не ходит… почему они делают это аж там, я…
Ну, почему-почему… чтобы бежать было далеко — и чтобы антураж был соответствующий: железные задвижки на дверях по коридору, жутко напоминающему подземелья Снейпа, отверстия для замков — по всему видно, что Гарри и Артур минуют камеры для заключенных, ожидавших в них суда в былые времена, и это, разумеется, сильно настраивает на нужный лад.
Мистер Уизли практически наугад приводит Гарри к месту («Зал суда… десять… я думаю… мы почти… да…», — что означает, что он в сих краях не бывал и знает лишь примерный путь, ибо Отдел Тайн рядом):
— Давай, внутрь, — пыхтит он, сжимая разболевшуюся после бега грудь (хороши бойцы у Директора — все в превосходной форме!).
— А — а — а вы не идете с -, — заикается Гарри.
— Нет-нет, мне нельзя, удачи!
Тяжело сглотнув и в последний раз окинув перепуганным взглядом длинный ряд темных металлических дверей, Гарри с трудом поворачивает железную ручку зала суда и открывает Особо Отвратительную Дверь Особого Отдела.
Мы, наконец, дотащились до одного из моих самых любимых эпизодов Игры Года — да и всей Большой Игры в целом. А посему я намерена как следует ментально оторваться на происходящем в зале суда на слушании Гарри 12 августа 1995 года — и по этой причине с большим удовольствием торжественно обещаю называть все вещи своими именами, избегая, впрочем, излишнего применения ненормативной лексики (насчет степени излишества, применения и ненормативности я никого спрашивать не буду решу сама).
Итак, Гарри переступает порог зала суда номер 10, в котором сидит полсотни волшебников, о чем-то тихо переговаривающихся (ну, о чем-чем? разумеется, о том, какой Гарри нехороший маленький зазнайка).
Сразу бросается в глаза, что людей зале одновременно очень много — и очень мало. Вроде как полный состав Визенгамота — с другой стороны, три месяца назад Гарри имел счастье наблюдать, как тот же самый зал с теми же самыми креслами, снабженными цепями для заключенных Каркарова, Лестрейнджей и Барти-младшего, был заполнен по крайней мере двумя сотнями людей.
Допускаю, впрочем, что такая разница объясняется тем, что Крауч-старший во времена своих процессов частично обеспечивал массовку (тех, кто в нужных местах будет орать: «Расстрелять врагов народа!!») и частично допускал в зал прессу — однако это все разрыва в количестве не покрывает.
Гораздо более подходящей выглядит версия о том, что Фадж и в самом деле не собирал самый полный состав Визенгамота, а лишь обеспечил кворум, необходимый для того, чтобы слушание считалось действительным.
Копая глубже, я также обнаружила, что версия о проведенных Фаджем за месяц чистках абсолютно вписывается в общую картину происходящего — особенно если вспомнить, что Министр и правда свирепствует с людьми, так или иначе разделяющими позицию Дамблдора (по свидетельствам многочисленных Уизли).
Вот и получается, что из изначальных 200 людей выбыло человек 30-40 массовки (включая родственников подсудимых и соболезнующих), потом около 10 репортеров, потом еще какое-то число старейшин Визенгамота, за время, прошедшее со времен процессов над Пожирателями, попросту скончавшихся в силу возраста, потом еще те, кого Фадж уволил, подчистив суд, или же не пригласил на данное конкретное слушание — да, именно около пятидесяти человек и остается.
— Вы опоздали, — доносится до Гарри холодный мужской голос, обладатель которого, видимо, насмотрелся соответствующих ситуации фильмов.
— Простите, я не знал об изменении времени, — нервно говорит Гарри.
— Это не вина Визенгамота, — отвечает Голос, тем самым доказывая, что вина лежит как раз на Визенгамоте. — Сова была послана к вам этим утром. Садитесь.
Ну, положим, сесть мальчик не спешит, ибо всегда успеет, поэтому он пока, волнуясь, присаживается, а вот эта замечательная ремарка о посланной утром сове заставляет меня фыркать, аки коня, которого своим щекотанием рассмешили мухи. Послана куда (помимо очевидного варианта из трех веселых букв)? По месту жительства, в Литтл-Уингинг — при условии, что Фадж как минимум догадывается, что Гарри там уже неделю не живет (ситуация ведь «на особом контроле»)? И простите мою придирчивость, но понятие «этим утром» в самом деле слишком широкое — сову могли послать как в пять утра, так и за пять минут до начала слушания.
Но все это, разумеется, пустые слова, рассчитанные специально на судей Визенгамота — чтобы выставить себя (Фаджа) прекрасным правителем, а Гарри — совершеннейшим имбецилом. Это понятно, обратим лучше внимание на рассадку сильных мира сего, ибо она в политике имеет значение.
В самом центре первого ряда сидит непосредственно Фадж, являя собой живое воплощение Крайней Суровости. По левую руку от него, нацепив монокль и угрожающий вид («Вот только ляпни что-нибудь про Артура Уизли и весьма своевременное предупреждение Перкинса, мальчик — задушу голыми руками!»), располагается мадам Боунз. По правую руку от Его Светлейшества, спрятав лицо в тени (очень характерно, что и в Хогвартсе Гарри не сразу ее узнает, ибо лицо ее тоже будет скрыто — Серый Кардинал номер два, достойный приемник Люциуса. Розовый, если точнее. Грима Червеуст — такой склизкий, подлый, грязный советник Теодена — полагаю, это самое лучшее сравнение), занимает место Долорес Амбридж собственной персоной.
Очень интересно. Старший заместитель Министра — к сожалению, не имею никаких точных сведений относительно того, когда она была назначена на эту должность, но уж очень хорошо впишется, если откроется, что непосредственно этим летом. Я точно знаю, что до главы Сектора борьбы с неправомерным использованием магии она дослужилась до 30 лет, но когда именно Фадж забрал ее к себе — не ясно.
В целом, довольно красиво: поняв, откуда, куда и какой ветер дует, Амбридж организовывает атаку дементоров на Гарри (будучи еще главой Отдела, в котором непосредственно работает Муфалда, то есть задача задержать ее после работы в ту роковую роль вообще не стояла — тут попробуй откажи), после чего всячески показывает Фаджу, что она всецело на его стороне, потворствует шизофрении Его Светлейшества, организует слушание так, чтобы на него не попал Директор и, в идеале, Гарри — чем и заслуживает в конечном итоге новую должность под боком у собирающего сторонников Фаджа и вообще невероятно слепую любовь Министра. Недоказуемо, конечно, но я не раз ходила на запах, и это меня не подводило — а от всей этой истории с передвижениями Амбридж по службе прямо разит гнильцой.
— Очень хорошо, — произносит воплощение Крайней Суровости, — обвиняемый явился — наконец-то, — тут хочется очень громко фыркнуть и даже выругаться, — давайте начнем. — Ох, да, давайте уже, наконец, начнем, я ждала этого два года. — Вы готовы? — спрашивает Фадж, глядя куда-то вдоль ряда.
— Да, сэр, — подобострастно отвечает Перси, занявший место на самом конце первого ряда и не отнимаюший глаз от пергаментов, готовый записывать.
