У всего сущего на этой планете есть своя судьба. И у людей, и у животных, и у птиц. И, думаю, даже у неодушевлённых предметов тоже. Одни живут долго и умирают своей смертью, другие погибают, едва родившись. Да взять те же самолёты, на которых пролетал много лет. Одни летают десятки лет и, списавшись, мучительно медленно умирают ещё много лет на дальних стоянках. Пока их окончательно не изрежут на металлолом. А некоторые погибают в первом полёте. Но не о них сейчас речь.
Вероятно, с возрастом мы становимся немного сентиментальными. А, может, просто внимательней присматриваемся к окружающей нас жизни, чего раньше, в напряжённом её ритме, не замечали в силу различных причин. А если и замечали, то не придавали этому большого значения, тут же забывая. Потому, что сами не участвовали в событии, будучи сторонними наблюдателями. Особенно, если событие происходит с участием каких-то зверей или птиц. Ведь не люди же, думать они не умеют. И переживать тоже.
Но два события с разницей в год заставили меня убедиться в том, что все живые существа, каждые по своему, умеют думать и реагировать на происходящее, радуясь или страдая. По крайней мере, что это присуще птицам, я убеждён.
Я давно привык, что на даче ежегодно селились несколько семей маленьких, юрких и красивых птичек варакушек. Они облюбовали тенистые и густые заросли винограда и кустарниковой вишни, где и строили себе уютные гнёздышки, ловко их маскируя. В иной год я в разных местах находил до пяти-шести их гнёзд. И в каждом зарождалось по несколько новых жизней. По утрам я наслаждался их пением. А уж поют они – поверьте – нисколько не хуже соловья. Такие трели выдают, радуясь жизни, солнцу и лету! Они умеют ловко маскироваться в ветвях деревьев и увидеть их, когда они поют, не просто. Да и близко к себе не подпускают. Бесшумно срываются с места и тут же исчезают в листве деревьев. Не то, что похожие на них трясогузки, о которых расскажу ниже. Эти почти ручные по сравнению с варакушками.
Иногда возникает чувство несправедливости от того, как устроен на земле животный мир. Жрут буквально все в нём друг друга. Вернее, более большой и сильный жрёт менее большого и слабого.
В тот день большой и сильной для семьи варакушек оказалась сорока. Прилетела из недалёкой лесополосы, где было много сорочьих гнёзд. Вероятно, выискивала пищу для своих птенцов. Устроилась на электропроводе и сверху стала вглядываться в заросли вишни, понимая, что там можно чем-то поживиться. И отыскала, что хотела. Это было гнездо варакушек. Сорвавшись с провода, плутовка села на макушку деревца. Пока она сидела на проводе, птички молчали, надеясь, что их домик не заметят. Но стоило сороке перелететь ближе к гнезду, как они тревожно защебетали. Но хищница не обращала на них внимание. Её целью были беззащитные птенцы, или ещё не высиженные яйца, и она, предвкушая сытный обед, стала пробиваться сквозь плотные заросли. Но большой птице это сделать оказалось не так-то просто. Тонкие веточки её не держали, и сорока то и дело взмахивала крыльями, чтобы удержаться на нужной высоте. Однако, всё же пробиралась к цели, до которой оставалось не больше метра. Голоса варакушек становились всё тревожнее.
Про это гнездо я не знал, но догадался по происходящим событиям. А плутовка была уже близка к цели. И родители поняли, что лишаться своих деток. Всё это происходило метрах в десяти от меня. И в этот момент меня поразила находчивость этих маленьких красивых и незаметных птичек. Одна из них, судя по окрасу, мама, вдруг близко подлетела ко мне и, тревожно щебеча, на некоторое время зависла, усиленно махая крыльями, чтобы удержаться на одном месте, затем снова направилась к гнезду. И так дважды. И я её понял. Эта осторожная и скрытная птичка просила о помощи. Помоги! Помоги! – взывала она. Ты же видишь, что сейчас произойдёт. Мы бессильны перед этим монстром.
