— Не надо хрюков, — сказал Лис, — план дурацкий.
Книги Бьёрна Рёрвика появились на русском совсем недавно, но мы уже говорим цитатами: "Головомороченица!" "Это нечестный обман!" А уж обижальня вообще должна быть в каждом доме. Это всё - из серии о Лисе и Поросёнке. Парочка в одночасье обаяла российского читателя, а вот теперь мы ждём новую книгу - и рассказываем о прекрасном дуэте автора и переводчика. Понятное дело, что раз автор - норвежец, то переводчик - Ольга Дробот! В случае Бьёрна Рёрвика по-другому и быть не могло. Роскошная игра слов и покоряющее чувство юмора - о да, это дуэт! С которым побеседовала писатель и журналист Елена Соковенина.
Бьёрн Рёрвик: Я люблю, чтобы в тексте было много игры со словами, и какие-то новые слова, и какие-то блюда новые, какие-то поговорки – я потом вижу, как они начинают циркулировать. Вот, например...
(Бьёрн произносит что-то вроде “урги-бурги”).
– А это что?
Под общий хохот Ольга цитирует это место из русского текста – мерзотто, блюдо из “Кафе Птичий хвост”.
– Оля, у Бьёрна тоже в оригинале итальянское блюдо? Не “мерзотто”?
Ольга Дробот: Нет, у него это слово, похожее на “бургер”.
– Я вас на эту тему очень допрошу. Перевод такой книги на русский – я не могу этого представить. Высший пилотаж акробатики под куполом цирка какой-то. Ладно, а “обижальня” – тоже не обижальня, что-то ещё?
Ольга Дробот: Нет, тут как раз норвежское слово с тем же значением: место, где обижаются.
– Бьёрн, а как вы это место себе представляете? Потому что у меня... не хочу никого обидеть, но в моём представлении это почему-то туалет, в котором от обиды запираются, и никого туда не пускают. Деревенская будка вот эта с сердечком на двери. Всё думаю: а как сам автор представляет себе это помещение? Которое, по-моему, необходимо в каждом доме.
Бьёрн: Скорее всего, какой-нибудь шкаф, который выкинули и в лесу забыли. Там написано “Занято”.
(Все представили выкинутый шкаф в лесу. С табличкой “Занято”).
– Ах вот, откуда у меня версия про туалет! Конечно, это табличка. А вот это: русское кладомерило?
ОД: Кладомерило...
(Бьёрн произносит что-то вроде “стай молер”).
ОД: Ну да. Фактически это измеритель. У нас мерило, а у них измеритель.
– Измеритель кладов?
ОД: Камней. Там у нас измеритель кладов, а у них измеритель камней. Потому что там была ещё другая проблема: игра слов была построена на сочетании слов, которого у нас нет. По-норвежски “клад” и “налоговая инспекция” имеют один и тот же корень. Поэтому у нас получился “клад” и “кладовщик”. Потому что там был клад и налоговой инспектор. И когда он налоговый инспектор – это более-менее понятно: серьёзный человек. Кладовщик тоже очень серьёзный человек, но тут ещё и смысла добавляется.
– А что было на месте слова “седадло”? Очень неожиданно было чешское слово в норвежской книжке.
— Мы будем играть, будто я плюгавая, а ты на мне скачешь.
Поросёнок смотрел на него круглыми глазами.
— С седадлом и сбруей?
Акулиска - враг редиски.
(Ольга объясняет Бьёрну про “седло” и “седадло”. Бьёрн не знал таких слов. Бьёрн в восторге. Все в восторге).
– Так. Не “седадло”. А что у Бьёрна было?
ОД: А на этом месте было датское слово. Должна сказать, хороший выход из положения, потому что это родственные слова. Как русский-чешский родственные языки, так и датский-норвежский, примерно такая же история.
