Зайдя в уединенный покой Падишаха, где обычно перед отходом ко сну собирался диван, и все советники Властителя докладывали ему обо всём, происшедшем в его владениях за минувший день, визирь застал его в одиночестве, явно поджидавшего его в нетерпении и озабоченности.
Пригласив визиря сесть и обратившись к нему с вежливым приветствием, он первым делом спросил: «Как ты находишь здоровье Мухтара, о светоч и охрана нашего дома? Вот уже несколько дней как я в тревоге за него, и замечаю, что жена моя вся истерзалась от беспокойства. Что же с ним такое, и исцелима ли его болезнь?»
«Не беспокойся, о Повелитель правоверных, — отвечал ему визирь. — На мой взгляд, он переживает период превращения юноши в мужчину, и из отрока становится мужем, сильным и выносливым. Однако не у всех это превращение протекает безболезненным и мирным образом: тут бывают и беспричинные вспышки гнева, и лихорадка, и горячка, и воспаление внутренних органов, так что отказываются болящие от еды и питья, и даже ломота суставов… да мало ли еще чего. Со временем всё это проходит, но иногда может и затянуться даже на год и более, и, скажу по опыту, нет лучше исцеления от этой временной хвори взросления как занять юношу делом, важным и ответственным, возложив на него поручение, которое по силе и значительности своей много больше того, с чем он привык сталкиваться ранее, и тогда, поглощенный им, забудет он о тяготах своей взрослеющей плоти, и всё пойдет своим путем по закону человеческой природы. В нашем же случае лучше всего послать его в самую неспокойную провинцию твоего, о Властитель, государства и сделать его твоим наместником, «глазами» и «ушами» Повелителя, ибо теперешний правитель этих мест крайне ненадежен, да и к тому же, говорят, вороват без всякой меры. Прибыв туда, Мухтар с великим тщанием примется за порученное ему дело, к тому же я первое время буду сам наблюдать за его действиями, чтобы его опрометчивая молодость не наделала нам излишних беспокойств».
Падишаху чрезвычайно понравился совет визиря, поскольку в сердце своем он давно уже созерцал странное чувство, не дававшее ему покоя ни днем, ни ночью. Так часто думал он, сидя на ложе подле спящей Марьям: «Вот растут у меня два сына, и оба они в глазах народа мои настоящие дети. И только я, Марьям и визирь знаем, что Мухтар — сын чужбины, и хотя мне не в чем его упрекнуть, и, видит Аллах, что я люблю его почти как родного, но вдруг случится нечто непоправимое, и тогда престол и все мои владения по праву отойдут ему, а не моему законному и родному сыну Махмуду. Ах, воистину это — загадка судьбы, и разрешить её не в моих силах, разве что сам Аллах придет мне на помощь!»
Однако, взяв себя в руки, и не показав визирю, как он обрадован его предложением об удалении старшего сына из дворца, он спросил его: «А как же всё это устроить надлежащим образом, ибо, боюсь, что мать его не перенесёт разлуки с ним?!»
«Не беспокойся, Властитель наш, и не тревожь себя понапрасну, — с готовностью отвечал визирь. — Скажу тебе, что я уже поговорил с госпожой, и она, хотя и не без слёз и треволнений, но дала согласие на отъезд Мухтара. Но и ты должен помочь нам, о Светлейший: не замедли явиться на ранней заре в покои Мухтара и сам поручи ему это дело и, клянусь тебе, что, любя тебя всей душой, он с готовностью примется за него и оживёт, и укрепится духом, и станет здоров и силён, как прежде, хотя доселе казалось ему, что он находится чуть ли не на одре смерти. Об одном, однако, прошу: не допускай к нему женщин — ни мать, ни сестру, ибо своими слезами, ласками, поцелуями и причитаниями они вновь пробудят в нем болезнь, и он вернется в прежнее состояние, и, быть может, еще худшее, чем было».
«Ах, как славно ты всё придумал, хранитель дома и рода моего! — воскликнул Падишах. — Одно нехорошо: как я буду обходиться без тебя, и кто, кроме тебя, подаст мне совет в трудную минуту или разрешит скорбное смятение сердца моего, ведь все властители, к стыду своему, тоже люди, и трудно им бывает в этой жизни, и тогда нуждаются они в помощи, любви и участии».
«Какие пустяки! — ответствовал визирь. — Присмотрись внимательно к младшему сыну своему — Махмуду, и хотя ему еще нет и 13 лет, но вот именно он – истинный муж совета из всех возможных. Давно уже наблюдаю я за ним и скажу, не обинуясь: несмотря на то, что, не в пример твоей дочери Лейле, чуждается он воинских забав, охоты и прочих опасных увлечений, на редкость силен и гибок его ум в толковании Корана и вероучения правоверных, делах политики, знании законов, понимании имущественных, торговых и прочих дел государства, о коих, порой, не знают даже умудренные жизнью правители. Часто, в смущении сердца, размышлял я над тем или иным вопросом, и никто из твоих велеречивых советников не мог мне помочь ни словом, ни делом, и тогда, отчаявшись, я призывал Махмуда, и мальчик, подумав немного и приложив ладони к вискам (так он всегда делает, когда хочет предельно сосредоточиться), всегда давал мне совет прямой, ясный и точный, как будто его тут же вразумил сам Аллах, всемилостивый и всемогущий. Так что, поговорив с Махмудом, ты, о Повелитель правоверных, всегда получишь то, что тебе нужно, и даже, как я полагаю, в чём-то его советы покажутся тебе значительно лучше моих. Но нет тут ничего уж слишком удивительного: силен и крепок его молодой ум, а мой уже стар и всё больше покрывает его пыль забвения дел и обстоятельств. Скажу лишь одно: славен и крепок государь, у кого под боком растет такой сын — помощник, опора и надежда его престола!»
«Да, — сказал Падишах, — недаром называют тебя мудрейшим из мудрейших, и не знаю я никого, кто бы заслужил это призвание лучше, нежели ты. Благодарю тебя от всего сердца, и еще сегодня ты получишь самые лучшие дары от меня за твои, поистине бесценные советы, а поутру мы поступим так, как ты счел необходимым».