Сороку я прогнал. Бестолково хлопая крыльями о ветки дерева, издав своё тра-та-та-та, она улетела в сторону лесополосы. Осторожно раздвинув густые ветки, я обнаружил уютное гнёздышко и в нем пять крошечных живых существ, едва покрытых нежным пушком. Они дружно подняли вверх свои клювики, раскрыв их. Бояться человека они ещё не научились. Да они пока ещё никого не боялись. А родители летали рядом, но щебетали не так тревожно, когда к гнезду пробиралась сорока, словно понимая, что такое большое существо, как человек, не может обидеть таких маленьких и беззащитных. Я вернулся на своё место и вскоре птички успокоились. А вечером, накормив перед сном мошками своих малышей, беззаботно выводили свои трели. Рано радовались. На следующий день сорока прилетела опять. Ну, тут уж я решил отучить бандитку наверняка. На даче у меня было воздушное ружьё, с помощью которого я отгонял обнаглевших дроздов, десятками прилетающих лакомиться ягодой с недалёкой рощи, где были их многочисленные гнездовья. Если я шёл к ним без ружья, они, наглецы, не боялись и подпускали к себе близко, но завидев в руках ружьё, тут же с клёкотом улетали. Пришлось применить его. Услышав хлопок, плутовка, усиленно махая крыльями, поспешила убраться. Уж теперь-то у неё отбило охоту сюда появляться. Эти птицы прекрасно понимают, что такое звук выстрела. Но я ошибся.
На следующий день рано утром я уехал на рыбалку, а вернувшись, обнаружил гнездо разорённым. Видимо это произошло совсем недавно. Родители ещё летали рядом, не веря своему горю. Но сигналов тревоги уже не подавали. А я долго проклинал эту чёртову сороку и рыбалку. Ведь пугни я плутовку ещё раз, возможно, она бы оставила надежду полакомиться птенцами.
Варакушки, как и все птицы, растут быстро и дней через 10 птенцы бы покинули гнездо. И хотя, вылетая первый раз, они летят со снижением и приземляются на землю, но тут сороке их бы было уже не поймать. Они очень юркие и хорошо умеют прятаться в густой траве. А уже через пару дней начинают летать уверенно и не хуже родителей. Но не судьба. Жизнь птенцов оказалась короткой, а смерть жуткой и мучительной. Представьте, что вас схватил громадный птеродактиль, утащил в своё гнездовище и его детки приступили к трапезе, разрывая вас на куски.
Трясогузки. Как и варакушки, в жизни они, в отличие, какими их изображают на ярких картинках, кажутся не такими уж и красивыми. С яркой расцветкой попугайчиков их не сравнить. В пасмурную погоду они вообще иногда кажутся серыми. По крайней мере, цвета их выражены не ярко. И если варакушки осторожны и скрытны, то трясогузки очень доверчивы. Не раз, перекапывая землю, я убеждался в этом. Стоило взять лопату и начать рыхлить землю, как они тут же подлетали и на своих тонких ножках начинали бегать буквально под ногами, ловко собирая в свои клювики всевозможную вспугнутую мелочь, порой и глазом-то не видимую. Глазом человеческим. Но не птичьим.
В этом году одна пара трясогузок облюбовала себе для гнезда веранду дачи. Под волнообразным выступом черепичной крыши, буквально в паре метров от дверей, они умудрились свить себе гнездо и вывести птенцов. И стоило мне взять в руки лопату или грабли и направиться к грядкам, как они тут же появлялись рядом. И если я не делал резких движений, совсем не боялись. Набрав мошек, взлетали, с лёту ныряли под крышу и через десяток секунд вылетали обратно, пикируя к потревоженной лопатой земле. Если же я этим не занимался, они резво бегали по бетонным дорожкам, где любили погреться всевозможные мушки. Пищи для трясогузок тут было много. И у мошек не было ни единой возможности остаться живыми.