– Не постесняюсь, повторюсь: когда я представила работу переводчика, у меня глаза полезли на лоб. Пока мы не заговорили про перевод, Бьёрн спросил меня, как в России реагируют на его книжки дети. Я пока не представляю, как. Я не представляю, как мы дошли до такой жизни – я хочу, чтобы он это слышал – с момента крушения СССР, когда мы, как бы там ни было, умели и любили пошутить. А теперь попытки такой словесной игры, как у Бьёрна натыкаются чащего всего на панику родителей: как это? что это? непонятные слова! Хотя целый пласт взрослых между собой так и разговаривает. И все смеются. А вот в детской книжке это воспринимается как что-то подозрительное. И это странно: ведь игра со словами – это и знание языка, и гибкость мысли, и логика. Очень полезная вещь. А вот на занятиях литературных мастерством – я иногда веду такие встречи с детьми – заметно, что исчезла привычка обращения с языком. Показала детям “Акулиску” и “Кафе Птичий хвост” – они хотят так же смешно пошутить, но не знают, как это сделать. Давно уже вижу: если слово составлено из двух, или опечатка, ошибка меняют значение слова, вот как “седадло”, мало кто понимает, пока пальцем не покажешь. Не приучены обращать внимание. Но если показать, остановить их внимание на таких моментах, смеются, конечно. Такая гибкость мышления, кстати, помогает говорить. И соображать.
(Бьёрн проникся. Очень долго что-то рассказывает).
ОД: Бьёрн говорит: я вообще очень люблю, чтобы дети играли с языком. Чтобы было ощущение, что язык – не что-то застывшее, что состоит только из правил. Что это живой материал строительный, из которого ты можешь сделать разные вещи. И что детям для этого должно быть, наверное, лет 6-7, чтобы они это делали. Потому что до этого возраста эта словесная игра у них происходит естественно. Маленькие правил-то не знают, и игра происходит сама. А вот потом они идут в школу. Там уже правила.
– Да, их как бы выпрямляют. И начинается беда. Мы пробовали такие упражнения. Я насобирала сама немножко: “великий потом”, “сила вопли”, “не стряслась ли с тобой еда”. С этой точки зрения книжки Бьёрна бесценны. Только родителям всё это сложно объяснять. Они обычно спрашивают наше пресловутое: а зачем это надо?
Бьёрн: С одной стороны, этих родителей тоже можно понять. Потому что это что-то непонятное такое, структурированное. А с другой стороны, чтобы в совершенстве пользоваться языком, ты должен, конечно, уметь и играть с ним тоже.
– Бывает такая проблема. Некоторые родители спрашивают просто: а зачем в совершенстве? Ты же как-то разговариваешь, тебя понимают. Ну и нормально.
(Не очень длинный, но прочувствованный монолог Бьёрна).
ОД: Мне кажется, то, что ответил Бьёрн, не понравится этим родителям.
– Ну ничего, а мы попробуем им ответить.
ОД: Он говорит, у детей своя жизнь и свой опыт. Для этого опыта нужны свои слова. Они должны уметь сочинять свои слова, чтобы уметь описывать собственный внутренний мир.
– Да. То, как говорят Лис и Поросёнок – это же язык двух друзей, правильно? Вот. И объяснить, зачем это надо... Вот говорят, это, мол, ерунда. Нет, не ерунда. Тоже, наверное, не убедит никаких родителей, если сказать: язык дружбы – тот канал, по которому идёт счастье.
Бьёрн: Думаю, родители ревнуют, поскольку их исключают из этого мира. Я сценарист по образованию, и когда пишу диалог, мне важно, чтобы он был лёгкий, не стопорился, шёл естественно. А что родителям не нравится?
– А они вообще не всегда понимают, зачем это надо – быть счастливым. По-моему, так. Потому что когда объясняешь: понимаете, это внутреннее ощущение своей понятости, своей целостности, своего комфорта, они смотрят – ну, странно. Им кажется, что комфорт в обращении с языком – ну как же, ведь чтение – “тяжёлый труд”. А тут вдруг не труд. Ну, чтение, может быть, и труд. Но его как-то не замечаешь – это, в первую очередь, удовольствие для человека, если он читает не только учебники.
