Судьба подарила Питеру Стржоку место в истории, которое он никогда не хотел занимать. Сын армейского офицера, Стржок также служил в вооруженных силах США вплоть до 1996 года, когда он вступил в контрразведку ФБР. Он преуспел в своей работе: в 2001 году он стал частью команды, выследившей и арестовавшей сеть российских "спящих агентов", которые много лет жили в США под глубоким прикрытием. Но внимание к нему привлекло не это дело. Известность пришла позже, когда Стржок в качестве руководителя контрразведки ФБР провел расследование сначала по делу об использовании Хиллари Клинтон частного почтового сервера, а затем по вмешательству России в американскую избирательную кампанию 2016 года.
Стржок всегда утверждал, что он, Джеймс Коми (James Comey) и остальные сотрудники ФБР с самого начала пытались относиться к обоим делам аполитично: они были сосредоточены на соблюдении закона. Но после того, как Министерство юстиции опубликовало его частную переписку, где он критиковал президента Дональда Трампа, его обвинили не только в предвзятости, но и в стремлении преднамеренно дискредитировать президента. Стржок, который также работал в команде специального прокурора Роберта Мюллера (Robert Mueller) в первые месяцы ее существования, стал объектом ненависти для всех, кто стремился отвлечь внимание общественности от фактов вмешательства России и от того, с какой готовностью команда Трампа приняла это вмешательство. "Я посвятил всю свою сознательную жизнь защите Соединенных Штатов, нашей Конституции, нашего правительства и всех наших граждан", – пишет Стржок во введении к книге "Compromised: Counterintelligence and the Threat of Donald J. Trump" (Скомпрометированный: контрразведка и угроза Дональда Трампа). "Я никогда не думал – даже не мог подумать, – что президент Соединенных Штатов, самый могущественный человек в мире, выберет именно меня в качестве объекта неоднократных личных нападок, обвиняя меня в измене и заговоре против нашего правительства".
Когда я читала книгу Стржока, я неожиданно почувствовала злость, потому что его рассказ демонстрирует необычайный провал: несмотря на многочисленные расследования ФБР, Конгресса и команды Мюллера, американцы так и не узнали всей правды об отношениях кампании Трампа с Россией или о личных многолетних финансовых связях Трампа с Россией. С начала расследования прошло четыре года. Многие люди были осуждены за преступления. Тем не менее, большая часть отчетов, подготовленных Мюллером, Специальным комитетом по разведке сената Конгресса США и другими, продолжают подвергаться жесткой цензуре. Следствие якобы продолжается. Подробности остаются засекреченными. Между тем, ФБР потратило драгоценное время и деньги на выяснение того, каким электронным почтовым сервером пользовалась Хиллари Клинтон – вопрос, который, как оказалось, не имел никакого отношения к безопасности США.
Сам Стржок тоже не обнадеживает: он не верит, что истинные отношения Трампа с Россией когда-либо раскрывались, и теперь он беспокоится, что они никогда не раскроются. Неизвестно, проверил ли кто-либо его зацепки или довел до конца его контрразведывательное расследование. Сам он этого не говорит, но после разговора с ним я начала задаваться вопросом, являются ли отношения Трампа с Россией реальной причиной того, что Министерство юстиции нарушило прецедент в деле, не просто уволив уважаемого агента ФБР, но и публично дискредитировав его: неужели Стржок был слишком близок к правде?
Это первое интервью, которое он дал с тех пор, как покинул ФБР. Оно было отредактирован для большей ясности.
Энн Эпплбаум: Питер, ваша книга называется "Скомпрометированный: контрразведка и угроза Дональда Трампа". Это название подразумевает, что вы действительно раскрыли отношение Трампа к России. Имеются ли у вас доказательства, подтверждающие это утверждение?