Иногда прилетали и чужие птички, и тогда мои, издав воинственный писк, отгоняли наглецов. И чужаки с позором улетали. Со временем я стал узнавать своих птичек. У мамки было в хвосте одно пёрышко вывернуто немного в сторону. В полёте это незаметно, но когда бегала по земле или сидела на ветке яблони около веранды, было видно. Как-то я рассказал про своих квартирантов внучке, и она спросила, чем я их кормлю? Ничем! – ответил я. Они сами кормятся. Но вернувшись вечером на дачу, решил их покормить. На веранде стоял стол, где я и насыпал крошек хлеба. Птички не заставили себя ждать. Но каково же было моё удивление, когда от хлеба они отказались, и, попрыгав по столу, улетели ловить мошек. Воробью бы эти крошки. Ну что ж, не хотите хлеб, попробуем творог. От него мои сожители не отказались и, шустро поклевав сами, остальное стали таскать в гнездо. Перетаскали быстро, благо лёту до гнезда три метра.
Такую процедуру я, увлекшись птичками, делал раза три-четыре в день. И если первое время приходилось отходить от стола, то уже через несколько дней, завидев меня, крошащим творог, они шустро подлетали и садились на край стола, ожидая, когда я приготовлю им трапезу. Мелко покрошив творог, от стола я уже не отходил, а тихонько сидел на стуле, не делая резких движений. И птички без опаски подбегали на расстояние вытянутой руки, собирая крошки. А когда кончился творог, и кормить их стало нечем, они, привыкшие к подаянию, завидев меня на веранде, подлетали и, требовательно пискнув, просили пищу. Но творога не было. В холодильнике был кусочек сыра. Может, они любят сыр? Мелко покрошив, я протянул им его на ладони. Ну, кто из вас храбрый? Несколько минут никто на ладонь запрыгнуть не решался. Сидели рядом и глазами бусинками глядели на сыр. Весь их вид говорил: ну, положи же ты его на стол, сколько можно нас мучить?
Первой на отчаянный шаг решилась мамка. Подбежав к ладони, она на секунду задержалась, но пища была рядом, и соблазн схватить её пересилил. Вспрыгнув на указательный палец, птичка быстрым, и как мне показалось, каким-то вороватым движением, моментально схватила кусочек сыра и мгновенно отпрыгнула в сторону. Так повторилось несколько раз. А вот осторожный папаша на это так и не решился. Но уже через два дня обе птички уверенно прыгали на ладонь и, схватив крошку сыра, быстро отпрыгивали в сторону. Наевшись сами, начинали кормить своих птенцов. А я сидел не двигаясь. Стоило сделать какое-то движение рукой, как трясогузки быстро отпрыгивали в сторону, не прибегая к помощи крыльев. Даже шевеление пальцами их настораживало.
Нагрянула середина июня с невиданной в этих местах сорокоградусной жарой. В небе ни облачка. За пролетающими на высоте самолётами не было видно инверсионного следа, что говорило о высокой температуре даже на высоте. Двое суток ночью температура не опускалась ниже двадцати семи градусов. И мои птички днём стали летать меньше, всё чаще отсиживались в густой листве деревьев и активизировались только в вечерние и утренние часы. Даже мушки, которых они ловили, не рисковали вылетать под палящее солнце и отсиживались в траве.
На третий день я заметил, что птички перестали таскать в гнездо пищу своим птенцам. Иногда, правда, они поочерёдно подлетали к гнезду, сидели там не больше минуты и вылетали обратно. С руки уже ничего не брали. Просто неподвижно сидели на краю стола. Это меня удивило. Что же произошло? Я терялся в догадках. Такое поведение птиц не типично. Ну не едят сами – ладно, но, чтобы прекратить кормить птенцов? Нет, такого не может быть. Крошки сыра я положил на стол и отошёл. Самец несколько раз нехотя клюнул, а его подруга сидела неподвижно на ветке, свисающей над столом, уставившись глазками бусинками в одну точку. И в какое-то мгновение мне показалось, что глазки её подёрнуты влагой. А ведь раньше такого не было. Создавалось впечатление, что птичка плачет. Да что же случилось?