Бьёрн: Конечно, должно быть много разных книжек для разных нужд. Я как писатель понимаю, что должны быть ещё книжки для удовольствия, которые дети читают, чтобы просто посмеяться, порадоваться. И если бы они выбирали сами, они бы, скорее всего, такие книжки и выбирали. Поэтому я такие и пишу.
– Я пока не очень многим детям успела показать эти книги, но продолжаю эксперимент. И в этом смысле очень на Бьёрна рассчитываю: умение-то шутить у нас в подкорке. Мы просто его где-то потеряли. Надеюсь, обратно обретём. Кстати, Бьёрн, вы упомянули, что сценарист. А вы не могли бы рассказать про свои другие работы? Сценарии, другие книжные серии...
ОД: Ну, во-первых, серия про Лиса и Поросёнка большая. Я считаю, что там 12-13, Бьёрн считает, что 13-14 книг.
– То есть, мы можем рассчитывать?
ОД: Да. Там те же самые герои, и вот эти маленькие всякие – охламоны, они тоже все встречаются. Есть ещё очень популярный проект, “Козлята Брюса”. Это самые известные герои норвежских народных сказок. Три козлёнка переходят по мосту, под которым сидит тролль, и там с ними разное приключается. Всем детям её читают в детстве, как у нас “Курочку-Рябу”, и все её знают. Простая сказка, чуть скучноватая, но её легко рассказывать. Например, козлята отправляются в аквапарк, где через некоторое время в качестве нехорошего человека тоже появляется тролль, и они с ним борются, побеждают тролля, как и в народной сказке, но другим образом. В этой серии три книги: козлята Брюса в аквапарке, потом они идут в школу, и потом в доме престарелых. Потому что тролль стал старый, ему триста лет, и вот он переселился в дом престарелых.
Бьёрн много ездит по школам и просит детей нарисовать тролля.
Ещё есть другая серия. (Показывает закладку – овощной герой). Это некоторый герой, его зовут очень похоже на “Пуаро” – образовано из “лук-порей”. (Герой действительно сильно напоминает знаменитого сыщика).
– Я так и подумала. А что, его тоже зовут Пуаро?
ОД: Что-то вроде Поро. У него есть жена Паприка. Там все исключительно овощи. И он всего боится, а жена у него такая крепкая – Паприка, одним словом. Это такая разновидность детских полезных детективов, потому что речь идёт про всякие овощи и они разгадывают разные загадки.
– Мы можем надеяться прочесть эти книги на русском?
ОД: Мы будем надеяться и спрашивать “Самокат”. Ещё Бьёрн делает книжки загадок для детей и анекдотов для детей.
– Вот этого у нас давно не было. Не хватает!
ОД: Мы все в руках “Самоката”.
– Писатель Светлана Лаврова однажды заметила, что в нашей стране у смешной детской книжки всегда трагическая судьба. Мне очень хочется, чтобы она однажды оказалась неправа.
ОД: А вот смешная книжка. Это маленькая Кисточка, над которой всё время издеваются: она слишком маленькая, её ставят, там, вдаль на полке, и практически она ничего не может нарисовать, всё время её отодвигают-задвигают. В конце концов её роняют, она падает, мыши её пугают, и, наконец, швабра её утешает. И вдруг приходит вор. Он приходит к художнику, чтобы украсть картину. И этот малыш, он залезает в замочную скважину, и будит художника. И это Эдвард Мунк.
– Это... Эдвард Мунк?!
Бьёрн: Да. Он как раз в это время начинал рисовать картину спросонья – “Зевок”. Вор пугается, делает такое лицо со страху, что художник переписывает картину. Картина ему не нравится, он берёт маленькую Кисточку и дорисовывает детали. И вот, значит, так он нарисует “Крик”.
– Опасаюсь за нервы добродетельных родителей, но всё равно: надеюсь увидеть эту книгу на русском.
ОД: Это был шестой класс школы. Бьёрн приехал как писатель – читать лекцию. Они сидели в зале, где обычно рисуют.
– Это шестой класс?
ОД: Шестой класс. Они стали придумывать историю – ну, вот что это может быть Кисточка, там, есть у неё друзья, нету, и вот придумали такую канву истории. А вечером Бьёрн выкинул всё лишнее, подтянул сюжет, и они на следующий день получили текст и нарисовали свои иллюстрации.
