Савелий в хуторе был местной ходячей достопримечательностью. За что ни возьмется мужик — все получится. А какой мастер на выдумки — таких днем с огнем не сыщешь! Видимо, сказывался не только талант от роду, но и жизненный опыт. А он у него был еще тот!
Родился герой моего рассказа в семье зажиточных крестьян. Хотели власти раскулачить его родителей, когда начались колхозы, да не успели. Отец с матерью вовремя подсуетились: сдали скотину в новомодное объединение и сами вступили в него же. Жалко было расставаться с добром, непосильными трудами нажитым, да деваться некуда — в Сибирь-то не хотелось!
Савелий был пятым сыном, самым младшим. Старшие братья были степенными, а он — оторви, да выбрось! Ни одна драка без его участия в хуторе не проходила, ни одно веселье. Блондинистый, кудрявый, голубоглазый, высокий, косая сажень в плечах... Бывало, возьмет гармонь в руки, да как растянет меха... Многие хуторские красавицы мечтали заполучить его в мужья, да и он, поговаривали, положил глаз на одну из них. Но тут грянула война...
Одним из первых хуторян Савелий ушел на фронт. Был разведчиком, дошел до Польши, получил ранение, долго лежал в госпитале. Родители даже успели получить на него похоронку. А он через неделю явился в хутор живым, относительно здоровым, с орденами и медалями на груди, и с сединой в волосах. Новость о том, что любимая девушка умерла от тифа, выслушал без эмоций...
Фронтовик больше не принимал участия в драках, и по настоянию родителей женился на скромной работящей девушке Глаше. В день собственной свадьбы он неистово растягивал меха гармони и проникновенно, аж до мурашек по коже, выводил: «Расступись, земля сырая, дай мне молодцу покой...».
Время неумолимо бежало вперед, а жизнь шла своим чередом... Савелий и Глафира не успели оглянуться, как выросли дети, а затем появились и внуки.
Каждое лето дом деда Савки и бабы Глаши наполнялся звонкими ребячьими голосами — наследники приезжали на каникулы. И тогда дед Савка брал в руки гармонь и пел полюбившуюся ему песню «Враги сожгли родную хату»... Здесь надо уточнить, что пел он ее не только в радостные мгновения жизни, но и в грустные.
А грусти к тому времени в душе деда Савки накопилось предостаточно. Поэтому он временами, как сейчас принято говорить, любил обнуляться.
Дело в том, что баба Глаша, как и большинство селянок, гнала самогон. Изготавливала она эликсир исключительно по ночам, когда спали соседи и участковый. Конечно же, все знали, чем иной раз ночью занимается хуторянка, но виду не подавали.
Не ради поправки здоровья местных забулдыг старалась женщина, а для пользы семье. В те годы самогонка ценилась гораздо дороже, чем рубль: и гостей можно встретить радушно, и с трудягами расплатиться за сворованные ими в колхозе дрова или зерно...
Ночами, когда баба Глаша колдовала у самогонного аппарата, деду Савке сон не шел ни в один глаз. Уж он и дровец больше чем надо напилит-наколет, и водички из колодца принесет, и в глаза своей хозяюшке заглянет, и похвалит ее... Баба Глаша растрогается, нальет ему стопочку первака для пробы, а он выпьет, и дальше, словно вьюн, круги нарезает... Знал дед Савка, что если не подсмотрит, куда баба Глаша самогон спрятала, то ни в жизнь ему его не найти! А без живительного эликсира, хоть иногда по собственному желанию, он плохо представлял свою жизнь...
Как-то раз, баба Глаша поехала в город детей навестить, на внуков посмотреть. С великой скорбью на лице провожал ее дед Савка на рейсовый автобус. Дождавшись отъезда общественного транспорта, увезшего бабу Глашу, он расправил плечи и уверенной походкой пошагал к дому. Это был его день!
Уж кто кого приглашал в гости — о том не помнил никто. Но к вечеру несколько селянок обнаружили пропажу мужей. Пока сарафанное радио разбиралось, куда они запропастились, из двора деда Савки послышались звуки гармони и бархатистый тенор хозяина: «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью...». А затем мужской хор нестройно подхватил: «Куда ж теперь идти солдату, кому нести печаль свою?».
Разозленные женщины решили напомнить мужьям, что уже вечереет, и надо бы «нести печаль» по домам. Самые смелые шли впереди, а те, кого мужья периодически поколачивали, шибко не торопились. Короче говоря, к дому деда Савки они подошли двумя группами. Авангард сразу вошел во двор, а сомневающиеся остались ждать у калитки...
Увидев хуторянок, дед Савка резко перестал терзать меха гармони, а гостевавшие мужики замолчали...
— Эй, мужики, вы тут ночевать собрались? — визгливым голосом спросила тетка Верка, она в тот момент оказалась самой смелой из группы захвата.
— Может, мы душу чистим, освобождаем ее от тяжести. Грех жить с черной душой-то, — нетрезвым голосом сообщил ей дед Савка.
— Мужики, кончай петь, по домам пора! — не обращая на него внимания, продолжила кричать тетка Верка.
Глаза деда Савки недобро блеснули, он медленно поднялся со ступенек крыльца, меха его гармони растянулись, издав зловещий звук... И стоял гармонист во весь свой исполинский рост, как показалось хуторянкам, минуты две. Вроде как думал о чем-то...
— Ату их! — вдруг зычным голосом крикнул он, и начал наяривать марш «Прощание славянки».
Мужики встрепенулись: кто-то выдернул из заборчика кол, кто-то нашел палку...
В тот вечер селяне, не принимавшие участия в этом спектакле, подумали, что случилось что-то неладное. Для них картина и впрямь была непривычной: с визгами, проклятиями и криком «Караул, убивают!» по дороге бежали женщины... Намного метров позади пытались идти мужчины... Некоторые были с кольями и палками наперевес... И в конце главной хуторской улицы, во дворе деда Савки, нервно-торжественно с кем-то прощалась гармонь...
А на следующий день вернувшаяся из города баба Глаша не досчиталась двух трехлитровых банок и двух поллитровых бутылок семидесятиградусного самогона...
А у Вас или Ваших близких есть такие знакомые?
Буду рада, если прочитаете и другие мои рассказы