Еще одно крайне волнующее повышение — Перси Уизли, которого до этого чихвостили по делу Крауча-старшего так, что только перья летели, вдруг становится не кем-нибудь, а аж целым секретарем суда! Причем, прошу заметить, получает он эту должность, как и Амбридж свою, в крайне быстрые сроки. За какие такие заслуги?
Нет, я, конечно, еще не настолько выжила из ума, чтобы уверять, будто Перси участвовал в подготовке дементоро-нападения на Гарри. (Равно в той же степени, кстати, я все еще нахожусь в здравом уме, чтобы понимать, что это не он предупредил Перкинса о перемене места и времени слушания — а ведь мог, свинья, ибо знал, где и как связаться с отцом, и прекрасно знал, что место и время изменены — не намного раньше остальных, но все же.)
Однако, по-моему, все вполне очевидно: Фадж, собирая близких по духу и испытывая на себе все прелести подобострастия Перси, радостно приближает его к своей персоне как человека, крайне близкого к Уизли, которые близки к Дамблдору, а заодно и как возможный объект шантажа, если Артур вдруг станет слишком неудобным — ну и в качестве профилактики, чтобы Артур оным неудобным вообще боялся становиться. Как говорится, хочешь победить врага — сделай своим другом его сына. Очень, с этой точки зрения, хороший ход.
— Дисциплинарное слушание от двенадцатого августа, — с пристрастием обращается к пространству звенящий Голос, и Перси тут же начинает записывать, — по нарушению Декрета о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних и Международного Статута о секретности Гарри Джеймсом Поттером, проживающим по адресу: дом 4, Тисовая улица, Литтл-Уингинг, Суррей. Следователи: Корнелиус Освальд Фадж, Министр Магии, Амелия Сьюзен Боунз, глава Департамента обеспечения магического правопорядка, — у которой в подчинении раньше была Амбридж, которая вдруг, перепрыгнув мадам Боунз, стала старшей в свите Министра… — Долорес Джейн Амбридж, Старший заместитель Министра. Секретарь суда — Перси Игнатиус Уизли -
Однако тут звенящую речь Его Светлейшества без усилий прерывает тихий голос:
— Свидетель защиты — Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор.
Тут же на ум почему-то приходит: «У меня очень длинное имя, Корнелиус…», — перед тем, как Гарри угнал гиппогрифа прямо из-под носа Фаджа…
Гарри оборачивается так быстро, что едва не выворачивает шею — и, поскольку короля следует показывать по-королевски, я опишу этот дивный миг так: Дамблдор безмятежно и бодро пересекает зал. На нем: длинная темно-синяя мантия и совершенно спокойное выражение лица. Его длинные серебряные волосы и борода поблескивают в свете факелов, когда он равняется с Гарри, глядя вверх на Фаджа через очки-половинки. Как он умудряется глядеть на Министра сверху вниз, стоя ниже, чем тот сидит, для меня и поныне остается загадкой.
Все члены Визенгамота начинают перешептываться, глаза присутствующих обращены исключительно к Директору. Кто-то выглядит раздраженным, кто-то — немного напуганным. Две волшебницы в возрасте на заднем ряду (подозреваю, одна из них — Гризельда Марчбэнкс) приветственно машут Дамблдору руками. Его Светлейшество Воплощение Крайней Суровости Корнелиус Освальд Фадж заметно дестабилизируется.
Пока оставим его в таком состоянии, которое грозит воспламенением скамейки под Министром, съежившимся под взглядом внимательных голубых глаз Директора, и зададимся вопросом о появлении свидетеля защиты. То есть, я имею ввиду, понятно, что Директор изначально собирался быть на слушании с Гарри — однако от кого, как и когда он узнал о перемене места и времени?
Забавно, что примерно в том же направлении думает в эту минуту подсдувшийся Фадж:
— А. Дамблдор. Да. Вы — ээ — получили наше — ээ — сообщение, что время и — ээ — место слушания были изменены, да? — «Это не моя идея! Моя идея — отправить вам сообщение! Честно-честно! Это не я!»
— Я, должно быть, пропустил его, — весело отвечает Дамблдор («Бог мой, Корнелиус, да разве ж вас уже кто-то обвиняет? Чего вы так волнуетесь, я только вошел»).
Это Дамблдор сейчас веселится от всей своей коварной манипуляторской души, а вот когда он только-только узнал, что его мальчика станут судить полным составом в старом зале, использовавшемся в последний раз когда-то во время процессов Крауча начала 1980-х годов, откуда подсудимых уводили прямиком в Азкабан за совершение особо тяжких преступлений против человечности… В общем, Фадж за такой оригинальный подход к судопроизводству свою оплеуху еще получит. Но не сейчас.
— Тем не менее, благодаря счастливому недоразумению, я прибыл в Министерство на три часа ранее, так что все благополучно.
Ну да. Знаем мы эти «счастливые недоразумения». Что-нибудь из серии «спускался за горячим шоколадом», или «посмотрите, какие чудесные цветы высадил профессор Диппет», или «отправился в туалет, свернул не туда и очутился в совершенно незнакомой комнате с превосходной коллекцией ночных горшков»…
Но это ж какой степени должно быть данное конкретное «счастливое недоразумение», что Дамблдор находится в Министерстве аж с 5 утра (при условии, что я сильно не уверена, что в 5 утра оно официально уже открыто для посетителей)? И где же именно в Министерстве он находится, что Фадж об этом ничего не знал? И кто же, в конце концов, предупредил Директора о перемене места и времени слушания?
В общем и целом, возможных информаторов у Дамблдора масса — те же Боунз и Марчбэнкс; с большой натяжкой — Артур и Кингсли, успевшие послать Патронусов (через все Министерство, ага); всякие иные невидимые для нас личности — тот же Боуд, который подозрительно в курсе дела. Тут гораздо интереснее другое — где Директор находился все три часа, что его не видели ни Фадж, ни мадам Боунз?
Моя догадка внезапна, безумна и крайне косвенно доказуема, но очень уж вписывается во все происходящее и в целом в стиль Директора: если не все три часа, то по крайней мере все последнее время Дамблдор стоял там, в зале суда номер 10.
Ибо уж очень характерно для него это внезапное драматичное появление как будто из воздуха (не говоря уже о том, что является превосходной шуткой — вон какой он веселый) — даже тяжелая дверь зала суда не скрипнула, не хлопнула, не стукнула, являя судьям веселящегося Дамблдора. Более того, дверь, судя по всему, вообще не отворилась, иначе Фадж бы заметил и прервал свою речь раньше. Да и Дамблдор, буде он стоял вместе с Артуром за дверью, не услышал бы, когда ему следует войти, чтобы произвести максимальный эффект (Артур вот не услышит, оправдали Гарри или нет).
С другой стороны, что мешало Дамблдору, которому, как известно, не нужна мантия-невидимка, чтобы стать невидимым, несколько часов посидеть в Министерстве невидимкою, внимательно слушая и глядя по сторонам, а затем заприметить, что люди, о которых известно, что они являются членами Визенгамота, Фадж и мадам Боунз собираются и дружно идут куда-то в залы суда?