До самого вечера я наблюдал, выходя, за их поведением и не мог понять, что с ними происходит. Они всё реже заглядывали в гнёздышко, всё больше сидели неподвижно на ветках яблони. А под вечер самец, вспорхнув, исчез и больше не появлялся. А самка, проглотив несколько крупиц сыра, продолжала сидеть на ветке напротив гнезда. И снова мне показалось, что она страдает. Глазки её блестели как-то необычно и были влажными. Раньше я такого не наблюдал. Неужели… Я не хотел этому верить. А когда стало темнеть, птичка взлетела и скрылась в тени деревьев.
Рано утром я вышел посмотреть, что делается с моими птичками. На ветке уже сидела мамка, а вот главы семейства не было видно. В гнездо она уже не залетала, просто часами сидела на одном месте. И моя догадка окончательно оформилась. Ближе к полудню, поставив стремянку, я полез к гнезду. И птичка не подняла тревоги, как обычно, когда к нему подходили слишком близко. Она просто перелетела подальше. Попытавшись заглянуть под навес карниза, где было гнездо, я явственно почувствовал запах разложения. Все сомнения исчезли. Птенчики были мертвы. Соорудив из проволоки крюк, с помощью него вытащил гнездо наружу. В нем были три маленьких, с очень длинными не пропорциональными шейками, едва оперившихся трупика. Вероятно, умирая, они очень тянулись к родителям.
Положив гнездо с мёртвыми птенцами под яблоню, я дал возможность мамке попрощаться с детьми. Она видела всё, что я делал, заметила и гнездо под яблоней. Но долго к нему не подлетала. Я уже взял лопату, чтобы выкопать в огороде могилку, и тут заметил: птичка сидит у гнезда. Сидела недолго, секунд десять. Издалека мне не было видно её глаз, но я знал точно, что они влажные. А потом она исчезла. Птенцов я похоронил в укромном уголке огорода и всё думал: отчего они умерли? И пришёл к выводу: они погибли от перегрева и обезвоживания. Уж очень неудачное место выбрали для гнезда родители. Целый день черепица крыши находилась под палящим солнцем. Чтобы проверить догадку, я сунул туда термометр. Через пять минут он показал: под крышей было 52 градуса. С ума сойти!
Так я убедился, что птички могут страдать. Несколько дней я был под впечатлением этой трагедии. Мамка, простившись с птенцами, больше не появлялась. А ещё на следующий день, выйдя утром на веранду, я увидел её. Угадал по отогнутому в сторону пёрышку. Птичка сидела на столе и при моём появлении не выказала беспокойства. Не делая резких движений, я медленно сел на противоположный конец стола и тихонько заговорил с ней. Она слушала, поворачивая набок головку, и смотрела на меня. И глаза её не были влажными. Птичья память коротка. Вероятно, про птенцов она уже забыла. А вот инстинкт питания остался. Она прилетела завтракать. Пришлось накрошить ей сыра. С ладони она взять не пожелала, и я положил крошки на стол. Наклевавшись, она скоро улетала. А в течение дня прилетала несколько раз.
Так продолжалось около недели. Но потом, в один из дней, она не появилась. Не появилась и на второй день, на третий…
Семья трясогузок распалась. Вероятно, теперь уже бывший, глава семейства нашёл себе новую зазнобу. Он ни разу, в отличие от матери, так больше и не появился. Вполне вероятно, что и самочка нашла себе нового спутника жизни. Ведь лето было в самом разгаре и у них ещё было время соорудить себе гнездо в более подходящем месте и вырастить птенцов. А если нет?
И я представил, как они полетят осенью много-много километров на юг. Другие родители поведут в дальний полёт своих детей, а они одни. Страшное это слово одиночество. Вокруг тебя целый большой мир, а ты в нём одинок. У птичек всё, как и у людей. Судьба!
И мне мучительно захотелось, чтобы у моих постояльцев образовались новые семьи и чтобы они успели вырастить новых, более удачливых деток. Иначе стоило ли прилетать сюда за тысячи километров.
--------------------------------------------------------
2015 г