Питер Стржок: В контрразведке, когда мы говорим, что кто-то "скомпрометирован", это не обязательно означает, что это "свой среди чужих" (англ. Manchurian candidate – букв. "маньчжурский кандидат") или заведомо завербованный шпион. Не думаю, что Трамп при встрече с Путиным получает список задач на следующий квартал. Но я действительно думаю, что президент скомпрометирован, что он не способен ставить интересы нашей нации на первое место, что он действует из скрытых мотивов, потому что на него есть рычаги давления, которыми обладают именно русские, а может быть и другие. Например, в ходе предвыборной кампании он заявлял, мол, "У меня нет финансовых связей с Россией", а в то же время его адвокат Майкл Коэн (Michael Cohen) находился в Москве, обсуждая сделку по поводу [строительства в Москве] башни Трампа, о чем знали многие. Владимир Путин это знал. Так случилось, что и ФБР знало об этом. Но никто из американской общественности этого не знал. Поэтому в момент, когда он такое заявил, каждый, кто знал об этой лжи, получил возможность манипулировать им.
Но этот инцидент – лишь часть широко распространенной модели поведения. Посмотрите, как Трамп не раскрывает свои налоги, посмотрите запись его телефонного разговора с президентом Украины. Снова и снова Трамп делает все возможное, чтобы не опубликовывать информацию о себе. Для любой службы внешней разведки, обладающей широкими инструментами сбора информации – от перехвата электронных писем и звонков до вербовки людей из окружения президента, – то, что изо всех сил пытается скрыть Трамп, может представляться очень желанной информацией, которая потенциально может нанести ему вред.
Это дало бы им дополнительные рычаги принуждения. И это объясняет, почему он снова и снова совершает все эти необъяснимые вещи, которые не приносят никакой пользы для национальных интересов США.
Эпплбаум: Например?
Стржок: Например, почему он не предпринял более жесткие санкционные меры против русских за то, что они назначали награды за убийство американских солдат в Афганистане? Почему он без видимой причины вывел из Германии 11.000 американских солдат? Или вот непонятный вопрос: почему он, повторяя слова российской пропаганды, назвал Черногорию "очень агрессивной" страной, когда эта страна только что вступила в НАТО? Всем чертовски хорошо известно, что Дональд Трамп сам не смог бы найти Черногорию на карте. Кто вкладывает эти идеи в его голову?
Эпплбаум: Или почему он не высказывается против отравления лидера российской оппозиции Алексея Навального, почему он не поддержал публично демократическое движение в Беларуси? Как вы думаете, есть ли другие причины подозревать, что Трамп может оказаться под влиянием иностранных государств?
Стржок: Из публичных отчетов мне кажется очевидным, что таких причин очень много.
Эпплбаум: И почему они не расследовались и даже не рассматривались официальными источниками? ФБР? Министерством юстиции? Конгрессом?
Стржок: Я не хочу комментировать конкретно по поводу каждой из служб. Всегда есть множество причин, по которым информация не раскрывается: потому что она засекречена, потому что она связана с еще продолжающимся расследованием или даже потому, что она была изучена и признана безосновательной. Или, возможно, потому что она была задушена из-за чьего-то политического влияния.
Эпплбаум: Больше всего в вашей книге меня обеспокоила проблема, заключающаяся в неадекватном распределении ресурсов и внимания общественности в 2016 году к контрразведывательному расследованию ФБР вопроса Трампа и вопроса электронной почты Клинтон. В своей книге вы приводите поразительное замечание: "Если бы электронная почта Клинтон была размещена в системе государственного департамента, она была бы менее защищенной и, вероятно, гораздо более уязвимой для взлома, чем на ее частном сервере". При этом вы также говорите, что в этом деле были задействованы десятки талантливых людей, которые могли работать над другими, более важными делами, такими как, например, расследование кампании Трампа. Мне кажется, что ФБР придало этому делу такой высокий приоритет из-за давления со стороны Конгресса.
Стржок: После того, как мы начали это расследование, которое, я полагаю, было даже оправдано, от нас ожидалось тщательное выполнение своей работы. Это применимо для любого расследования. Но в этом случае дело касалось предполагаемого кандидата от демократов на пост президента Соединенных Штатов, и все мы знали, что к нему будет избыточное внимание со стороны общественности.
Эпплбаум: Совершенно верно. Вы потратили месяцы на второстепенную проблему, не имеющую реальных последствий для национальной безопасности, потому что знали, что республиканские СМИ и Республиканский Конгресс будут внимательно следить за ней.
Стржок: По-моему, у нас не было выбора, но лично я не считаю, что это как-то повлияло на то, как мы провели данное расследование. Как я пишу в книге, мы испытали полное разочарование от этого дела. У нас была такая замечательная команда агентов, а в итоге мы вели раздутое дело о некорректном обращении с электронной почтой. Но это не повлияло на наше отношение к выполнению своей работы.