Более того, избрав своим наблюдательным постом пространство рядом с мадам Боунз, Дамблдор мог бы даже услышать, что она передает Перкинсу информацию об изменении условий проведения слушания. И, соответственно, последовать за ней в зал суда, будучи полностью уверенным в том, что, во-первых, Артур приведет Гарри пораньше, как и договаривались, а во-вторых, Перкинс передаст Артуру сообщение главы своего Департамента.
Маленький затык блестящей догадки состоит в том, что Директор, если он с самого начала невидимкою торчит в зале суда, лишается возможности привести свидетеля (миссис Фигг). Однако я не думаю, что он собирался заниматься этим лично — насколько помним, в кухне дома на Гриммо в полной боевой готовности сидят Люпин и зевающая Тонкс. Передать им, что необходимо срочно доставить свидетеля в Министерство, я полагаю, ни Артуру, ни даже Кингсли, мимо Отдела которого Гарри несся за Артуром в зал суда, устроив знатный переполох, труда не составит.
Красиво, изящно, тонко. И, главное, точно по этикету — если кого-то куда-то приглашают в последний момент (а Директору сову явно отправляют где-то за полминуты до начала слушания), значит, видеть этого человека не хотят (еще бы). Тогда в качестве ответа на этот жест ему следует всячески показать свое недовольство — либо отказаться от приглашения (что в данном случае нежелательно), либо уйти раньше положенного (как и будет), либо — опоздать, но явиться так, чтобы все ахнули. Прекрасный жест.
— Да… ну… — Фадж, вообще надеявшийся слить все дело за неявкой обвиняемого и потому совершенно неподготовленный к длительной позиционной борьбе во время слушания (да и в целом к слушанию), потихоньку начинает зеленеть и обильно потеть. Вот какой же Дамблдор все-таки неприятный человек — все-то он знает всегда, везде успевает! — Я полагаю, нам понадобится еще один стул — я — Уизли, не могли бы вы -?
Заметили, да? Это красноречивое нервное «Я».
Боюсь даже представить, какой степени достиг испуг Фаджа к этому моменту (а с тех пор, как миру явилось светило явился Дамблдор, прошло не больше минуты), что он, Министр Магии, как школьник, как мальчишка-посыльный, едва не кинулся предоставлять Директору стул самолично.
— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — любезно произносит Дамблдор («Корнелиус, мой дорогой, следите за своим пульсом, он у вас, кажется, слишком высок, ни о чем не беспокойтесь, прошу вас… Будете себя хорошо вести — вам не будет больно. Дышите, голубчик, дышите») и, начертав себе обитое мягким ситцем кресло, легко усаживается на него, являя собой полное воплощение внутренней грации (совокупность мудрости, достоинства и доброты), сведя вместе кончики длинных пальцев рук и глядя на Фаджа с выражением самого вежливого интереса («Дышите, Корнелиус? Хорошо, дышите…»).
Замечу мимоходом: Гарри не удостаивается ни единого взгляда Директора — впрочем, если знать причину, сие немудрено. В полном судей зале, прямо под носом у Фаджа это, возникшее бы в лице и глазах мальчика, если бы он встретился глазами с Дамблдором, действительно было бы крайне… мм… неуместно.
— Да, — вновь произносит Фадж, шурша пергаментами и героически пытаясь взять себя в руки. — Так, что ж. Итак. Обвинения. Да, — он прочищает горло, выуживает из стопки лист и, взяв дыхание, принимается зачитывать обвинения.
Далее следует краткий эпизод с уточняющими вопросами, на которые Фадж даже не дает Гарри ответить нормально, в течение которого Дамблдор терпеливо и вежливо слушает.
Однако гнуть свою линию Фаджу, твердо вознамерившемуся дожать Гарри до признания вины, не позволяет вовсе не Дамблдор, а совсем даже мадам Боунз.
— …Прекрасно понимая, что вы находились в непосредственной близости от магла?
— Да, — со злостью отвечает Гарри, позабыв все мудрые советы Сириуса, — но я использовал это только потому, что на нас -
— Вы вызвали полноценного Патронуса? — интересуется мадам Боунз.
— Да, — отвечает Гарри, — потому что -
— Телесного Патронуса?
— Э — что?
— У вашего Патронуса была четко очерченная форма? Я имею ввиду, он был больше, чем пар или дымка?
— Да, — в отчаянии и с раздражением говорит мальчик, — это олень, всегда олень -
— Всегда? — удивляется мадам Боунз. — Вы вызывали Патронуса прежде?
Да, вот это — именно те вопросы, которые, конечно же, в данный момент имеют самое прямое отношение к рассматриваемому делу.
— Да, — с нажимом отвечает Гарри. — Я делаю это уже больше года.
— И вам пятнадцать?
— Да, и -
— Вы научились этому в школе?
— Да, — Гарри повышает голос, — профессор Люпин научил меня этому на третьем курсе из-за -
— Впечатляюще, — произносит мадам Боунз, прямо глядя на Гарри сверху вниз, — настоящий Патронус в его возрасте… действительно впечатляюще.
Ах, какие замечательные вещи легкой непринужденной репликой сделала мадам Боунз!
Во-первых, одним махом она прерывает Гарри, готового сболтнуть лишнего. Очевидно, что она очень даже в курсе событий 1993/1994 учебного года, потому резко затыкает Гарри — нет нужды лишний раз напоминать Фаджу, кто такой Люпин (удивительно, как сам Фадж позже позабыл припомнить Директору, что тот притащил в школу оборотня, никому не сообщив, что он оборотень) и по каким причинам Гарри в том году пришлось учиться вызывать Патронуса.
Во-вторых, мадам Боунз, забрав эстафету допроса у дожимающего Фаджа, уводит дело куда-то в сторону, принявшись восхищаться умениями Гарри, а заодно и намекая на высокий уровень образования, которым обеспечивает своих студентов школа Дамблдора — после чего все судьи вновь начинаю шептаться. Кто-то кивает, соглашаясь с мадам Боунз, кто-то хмурится и качает головой. Что ж, не сразу Москва строилась — реабилитировать Гарри перед частью судей, мимоходом чуть подняв самооценку мальчика и придав ему немного больше уверенности, у мадам Боунз однозначно получилось. Качели начинают раскачиваться.
Фадж, кстати, что-то такое тоже понимает:
— Вопрос не в том, насколько впечатляющим было колдовство, — раздраженно вклинивается Его Светлейшество, — вообще-то, если вдуматься, чем более впечатляющим оно было, тем хуже — учитывая, что мальчик сделал это прямо на глазах у магла!
Хмурившиеся судьи принимаются согласно кивать, однако хорошим пинком наконец высказаться так, чтобы все услышали, для Гарри становится ханжеский кивочек Перси.
— Я сделал это из-за дементоров! — громко озвучивает парень первую сенсацию дня.
Качнувшиеся было качели (от Фаджа к мадам Боунз и обратно) замирают — весь зал мгновенно затих.
— Дементоры? — переспрашивает мадам Боунз, пораженно приподняв брови и очухавшись первой. — Что вы имеете ввиду?
В переводе на человеческий вопрос, тут же забившийся в голове мадам Боунз, звучит так: «Это как это так вышло, что Министерство отпустило дементоров гулять просто так?» Упс.
— Я имею ввиду, что там было два дементора, в том переулке, и они пришли за мной и моим кузеном!