– И Бьёрн после этого придумал такую книжку?
ОД: Да.
– То есть, это история, придуманная вместе с детьми?
ОД: Они стали думать, где всё это может происходить. Одна девочка сказала: пусть это будет в мастерской Эдварда Мунка. Это же так круто, там есть разные картины, сейчас с этим...
– Как это называется?
ОД: Это можно записать как “Маленькая Кисточка”.
– У нас на встрече с детьми была такая история. Тоже готовились сочинять рассказ, я приготовила игрушки, предметы, и тут дети говорят: у нас проблема. В школе велели написать сказку о победе добра. Нельзя, чтобы были плохие герои, чтобы кто-то страдал, нельзя злодеев, и чтобы никто не совершал ничего плохого. Да, это была проблема. Но тут кто-то из детей вспомнил: в одном из моих рассказов мама застревает в туалете. И как-то вдруг мы сообразили: ведь если это будет учительница, как раз соблюдём все условия. Замок нечаянно захлопнулся, учительница плачет, но на помощь стесняется позвать. Весь класс идёт её выручать, все хорошие, победа добра в чистом виде. А если учительница будет возмущаться – так ведь это сказка! Что её всерьёз-то воспринимать.
Бьёрн: Дети замечают удивительные вещи. Находят решения, которые взрослому и в голову не придут. А ещё очень часто придумывают хороший зачин, как всё случилось, но вот дальше, логику сюжета ребёнку пока понять трудно. И мы делаем так: вот вы писатели, сразу думайте, чем кончится, и подтягивайте события так, чтобы получился финал. И тогда мы развиваем сюжет уже логически.
– Кроме шуток: нам очень не хватает юмора. Средний родитель, он ведь как: покупает привычного Успенского, сказки, на которых сам вырос, а ведь книжки должны быть разные, и чего-то свежего недостаёт. С умением смеяться я просто огромный ощущаю дефицит: очень много практически эмоционально нейтральных книг. С другой стороны, те же взрослые потом очень удивляются, откуда всплеск подростковой депрессии. А юмор, шутка – они помогают справиться со всеми тяготами, не позволить затянуть себя в депрессивное болото. Даже в самые трудные моменты. Я считаю, что чем больше будет таких книг – разных, с разными способами шутить, играть со словом, тем будет нам легче жить. В общем, на Бьёрна у меня большие надежды. Кроме шуток. Когда в “Самокате вышли” две книжки о Лисе и Поросёнке, я была потрясена. Когда-то, когда сама начинала писать, я тоже хотела писать такие книжки, но столкнулась с тем, что издатели не могут их переварить. И не то, чтобы сдалась, а пошла в другую сторону – у меня подрастал сын, и я просто начала писать про другое. И когда я увидела “Акулиску”, это было именно то, что мне когда-то не удалось – а я рассчитывала, что оно появится. Я выросла на книгах Успенского, Остера, Семёнова – ну, и мне казалось естественным, что будут появляться новые книжки такого плана. Другие, разные. А они появляться перестали. Уже пошли новые школьные повести, появилась современная хорошая подростковая литература, а смешные книги остались где-то в области фантастики из разряда “что попроще”. И вдруг появилось. Вот это очень здорово, по-моему. Мне кажется, Бьёрн – первая ласточка. Такая каталонская суперкукушка. Или французский жаворонок. Первый. Так что спасибо вам большое.
Кстати, объясните мне напоследок: королевская плюгавая – что в оригинале-то там?
ОД: По-норвежски есть такая порода охотничьих собак, которая называется как бы “зайцевая собака”. Она написана так: заяц-собака, собака, с которой охотятся на зайцев.
– Типа нашей легавой?
– Да. А поскольку она должна как-то скакать и подпрыгивать, а по-русски это совершенно неясно, в переводе постепенно появилась порода – королевская плюгавая.
(Бьёрн Рёрвик узнаёт русские слова “легавая” и “плюгавая”. Общий хохот).