Эпплбаум: Тогда республиканцы в Конгрессе и других организациях открыто оказывали огромное давление на бюро в вопросе расследования дела Клинтон, желая найти хоть что-то криминальное. В то же время администрация Обамы крайне осторожно – чтобы никто не мог обвинить в оказании давления на следствие – высказывалась о вмешательстве России в выборы. Это, должно быть, повлияло на то, как расследовалось это дело.
Стржок: Мы делали все возможное, чтобы не раскрывать тот факт, что мы также изучали дела людей, связанных с кампанией Трампа. Это нелепая ирония, которая стоит за всеми этими предрассудками о "государстве внутри государства" (т.е. теневом правительстве). Все, что мы делали летом и осенью 2016 года, было разработано с основной целью – не допустить утечки информации о расследовании именно потому, что мы не хотели участвовать в политическом процессе. Идея о том, что мы все пытались подорвать кампанию Трампа, противоречит всем известным и неизвестным фактам 2016 года. Кроме того, для ясности: никогда не было такого, чтобы я или кто-либо из команды в ходе какого бы то ни было расследования испытывал давление со стороны Белого дома Обамы.
Эпплбаум: Да, я об этом и спрашиваю. Было давление с одной стороны, но не с другой.
Стржок: В целом, я думаю, они опасались, что любые более громкие заявления будут расценены как "партизанская" попытка повлиять на выборы. И, конечно же, Трамп говорил об этом во время предвыборной кампании: "Выборы фальсифицируются. Против меня строятся планы. Они не остановятся ни перед чем, чтобы навредить мне". Честно говоря, я также думаю, что, сознательно или нет, администрация предполагала: "Клинтон и так выиграет эту президентскую гонку. Так зачем брать дополнительный риск, когда, в конце концов, все будет хорошо?"
Я помню, как в какой-то момент разговаривал с заместителем директора ФБР Эндрю МакКейбом (Andrew McCabe), и он сказал: "Послушайте, вам нужно получить как можно больше информации, как можно быстрее и как можно тише". Но между этими целями существует внутреннее противоречие. Поэтому, когда мы решали, насколько активно мы расследуем, кого включить в команду, всегда в случае конфликта выигрывала одна и та же позиция: "Делать все по-тихому. Мы не хотим, чтобы это расследование стало публичным". И конечно, это расстраивало.
Потому что в худшем случае мы знали, что столкнемся с перспективой того, что кандидат от крупнейшей партии на пост президента США находится в сознательных агентурных отношениях с враждебной иностранной державой, и это ужасно. Для простых людей это просто ужасно; для профессионалов контрразведки же это просто беспрецедентно. Простой факт, что мы не могли исключать эту возможность, был ужасен. Чем ближе мы были к ноябрю, тем больше росли этот страх и это давление, которые заставляли нас держать всю полученную информацию в секрете, это было просто невероятно.
Эпплбаум: Действительно ли ФБР сохраняло нейтралитет на протяжении всего этого процесса? Вы упоминаете в книге одного агента, который сказал: "Надеюсь, вы поймаете эту суку", имея в виду дело Хиллари Клинтон.
Стржок: Почти у всех в ФБР есть свои политические взгляды. И почти все в ФБР, особенно среди агентов, поддерживают консервативных республиканцев. Идея национальной безопасности, закона и порядка находится в центре внимания большинства агентов.
Но за свою карьеру я никогда не видел случая, чтобы открытие или закрытие дела или какое-либо решение о расследовании принималось на основании чего-либо, кроме объективных фактов. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил: "Выдумай что-нибудь", "Обойди правила" или "Не включай этот факт". Это просто не было частью нашей культуры. Звучит немного в духе бойскаутов, но именно такой организационный дух я видел изо дня в день. У каждого агента есть мнение; и у меня есть свое мнение. И каждый божий день при входе на работу все эти люди оставляют свое мнение снаружи, за дверями Бюро.
Эпплбаум: И все же это не помешало ФБР и Министерство юстиции использовать вас же как козла отпущения. Вы сказали, что публикация ваших личных сообщений была не просто незаконной, а "умышленной". Это означает, что это решение имело политическую подоплеку.