— Ах, — Фадж неприятно ухмыляется, смело уткнувшись пришедшим в себя мозгом в стадию отрицания и немедленно найдя самое удобное объяснение услышанному. — Да. Да, я так и думал, что мы услышим что-то в этом роде.
— Дементоры в Литтл-Уингинге? — самым жутчайшим образом продолжает удивляться мадам Боунз («…или Министерство никого не отпускало, и они ушли сами? Или… специально послало к мальчику?!»). — Я не понимаю -
— Не понимаете, Амелия? — за то время, что мадам Боунз задается очень правильными вопросами, Фадж успевает жутко развеселиться, ибо его хорошо промытая извилина все сама для себя-то в секунду поняла прекрасно — и крайне предвзято. — Позвольте мне объяснить. Он продумывал это и решил, что дементоры станут прекрасным прикрытием, в самом деле, очень хорошим. Маглы не могут видеть дементоров, не так ли, мальчик? Очень удобно, очень удобно… но это только ваши слова и никаких свидетелей…
Ну! Очевидно, так! Гарри все это придумал!
Замечу: и для мадам Боунз, и для Фаджа выданная Гарри сенсация о дементорах становится одинаковой неожиданностью. То есть человек, который изначально должен был проводить слушание Гарри, совершенно не в курсе всех обстоятельств дела?
Я полагаю, Директор именно элементом неожиданности взять и хотел — при разборках с Фаджем в ночь на 3 августа, сразу после ЧП, я думаю, он не стал упоминать о дементорах, ибо, во-первых, сам еще не был в курсе всех обстоятельств, во-вторых, не хотел оные разборки затягивать (а то выяснение отношений началось бы однозначно — кто дементоров послал, каковы доказательства, вы, Директор, старый маразматик, всю жизнь мне испортили, еще и того оборотня наняли, кто, я спрашиваю, научил этого очкарика со шрамом Патронуса вызывать?!..), в-третьих, не собирался выкладывать все так сразу да еще и при свидетелях, в-четвертых, вовсе не хотел решать этот вопрос с Фаджем, перво-наперво сделав все, чтобы исключить его из числа тех, кто станет участвовать в слушании.
Будь на слушании одна мадам Боунз, все прошло бы гораздо более тихо и мирно, она бы инициировала проверку, и никакой истерики Фаджа (по крайней мере, не при Гарри и остальных) не случилось бы. Но Фадж и Амбридж решили переиграть.
Что ж, с точки зрения Дамблдора, то, как вышло, тоже неплохо («Фехтовать изволите?»). Хочет Фадж зрителей — будут ему зрители.
Кроме прочего, обратим внимание: разговор идет уже довольно долго, а Дамблдор все еще молчит. Я бы даже сказала, не столько молчит, сколько внимательно смотрит и слушает. Очень угрожающе. И очень удобно. В частности, для себя он понимает примерно как раз на этом моменте вещь первую: Фадж не посылал дементоров к Гарри.
— Я не лгу! — громко возражает Гарри, перекрикивая шум в зале. — Их было двое, пришли с разных сторон переулка, все стало темным, похолодало, и мой кузен почувствовал их и побежал -
— Хватит, хватит! — высокомерно перебивает Фадж. — Я сожалею, что прерываю прекрасно отрепетированную историю -
Дамблдор легонько кашляет.
Все дружно захлопывают рты.
— На самом деле, у нас есть свидетель присутствия дементоров в том проулке, — вежливо уточняет Директор. — Кроме Дадли Дурсля, я имею ввиду.
Ход конем номер раз. Отравленным.
Лицо Фаджа как-то мигом сдувается. Выпялившись на Директора, Его Светлейшество с огромным трудом героически берет себя в руки:
— У нас нет времени слушать еще одну ложь, я боюсь, Дамблдор, — ах, батюшки, какие мы занятые! — Я хочу покончить с этим быстро -
Нет, ну это ж надо так легко прокалываться.
— Я могу ошибаться, — учтиво произносит Директор («Корнелиус, мы все давно и хорошо поняли, что вам очень хочется побыстрее написать в «Пророке», что Гарри — малолетний имбецил, но вы сначала послушайте, а уж потом что-то делайте»), — но я уверен, что Хартия Визенгамота о правах предусматривает, что обвиняемый имеет право предоставлять свидетелей по своему делу. — «Во всех мировых религиях божеством, Корнелиус, считается не свобода, не власть, не быстрота решений и даже не Министр Магии, а справедливость. Вот мадам Боунз это известно». — Разве это не является политикой Департамента обеспечения магического правопорядка, мадам Боунз? — «Корнелиус, я советую вам не спорить ни со своей коллегой, ни со мной, бывшим старейшиной Визенгамота, который прекрасно разбирается в документах. Боюсь, это пустая потеря вашего и, что гораздо хуже, моего времени».
— Все верно, — справедливо кивает мадам Боунз. — Абсолютно верно.
— О, очень хорошо, очень хорошо, — выплевывает нагнутый (но пока не сильно) Фадж. — Где этот человек?
— Я привел ее с собой, — отвечает Дамблдор. — Она прямо за дверью. Могу я -?
— Нет — Уизли, вы приведите ее, — рявкает Фадж на Перси, который немедленно вскакивает с места и проносится мимо Гарри и Дамблдора, не глядя на них (любопытно, как он с папой там встретится).
Минутой позже Перси возвращается, ведя за собой миссис Фигг. Дамблдор галантно поднимается, предлагая даме свое кресло, после чего колдует себе еще одно.
Свидетельница выглядит жутко напуганной — и даже всклокоченной. Любопытная деталь: на ногах у нее — домашние тапочки.
Можно, конечно, списать сей факт на определенную долю ее рассеянности или невнимательности к собственному гардеробу, но события, связанные с атакой дементоров, ясно показали, что эта дама находится полностью в здравом уме, так что предположение по поводу ее начинающегося слабоумия я отмету сразу. Покажите мне хоть одну престарелую добропорядочную английскую леди, которая, готовясь присутствовать на суде и иметь дело с властями, не выберет, не отстирает и не отутюжит весь свой гардероб минимум за сутки до встречи с властью.
Взглянем с другой стороны.
Участие миссис Фигг в слушании в качестве свидетельницы, по всей видимости, предполагалось изначально — она выучила свои показания наизусть и была готова оттарабанить их без запинки по первому же требованию.
Причем, замечу, что миссис Фигг упускает в своих показаниях некоторые детали — например, про встречу с Наземом сразу после того, как дементоры ушли: «Я вышла купить кошачьей еды в угловом магазине на Вистерия Волк около девяти вечера второго августа, когда услышала шум в переулке между Магнолия Кресент и Вистерия Волк. Приблизившись к началу проулка, я увидела <…> скользящих дементоров по алее — к тому, что выглядело, как два мальчика <…> с третьей попытки он вызвал Патронуса, который прогнал первого дементора, а потом по указанию Гарри убрал второго от его кузена. И это… это то, что произошло». (Ага, это то, что позволило мне, наконец, помочь…)
То есть, как видим, история миссис Фигг обрубается, и дальнейшие события вообще остаются скрытыми. Правильно, потому что Министерству совершенно не обязательно знать еще и о Наземе — они (Фадж) и так уже крайне недовольны тем, что миссис Фигг, очевидно, была поставлена Дамблдором, чтобы охранять Гарри.