Стржок: Послушайте, я действительно думаю, это было незаконно. Я подал в суд на ФБР и Министерство юстиции, утверждая, что мое увольнение и публикация моей переписки были незаконными и нарушают Конституцию, а также Закон о конфиденциальности. Это была абсолютно политическая акция. Я думаю, что Министерство юстиции и ФБР таким образом просто пытается задобрить мстительного президента.
Эпплбаум: Каково это, когда ваша личная жизнь становится достоянием общественности, когда личные сообщения внезапно становятся темой национальных политических дебатов?
Стржок: Это ужасно. Я знаю, что мои действия сыграли в этом свою роль. Тем не менее, это ужасно, и я бы никому этого не пожелал.
Эпплбаум: Как вы считаете, личные нападки президента на вас, МакКейба, Александр Виндмана и других могут в будущем отпугнуть госслужащих от выполнения своей непосредственной работы? Будут ли они более осторожны, с меньшей вероятностью будут расследовать дела влиятельных людей?
Стржок: Насколько я знаю от людей, с которыми я поддерживаю контакты, эти личные нападки оказали сдерживающее воздействие на сотрудников в правительстве, и, как я считаю, на тех, кто планирует устраиваться на государственную службу. Иначе и быть не могло. Такова была изначальная цель.
Дело не в том, что государственным служащим не хватает мужества, или они не хотят поступать правильно. Дело в том, что Трамп нарушил нормы президентского поведения таким образом, что затронуло не только людей, но и сами правительственные организации. Ни один из них не сможет защитить себя законными способами, которые работали в прошлом. Независимость расследований ФБР находится под серьезным давлением, но я думаю, что Бюро выдержит. Боюсь, что еще четыре года правления Трампа могут грозить серьезным и долгосрочным ущербом системе.
Дело не только в Трампе. Проблема кроется в его сторонниках в Конгрессе и средствах массовой информации, а также онлайн- преследованиях и даже прямых угрозах смертью, которыми они пользуются. Вспомните, как Трамп сказал [президенту Украины Владимиру] Зеленскому, что [посла США Мари] Йованович "вскоре ждут определенные вещи". Теперь Трамп мрачно рассуждает о расследовании следователей, приговаривая: "Посмотрим, что случится". Для него нет запретов. Это поведение авторитарного лидера.
Эпплбаум: Давайте поговорим о России, на которой вы специализируетесь. Вы пишете, что 2016 год был годом, когда ФБР впервые осознало, что социальные сети можно использовать в качестве инструмента в зарубежных кампаниях влияния. Разве бюро не сталкивалось с этой проблемой раньше?
Стржок: Мы крайне медленно отреагировали на эволюцию того, что русские называют "активными мероприятиями". Россия и Советский Союз до нее всегда использовали дезинформацию, будь то подбрасывание фальшивых документов или применение искаженной или совершенно неточной информацию для влияния на общественное восприятие.
Мы упустили момент, когда Интернет и развитие социальных сетей радикально изменили и улучшили их возможности и эффективность активных мероприятий. Специалисты по борьбе с терроризмом уже давно обратили внимание, как исламисты используют онлайн-видео для провокации саморадикализации внутри США и других стран. Они знали о таких методах и знали, что они действительно эффективны. Я помню, как смотрел на это и думал: "Это действительно сложная проблема, удачи им". Мне – нам – уже тогда стоило задуматься: "Если радикальный террорист может сделать это, то на что способен государственный субъект?" Мы также не осознавали, что русские уже делали это у себя и в соседних странах задолго до 2016 года.
Вдумчивые журналисты, вдумчивые сотрудники Госдепа, сотрудники ЦРУ видели это. И все же никто из нас не сделал следующего шага и не сказал: "Хорошо, а как насчет наших выборов?"
Эпплбаум: Как вы оцениваете изменение российской тактики?
Стржок: Русские стали намного более опытными в проведении операций, которые зачастую невозможно отнести к ним. Если во времена Политбюро существовала иерархическая организационная структура, в которую входили Министерство обороны, разведывательные службы и Министерство иностранных дел, каждое из которых играло свою скоординированную роль в проведении внешней политики России, то теперь мы имеем дело с крайне грязными процессами, движимыми деньгами. В официальном государственном аппарате появились люди, взаимодействующие с олигархами, с различными элементами организованной преступности, плюс люди внутри разведывательного сообщества, вхожие в различные силовые структуры.