И как же удобно, что Министерство не может ее засечь («У нас нет никакой записи о каком-либо волшебнике или ведьме, живущих в Литтл-Уингинге, кроме Гарри Поттера, — резко вмешивается мадам Боунз в процесс установления личности свидетельницы. — Эта ситуация всегда была на особом контроле, учитывая… учитывая прошедшие события». — «Я сквиб. Так вы меня и не стали регистрировать, верно?» — «Сквиб, да?» — Фадж с подозрением вглядывается в миссис Фигг, начиная, наконец, что-то соображать)!
Нечего Министерству вспоминать имя горячо любимого законом Назема. Единственная из судей, кто в курсе ситуации (и совершенно не удивляется существованию миссис Фигг) — Амбридж.
Она бы, конечно, могла уличить свидетельницу в сокрытии части правды (например еще — того куска между «пошла в магазин» и «услышала шум», в течение которого успел принестись мистер Тибблз с сообщением, что Назем покинул пост, и миссис Фигг принялась бегать по округе, пытаясь отыскать оставшегося без прикрытия и ушедшего из дома Гарри), но это ей остро не выгодно, ибо, если вдруг она начнет прижимать свидетельницу неудобными вопросами, как минимум одному Дамблдору станет ясно, что она что-то подозрительно сильно в курсе дел.
Поэтому миссис Фигг молчит о части деталей произошедшего, Амбридж молчит о том, что миссис Фигг молчит, а Дамблдор молчит и внимательно наблюдает.
Так вот, если участие свидетельницы предполагалось изначально — а оно предполагалось — то однозначно предполагалось и то, что кто-то прибудет за ней между 8 и 9 утра, чтобы доставить в Министерство.
Однако ситуация резко поменялась — и предупрежденные Дамблдором о заблаговременной готовности просто на всякий случай Тонкс и Люпин являются (уж я не знаю, каким именно составом) к миссис Фигг гораздо раньше назначенного времени, следуя информации о ЧП от кого-то из команды Дамблдора, и забирают миссис Фигг в Министерство так быстро и нервно, что дама даже не успевает переобуться и остается в домашних тапочках.
В этой связи Директор не просто так молчит всю первую часть слушания, пока Гарри допрашивают Фадж и мадам Боунз, не давая мальчику вставить ни единого слова, кроме «да» — ведь Директор мог же вмешаться и заявить о наличии дементоров в переулке и свидетеля за дверью зала суда гораздо раньше, прервав допрос одним покашливанием — однако он не сделал этого. Почему?
Я полагаю, потому, что он ждал, пока миссис Фигг доставят к двери зала суда номер 10 — уверена, те, с кем она явилась в Министерство, передали ее встречавшему Артуру, который и помчался с дамой к залу, указывая путь — и Директор, примерно высчитав, сколько времени им понадобится, чтобы добежать, прервал Фаджа своим покашливанием именно в самый нужный момент.
Конечно, в миг расстыковки орбитальной станции «Союз» (когда Перси отлепил свое седалище от скамьи и бросился впускать свидетельницу) сердце Дамблдора немного дрогнуло — а вдруг миссис Фигг еще нет за дверью? — но, как оказалось, вся команда молодец, и все сработали блестяще, свидетельница доставлена на слушание вовремя.
Не без мелких шероховатостей, конечно, миссис Фигг успешно дает свои показания (инициатива ведения допроса полностью переходит от сникшего Фаджа в руки мадам Боунз), заставив судей серьезно задуматься (качели-весы вновь зависают в ожидании):
— Не очень убедительный свидетель, — свысока произносит Фадж.
— О, не знаю, — признается мадам Боунз. — Она однозначно описала следствия атаки дементоров очень точно. И я не могу представить, зачем ей говорить, что они были там, если их там не было. — «И я не помню, чтобы Дамблдор когда-либо врал. И вообще, эта старушка вполне мила».
— Но дементоры, гуляющие по магловскому пригороду, которые случайно наткнулись на волшебника? — фыркает Фадж, полемизируя скорее даже с собой. Он уже понимает, что чего-то не понимает, но чего он не понимает, он пока не понимает. — Шансы на это должны быть крайне, крайне малы. Даже Бэгмен бы не поставил -
То, что начинается после этой реплики, я бы назвала «Серия Комбо Альбуса Дамблдора».
И предварила бы эпиграфом: «Простите, как это вы сказали? Какая-то невыносимая зеленая боль грызет ваш мозг? Очень сочувствую — тем более что она уже, кажется, сгрызла его большую часть. Но я здесь ни при чем. Не могу ни убавить, ни прибавить вам ни зеленой боли, ни серого вещества. Это вы, мой головокружительный, причиняете мне боль — к сожалению, не приметил, какого цвета».
Итак, ход конем номер два. Подожженным.
— О, я не думаю, что кто-либо из нас верит, что дементоры оказались там по случайности, — мягко произносит Дамблдор («Что-то вы начинаете многое додумывать не в ту сторону, дорогой Корнелиус»).
Все судьи остаются неподвижными, сохраняя крайне напряженную тишину — и только Амбридж едва-едва шевелится. Очевидно, она не удерживается, слегка испугавшись подожженного коня. Который делает свой ход сразу после того, как она была вынуждена изо всех сил сдерживать себя на показаниях миссис Фигг.
Слова врут, речь лжива — но тело всегда говорит правду. Амбридж начинает колоться — и внимательный Дамблдор, хорошо знакомый с истиной про особенности языка тела, без сомнения, все это уголком сознания по привычке подмечает. Проанализирует потом, на досуге.
Впрочем, если они с Амбридж виделись и ранее, скажем, на разборках в ночь на 3 августа, то ко времени слушания Директор уже может что-то такое подозревать — и сейчас внимательно смотрит на так называемые психологические доказательства, реакции всех подозреваемых. И если Фадж каждой своей реакцией выдает собственное полнейшее скудоумие да и только, то вот с Амбридж возникают вопросы.
— И что это должно означать? — ледяным тоном переспрашивает Фадж («Я не додумываю, я умею анализировать показания, я юрист!»).
— Я думаю, — Дамблдор производит ход отравленным подожженным конем, — это означает, что мне кажется, что им было приказано там оказаться. — «Мы здесь все умеем анализировать, Корнелиус, и многие здесь юристы, некоторые даже хорошие, но я сейчас не про вас».
— Я думаю, у нас было бы записано, если бы кто-то приказал двоим дементорам отправиться побродить по Литтл-Уингингу! — резко, словно приступ диареи, гаркает Фадж.
— Нет, если в эти времена дементоры следуют приказам кого-либо иного, помимо Министерства, — спокойно отбивает Дамблдор («Корнелиус, пока прошу по-хорошему: если уж собираетесь выходить из себя, то выходите аккуратно»). — Я уже делился с вами своими взглядами на сей счет, Корнелиус.
— Да, делились, — упрямо каркает Фадж. — И у меня нет причины верить, что ваши взгляды являются чем-либо более серьезным, чем чепуха, Дамблдор. Дементоры остаются на своих постах в Азкабане и делают все, о чем мы их просим. — («Нет, вот они грабли, и я люблю на них наступать!»)