Когда-то ФБР интересовали разговоры американских чиновников с опознаваемыми агентами КГБ в рамках известной, определенной правительственной организационной структуры. Но что делать, если кто-то из администрации президента встречается с олигархом на яхте в Сочи? Как бороться с этим? Никакой записи об этой встрече в Москве нет. Нет никакого секретного электронного письма, сообщающего о результатах такой встречи.
Мы постепенно адаптируемся, но наш уровень подготовки прямо сейчас не позволяет осознать реальное влияние России на нашу власть.
Эпплбаум: В отчете Мюллера меня очень расстроило то, что он, казалось, игнорировал именно этот аспект современных российских операций по оказанию влияния. Дело в том, что Мюллер решил не обращать внимания на многочисленные связи Дональда Трампа с Россией за последние три десятилетия. Он не упомянул давние отношения с российскими бизнесменами. Он не включил в отчет олигарха, который купил один из домов Трампа по сильно завышенной цене. Такой жест легко можно расценить как взятка или желание русских поддержать беднеющий бизнес Трампа через анонимные покупки недвижимости. Это значит, что расследование упустило самую фундаментальную часть отношений Трампа и России до 2015 года. Я знаю, что вы не участвовали в расследовании до конца, но, возможно, как информированный сторонний наблюдатель, вы могли бы мне помочь понять, почему не была раскрыта эта часть истории.
Стржок: Расследование Мюллера не было изначально направлено на эти проблемы. Положение специального прокурора ориентировано на уголовные правонарушения. Оно не связано с какой-либо разведывательной деятельностью. Более того, следует учитывать ограничения, связанные с приказом о назначении Мюллера. В нем говорится о связях с правительством России. В нем не говорится о связях с "русскими". С юридической точки зрения, в контексте определений, это два совершенно разных понятия. Наконец, хотя Мюллер разбирается в контрразведке, его работа связана с адвокатской деятельностью. Я думаю, он видел свою роль прокурора в рассмотрении правонарушений; он не расценивал цель своего назначения, как поручение понять проблемные вопросы Трампа, его кампании или его администрации с точки зрения национальной безопасности.
Контрразведка смотрит не только на то, были ли нарушены законы, но и на то, как на людей можно оказывать давление. В случае с Трампом сразу же всплывают его финансовые проблемы. Возможно ли, что из-за них он может подвергаться влиянию извне?
Но сам Трамп еще в самом начале расследования Мюллера провел красную черту, заявив: "Мои финансовые дела и финансовые дела моей семьи не имеют государственных границ". То есть он как бы сказал: "Если ты сюда сунешься, я тебя уволю".
Когда был создан офис специального прокурора, я сказал директору Мюллеру и старшим сотрудникам его команды, что, хотя я понимал, что им не было поручено проводить контрразведывательное расследование, это необходимо было передать в руки ФБР. На момент моего ухода из команды мы не решили проблему того, кто и как будет вести всю контрразведывательную работу. Меня беспокоит, что никто этим так и не занялся и не довел до конца.
Эпплбаум: В недавнем отчете New York Times говорится, что в 2017 году Министерство юстиции тайно предприняло шаги, чтобы максимально свернуть расследование таким образом, чтобы оно не затрагивало давние отношения президента с Россией.
Стржок: Во время работы в офисе специального прокурора я не испытывал таких ограничений. Когда я обсуждал это с Мюллером и другими, было решено, что контрразведывательную работу будут выполнять сотрудники ФБР, прикрепленные к специальному прокурору, и что это обязательно должно затрагивать президента. Но это чрезвычайно сложная задача, одно из самых сложных контрразведывательных расследований в истории ФБР.
Возможно, ФБР каким-то образом проводит всестороннее расследование при полном участии ЦРУ, АНБ и всего разведывательного сообщества США. Но статья в New York Times усиливает мое беспокойство по поводу того, что оно в значительной степени умерло на корню. Это неудивительно: когда есть генеральный прокурор, который изо дня в день говорит, что нет никаких причин начинать такое расследование, маловероятно, что кто-либо в высшем руководстве ФБР, не говоря уже об агентах или аналитиках более низкого уровня, будет настаивать на нем.