— Тогда, — тихо, но очень отчетливо произносит Директор, — мы должны задаться вопросом, по какой причине кто-то из Министерства приказал двоим дементорам отправиться в тот проулок второго августа.
Да… это ход даже не шахматной фигурой — это ход сразу доской.
Посмотрите, что всего за четыре реплики проворачивает Директор: догадывается он изначально о причинах появления дементоров возле Гарри 2 августа или нет (точнее, о том, кто им отдал приказ), в любом случае, он не может вот так сразу начать намекать на то, что виновато Министерство.
Дамблдор предлагает Фаджу подумать об альтернативной версии (дементоров послали к Гарри по приказу возродившегося Реддла) — Фадж, разумеется, отказывается, мимоходом крайне неприятно обозвав идеи Дамблдора.
Тогда Директор разворачивается и со всей силы отвешивает Министру полновесную затрещину: в таком случае, дорогой Корнелиус, начни размышлять над тем, какая крыса в твоих доблестных рядах зачем-то насылает дементоров на моего мальчика.
Браво.
И тут случается самое уморительное. В полнейшей тишине, встретившей эти слова Директора, прикрывать зад Министрову спину кидается широкой грудью не кто-нибудь, а Амбридж.
Лучшего времени вставить свои пять копеек она не могла и сыскать — именно в этот миг Директор-то ее и прихлопывает. Я вовсе не говорю, что с этого момента он точно-точно знает, что дементоро-нападение — ее рук дело. Однако когда-нибудь после, на досуге, задавшись этим, в целом, не самым важным вопросом, Директору однозначно будет что подвергнуть анализу. Ибо уж очень сильно реакции Амбридж ее сдают.
Кроме того, не думаю, что в Министерстве (и нечего кивать в сторону Реддла и Ко — те пока сидят тихо, и Дамблдор это понимает) каждый второй обладает полномочиями приказывать дементорам — и социальным и иным весом, чтобы те послушались. Круг подозреваемых сужается крайне стремительно, а если Амбридж еще и повысили до правой руки Фаджа примерно в то же время, что случилось дементоро-нападение, то Дамблдору тем паче должно все стать более-менее ясно.
Может, он грешным делом одно время подозревал даже прямое участие Фаджа в атаке дементоров — однако поведение Министра на слушании доказывает, что тот однозначно не в теме, хоть и стремится кайфануть по полной от последствий атаки.
Значит, остается личная инициатива кого-то из его подчиненных. Кого именно, положим, не слишком сильно, но в глаза все же бросается. Особенно — во внимательные Директорские.
— Я уверена, я, должно быть, неправильно поняла вас, профессор Дамблдор, — жеманно улыбается Амбридж. — Так глупо с моей стороны. Но в одном крошечном моменте прозвучало так, будто вы предполагаете, что Министерство Магии приказало атаковать этого мальчика!
Амбридж издает легкий смешок, от которого шевелятся волосы на голове у Гарри. Несколько судей ей вторят, но даже у Гарри почему-то складывается ощущение, что им совсем не весело.
Ах, похоже, эти двое, Фадж и Амбридж, которой совершенно не много лет, уже предпочли забыть о годах наставничества Директора и совсем не учитывают, что, как бывшие его ученики, проигрывают ему по определению. Кто-то, к тому же, внушил этим идиотам мысль, что они умеют ненавидеть Дамблдора… Даже не смешно. Чтобы ненавидеть кого-то по-настоящему, нужно для начала дорасти до его уровня. Эти двое до конца жизни будут болтаться у подножия лестницы, вершина которой целиком принадлежит Директору. Даже мертвому. Можно себе представить, каким несокращаемым является разрыв при его жизни — даже плюнуть в таких собак, как Фадж, Амбридж, Люциус и прочие прихвостни, Дамблдор, должно быть, почитает за оказанную им великую честь.
— Если это правда, что дементоры следуют приказам исключительно Министерства Магии, и если это также правда, что два дементора напали на Гарри и его кузена неделю назад, то логически следует, что кто-то в Министерстве, — не станем указывать пальцем, доказательств пока нет, но людям со складом ума Порфирия Петровича они, собственно, и не нужны, — должен был отдать приказ о нападении. — «Если у вас не получается сложить один и один, Долорес, мне будет крайне интересно поработать с вами, как со счетоводом». — Конечно, данные конкретные дементоры могли выйти из-под контроля Министерства -, — вежливо добавляет Дамблдор, но Фадж, у которого пасть сегодня явно не на месте, его перебивает:
— Все дементоры находятся под контролем Министерства! — Министр начинает медленно окрашиваться в ярко-красный.
Дамблдор склоняет голову в маленьком поклоне («Ну, раз вы изволите фехтовать дальше, как вам будет угодно, Корнелиус»):
— Тогда, без сомнения, Министерство проведет полную следственную проверку по вопросу о том, почему два дементора оказались так далеко от Азкабана и почему они атаковали без разрешения.
Бум.
Итак, Дамблдор повторно загоняет Фаджа в ту же ловушку: либо Фадж признает, что не в состоянии контролировать дементоров (что, к слову говоря, по определению трудно, и тут его было бы даже не за что особо винить), либо признает, что Амбридж — мерзкая жаба он не в состоянии контролировать собственных сотрудников («Воля ваша, Корнелиус, но я буду бить. Бить больно. Выдвину обвинения и сделаю это крайне сурово, и в это время вам, мой беспристрастнейший, лучше бы отвернуться, чтобы случайно не увидеть того, чего вам видеть не хотелось бы. И не дай бог в рядах сотрудников Министерства, приказавших дементорам напасть на мою крошку, окажетесь вы»).
Примерно с этого момента слушание официально превращается в разборки Фаджа и Дамблдора. Точнее, Директора с Фаджем.
— Это не ваше дело — решать, что Министерство Магии сделает или не сделает, Дамблдор! — выплевывает Фадж, чье лицо уже стало пурпурным («Я всех умней, но это незаметно!»).
— Конечно, нет, — мягко соглашается Директор, который уже, не сдерживаясь и не стесняясь, начал веселиться во всю ширь своей коварной души. — Я всего лишь выражал свою уверенность в том, что этот эпизод не останется без внимания. — Директор бросает взгляд на мадам Боунз, которая глаз, конечно, не отводит, но хмурится и молчит.
А что тут скажешь? Дело крайне серьезное, и если Дамблдор смело может утверждать, что перед законом все равны, то мадам Боунз прекрасно знает, что, по мнению Фаджа и ряда иных Светлейшеств всея Министерства, некоторые все-таки равнее.
— Я напомню присутствующим, что поведение этих дементоров, если они действительно не являются частью воображения этого мальчика, не входит в объект рассматриваемого дела! — вопит Фадж. — Мы здесь, чтобы разобраться с обвинением Гарри Поттера в нарушении Декрета о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних!
— Конечно, так, — произносит Дамблдор, по предложению Фаджа охотно переводясь на тему, более близкую к сути дела, — но присутствие дементоров в том переулке имеет самое прямое отношение к вопросу. Пункт седьмой Декрета указывает, что магия может быть использована в присутствии маглов в особых обстоятельствах, и, поскольку данные особые обстоятельства включают ситуации, угрожающие жизни непосредственно волшебника, или волшебницы, или любых волшебников, ведьм или маглов, присутствующих рядом во время —
— Мы знакомы с седьмым пунктом, большое спасибо! — перебивает Фадж, рявкнув не хуже заправского бульдога.
Ну вот… как только начинаешь говорить прямо, правдиво и по существу, случается истерика в рядах тонконервных…
— Конечно, так, — вежливо произносит Дамблдор в очередной раз. — Тогда мы приходим к согласию, что использование Гарри заклинания Патронуса в данных обстоятельствах полностью соответствует категории особых обстоятельств, описанных в пункте? — «Корнелиус, ну право слово, уже становится стыдно…»
— Если там были дементоры, — вновь перебивает Фадж, — в чем я сомневаюсь. — «Нет, Дамблдор, я сказал: вот они, эти грабли, и я обожаю на них наступать!!»
— Вы слышали об этом от свидетельницы, — Дамблдор чуть-чуть повышает голос («Ау! Эй, вы, в танке! Там прием идет вообще? Сигнал есть?»). — Если вы все еще сомневаетесь в правдивости ее показаний, вызовите ее снова, вновь допросите ее. — То есть миссис Фигг на всякий случай все еще находится за дверью зала суда с Артуром. — Я уверен, она не станет возражать. — «Не бойтесь, Корнелиус, я разрешаю, можете поиграться в сурового самостоятельного Министра и Председателя суда. Однако, скажите на милость, почему я должен подсказывать вам, как правильно вести судопроизводство? Вы, часом, не идиот? Нет-нет, не отвечайте!..»
Тем временем Фадж начинает вполне аргументировано доказывать, что он действительно идиот:
— Я — это — не — это — Я хочу покончить с этим сегодня, Дамблдор!
Что Директора веселит окончательно:
— Но, разумеется, у вас не стоит вопрос, как много раз выслушать свидетеля, если противоположное приведет к серьезной ошибке правосудия, — «Принц, есть на свете принцы, я слыхал — фамильных древ прекраснейшие ветки — чью власть благословляет стар и мал; но случаи такие очень редки».
— Серьезная ошибка, моя шляпа! — Фадж переходит на фальцет. — Вы когда-либо утруждали себя сосчитать количество дурацких историй, которые сочинял этот мальчишка, Дамблдор, прежде, чем пытаться прикрыть его вопиющее нарушение Декрета об ограничении колдовства? Я полагаю, вы забыли про чары Левитации, которые он применил три года назад -
Но тут уже не выдерживает Гарри:
— Это был не я, это был домашний эльф!
— Вот видите?! — вопит Фадж почище примы Большого драматического, указуя перстом в сторону Гарри.
Вклинивается мальчик, надо сказать, очень вовремя — я не знаю, какие чудеса выдержки пришлось применить Дамблдору, чтобы в голос не расхохотаться.
— Домашний эльф! В доме маглов! — продолжает вопить Фадж. — Я вас умоляю.
— Обсуждаемый домашний эльф, — спокойно отвечает Дамблдор, — в настоящее время работает в школе Хогвартс. — Совершенно случайно. — Я могу сейчас же призвать его сюда для дачи показаний, если вам угодно.
К слову сказать, прекрасное подтверждение тому, о чем мы говорим уже который год: Дамблдор превосходно осведомлен о том, как проходят каникулы Гарри. Жаль, отвлеченный представлением Фаджа, мальчик этого не замечает.
— Я — не — у меня нет времени слушать домашних эльфов! — разумеется… кто в целом мире вообще считает необходимым их выслушать? — В любом случае, это не единственное — он раздул свою тетю, ради бога!
Я же говорила, что Фадж ни один промах Гарри не забыл. Удивительно, как он еще не вспомнил, что годом ранее была разнесена гостиная Дурслей, а Дадли остался с гигантским языком в качестве подарка — с другой стороны, как я уже писала, наиболее вероятно, что Артур, представив тогда, что начнется, и оттого так разоравшийся на близнецов, дело-таки замял (возможно, не без помощи Дамблдора), и информация об этом до Фаджа даже не дошла.
Проорав свой аргумент, Фадж бьет кулаком по судейской столешнице и проливает на себя баночку чернил.
— И вы по доброте душевной не стали выдвигать свои обвинения по этому поводу, признав, я полагаю, что даже самые лучшие волшебники не всегда могут контролировать свои эмоции, — спокойно комментирует Дамблдор, наблюдая, как Фадж пытается очистить свои записи от пролитых чернил («Боже, Корнелиус, мой дорогой, что ж вы так убиваетесь? Вы ж так не убьетесь…»).
— И я еще не начинал о том, что он вытворяет в школе, — бурчит Фадж («А вот так?»).
— Но, поскольку у Министерства нет полномочий наказывать студентов Хогвартса за их проступки в школе, поведение Гарри там не относится к данному слушанию, — отбривает Дамблдор, как прежде, вежливо, однако в его тоне появляется предостерегающий холодок («Не тронь мою крошку, Корнелиус, и мои методы ее воспитания, с этим я разберусь без помощи со стороны. И вообще, я погляжу, что-то ты сильно разошелся. Осторожнее — если разойдусь я, вам всем здесь станет резко мало места»).
Однако Остапа уже понесло, и предупреждающих сигналов он упрямо не замечает:
— Ого! Не наше дело, чем он занимается в школе, да? Вы так думаете?
Жутчайшее оскорбление, которого фаджево уязвленное эго не простит.
— У Министерства нет полномочий исключать студентов Хогвартса, Корнелиус, — вновь обрубает Дамблдор, — что я напомнил вам ночью второго августа. У него также нет полномочий конфисковать палочки до момента, когда обвинения будут успешно доказаны; опять же, как я напомнил вам ночью второго августа. — Как видим, Дамблдор краем сознания понимает, что спор зашел в опасно новую плоскость, и пытается вернуться к сути слушания — не собираясь, тем не менее, смягчать или сдавать позиции. — В вашей восхитительной спешке убедиться, что закон соблюдается, вы, ненамеренно, я уверен, проглядели несколько собственных несоответствий закону. — «А я, как всегда, рад вам помочь и обратить на это ваше незрелое внимание».
Второй предупреждающий сигнал.
Однако тяжелобольное, как видно, не лечится — вошедший в раж Фадж, может, и рад бы остановиться, да не успевает, и многочисленные слушатели имеют счастье узнать истинную политическую позицию дорогого заигравшегося Министра:
— Законы можно и поменять, Дамблдор, — выдает он собравшимся с крайне нехарактерным ожесточением.
— Разумеется, можно, — кивает Дамблдор. После двух предупреждений, как известно, стреляют на поражение. — И вы, безусловно, производите много изменений, Корнелиус. — «Политика всегда отражает действительность, мой дорогой. Если человек достойный, то и политик из него получается достойный. А если человек… впрочем, вы сами знаете». — По какой причине в те несколько коротких недель, которые прошли с тех пор, как меня попросили оставить пост в Визенгамоте, уже успел войти в практику сбор полного уголовного суда для разбора дела по простому нарушению запрета на волшебство несовершеннолетних! — «Это что за политическое извращение, мои драгоценные?»
Лицо Фаджа становится красновато-коричневым. Судьи, почувствовав себя явно не слишком уютно, принимаются ерзать на своих местах.