Эпплбаум: Позвольте мне спросить вас об одном очень запутанном элементе этой истории, а именно о досье, предоставленном бывшим британским генералом Кристофером Стилом (Christopher Steele). Вы много раз заявляли, что начало расследования кампании Трампа никак не связано с данным досье. К тому времени, когда оно появилось, расследование уже началось, оно основывалось на других показаниях, в том числе на донесении верховного комиссара Австралии в Лондоне, который слышал, как Джордж Пападопулос (George Papadopoulos) хвалился своими связями с Россией в винном баре. Но как повлиял отчет Стила на ваше расследование?
Стржок: Отчет Стила оказался проблемой для расследования, потому что он увел следствие совсем не в ту сторону. Проблема усугубилась после того, как отчет был опубликован в BuzzFeed. То, что он стал достоянием общественности – крайне грязный ход: в нем были конкретные детали, и эта публикация во многом стало почти диспозитивным тестом: "вот что якобы произошло, и, если это действительно так, – все плохо, у нас предатель сидит в Белом Доме. Но если это неправда, что ж, тогда все в порядке". Это фактически нанесло вред дискуссии.
Отчет был очень типичным для информации, которую часто получает ФБР. Он исходил из нескольких источников, включая источники, не заслуживающие доверия. Некоторые из них – просто откровенная чушь, некоторые – слухи, а некоторые – настоящая дезинформация. С нашей точки зрения, отчасти это было отвлекающим фактором: в нем не говорилось ни о Джордже Пападопулосе, ни о Поле Манафорте (Paul Manafort), ни о Майкле Флинне (Michael Flynn), ни обо всем, что происходило в среде социальных сетей – в общем, не упоминалось ничего из того, на чем мы были сосредоточены. Многое было про Картера Пейджа (Carter Page), которому Мюллер в итоге посвятил семь страниц своего отчета. Картер Пейдж был крохотным кусочком всего этого огромного паззла.
Поэтому некоторые люди пытались использовать сомнительные моменты в отчете Стила, чтобы попытаться скомпрометировать все масштабное расследование ФБР. Эти усилия были очень лицемерными, запутывающими и крайне успешными.
Эпплбаум: Расскажите, что вы думаете о недавних попытках оправдать генерала Флинна. Обоснованно ли это?
Стржок: Нет. То, что министерство юстиции сейчас творит, буквально отменяя признательные показания Флинна, является вопиющей судебной ошибкой.
Послушайте, я не знаю, что у генерала Флинна в голове. Но что я точно знаю, так это то, что, когда мы опрашивали его – и это описано в книге – прямо у дверей Овального кабинета, он неоднократно явно лгал нам. Мы спрашивали его о телефонных разговорах с российским послом Сергеем Кисляком, о телефонных разговорах, в которых он обсуждал реакцию России на санкции, которые только что применили США. Мы прослушивали все эти звонки, и он прекрасно знал об этом. Мы несколько раз пытались "включить" его память с помощью фраз, которые он использовал в тех разговорах. И все же он продолжал отрицать, что когда-либо участвовал в них. Позже он так же солгал двум судьям и вице-президенту.
Зачем? Я не знаю. Отмечу, что в ходе расследования Мюллер спросил Трампа в письменном виде, обсуждал ли он эти разговоры с Флинном. И он просто не ответил.
Мы также подробно знали о работе, которую Флинн осуществлял для правительства Турции, и, конечно же, [Барак] Обама предупредил Трампа о том, что его руководство сочло его поведение подозрительным. Но за всем этим скрывается фундаментальный вопрос: лгал ли нам Флинн, чтобы прикрыть Трампа? Возможно, это связано с тем, что именно Трамп отдал ему приказ поговорить с Кисляком?
Эпплбаум: Считаете ли вы, что Флинн скомпрометирован в том же смысле, что и Трамп?
Стржок: Я не знаю, в какой степени последующее расследование раскрыло неизвестные до этого вещи. В то время я считал, что Флинн был американским патриотом, награжденным кадровым армейским офицером, верой и правдой служившим своей стране. Но я все еще не могу понять то, что он говорил нам в Белом Доме.