Я же говорила, что Дамблдор не упустит шанса парой изящных оплеух уложить всех на лопатки хотя бы за то, что согласились судить Гарри, как политического. Лишь Амбридж, эта любительница полных составов (глава какого Отдела в прошлом году послала всю Комиссию по злоупотреблению магией по грюмову душу? чья идея была судить Гарри так?), сохраняет абсолютно пустое выражение лица, просто продолжая разглядывать Директора. Очень такая, к слову сказать, тоже красноречивая реакция.
На этом моменте Дамблдор, которому надоело возиться с уже и так зажатыми в угол судьями, решает произвести добивающий (исключительно из милосердия, чтобы долго не мучились):
— Насколько я осведомлен, пока не существует закона, указывающего, что работа этого суда заключается в наказании Гарри за каждое колдовство, которое он когда-либо совершал. Он получил обвинение по конкретному делу и представил свою защиту. Все, что он и я теперь можем сделать, это ожидать вердикта суда.
Директор вновь сводит вместе кончики длинных пальцев рук и замолкает.
Вы видели когда-нибудь, чтобы слушанием в суде руководил, решая, когда пора закругляться, не судья, а адвокат? А я вот видела. Как видела на практике и доказательство тому, что уважение может быть лишь к сильному человеку, к слабому — только жалость… да и то не всегда.
Пока Визенгамот взволнованно шепчется, Фадж в ярости пытается перевести дыхание.
Долгие минуты томительного ожидания, волнение Гарри — и вот шепот в зале затихает, и слово берет мадам Боунз (очевидно, поняв, что Его Светлейшество Министр сейчас без мата говорить не в состоянии):
— Кто голосует за то, чтобы освободить подсудимого ото всех обвинений?
Гораздо больше половины поднятых рук.
— Кто за то, чтобы признать его виновным?
Фадж, Амбридж и еще пять человек выражают согласие. Что ж… 43 против 7. В этот раз и в самом деле: fiat, Justitia, fiat!
Приятно знать, доложу я вам, что не перевелись-таки люди, которые в трудные времена способны сохранить честь, справедливость и собственную голову на плечах.
Однако, судя по всему, сие приятно не всем:
— Очень хорошо, очень хорошо… — дважды глубоко вздохнув, сдавленным от гнева голосом произносит Фадж. — Все обвинения сняты.
— Великолепно, — бодро говорит Дамблдор, живо вскакивая на ноги и убирая оба своих кресла. — Что ж, мне пора. Хорошего дня всем вам.
Звучит, как издевка, если честно. Ну, это в адрес Фаджа. А Гарри он действительно желает хорошего дня.
Ни разу так и не взглянув на мальчика, Дамблдор в мгновение ока покидает зал суда, опасаясь, что Гарри непременно пойдет с ним на крайне нежелательный контакт, если только он задержится дольше.
Пока Дамблдор выпархивает из зала суда, хватает миссис Фигг и, кивнув мистеру Уизли, но так ничего и не сказав, уносится прочь, помахивая бородой на поворотах, а Гарри продолжает в шоке сидеть там, где его оставил Директор, подведем итоги второго раунда противостояния «Дамблдор — Министерство».
Отправив противников в нокаут серией комбо, Дамблдор не только возвращает Гарри доброе имя в конкретном вопросе о нарушении Декрета, но и полностью сокрушает Фаджа, мимоходом обратив внимание думающей части судей на амбре, исходящее от большинства действий Министра.
Так, мадам Боунз, избегающая смотреть на Гарри и почему-то жутко заинтересовавшаяся своим портфелем, после свершившейся баталии серьезно озабочена — в частности, вопросом о дементорах. Допускаю даже, что о необходимости расследования этого вопроса как Дамблдор, так и она лично станут напоминать Фаджу при каждом удобном случае, окончательно его заколебав. Ибо дело серьезное, и мадам Боунз не из тех, кто способен легко пропустить все услышанное мимо ушей и мозгов.
Однако замечу: за дементоров (официально, по суду) так никто и не ответит. То есть мадам Боунз развернуться не дадут — более того, и, я уверена, она это понимает, ей, как проявившей в ходе слушания особую проницательность, негибкость и честность, отныне и вовсе придется несладко — ибо на ком же Фаджу срывать всю злость? Не то чтобы она жалеет о том, что не поступилась принципами справедливого судейства, но и перспектива попасть в немилость к руководителю ее как-то не особо радует. Что ж, сие есть удел большинства людей ее склада — строгих, но принципиальных и справедливых.
Кроме прочего, Директор, изначально вовсе того не желая, умудрился бросить вызов Фаджу и Амбридж. Вторая, немного опустошенная, после окончания слушания принимается просто пялиться на Гарри за неимением Дамблдора, но через две минуты, выходя из зала суда и столкнувшись с парнем и мистером Уизли, уже посмотрит на Гарри почти оценивающе.
План страшной мсти зарождается прямо на глазах Гарри — уверена, именно Амбридж не просто предложит Министру взяться за школу, но разработает ему целый конкретный план, как это сделать.
Опасно. Целеустремленные дебилы — плохие соперники, совершенно непредсказуемые для думающего человека, стремящегося отыскать в их поступках здравый смысл, как некогда отмечал кто-то из самых-самых.
Ну… что тут скажешь? Обосрамленные Фадж и Амбридж, разумеется, сейчас до жути боятся общественного мнения и будут делать все, чтобы как-то обелить себя в глазах окружающих. Но мы все боимся, это нормально. Того или иного. Ненормально — когда начинаем прятать голову в песок или притворяться скунсами, тут я в который раз с удовольствием соглашусь с Анной.
Да, жизнь — нелегкая и часто страшная штука. Но нервенно сердиться не на тех, кто делает что-то по-настоящему плохое, а на тех, кто на это прямо указывает, мягко говоря, не совсем разумно. А уж начинать болезненно ежиться и брыкаться, когда над плохим смеются, не видя очевидного — это совсем вредно для головы.
С Амбридж все понятно, но ведь Фадж — Фадж-то еще может себя вытащить. Возможно, дав себе труд шевельнуть мозгами, он мог бы и понять, что те, кто смеется, делают это потому, что именно так проще выстоять в борьбе с этим гадским, грязным, болезненным… короче, плохим. Однако Фаджу, конечно, легче признать врагом Дамблдора, чем понять, что частью этого «плохого» сейчас является он сам.
Дамблдор, с другой стороны, подобной узостью мышления не обладающий, легко может, все обдумав, прийти к выводу, что нечаянно сделал ошибку, спровоцировав Фаджа обратить всю свою агрессию на школу. Впрочем, рано или поздно Министр все равно бы это сделал.
А, обдумав еще и тот кусок слушания, который относится к следующим подряд мелким, но очень важным проколам Амбридж, Директор и вовсе решает, что, в целом, все к лучшему в этом лучшем из миров, и вознамеривается со всем присущим вкусом оторваться на любезно предоставленной ему страшной мсте Фаджа. И на самом Фадже.
Таким образом, сцена Игры Года...
Окончание главы и оригинал работы — https://fanfics.me/fic140884
Ссылки на БИ 1-3 и бонусы к БИ 4-7 — https://vk.com/biggamecon
