В один из своих приездов в Аргонн я заскочил в Фермилабу, чтобы повидаться с приятелями. Как раз в это время туда приехал из академгородка Геннадий Фёдорович по контракту на полгода, как он сам говорил «в последний раз», поскольку он уже достиг пенсионного возраста. За время предыдущих приездов он заработал неплохие деньги, «построил» себе трёхкомнатную квартиру и закончил в ней полный ремонт. У нас в России слово «построил», как правило, означает: купил площадь в бетонном коробе, условно называемом «дом». В этом «доме» есть только фундамент, стены, крыша и подведены коммуникации электро-, водо-, теплоснабжения и канализации. Всё остальное хозяин либо делает сам, либо нанимает работяг, которые за отдельные деньги доведут эту площадь до кондиции, при которой на ней уже можно жить. У Геннадия Фёдоровича руки были на правильном месте, и делал он всё основательно, как и положено настоящему русскому инженеру, понимаемому в дореволюционном смысле. Мы даже не совсем уверены были, что он сам захотел ещё раз приехать, а полагали, что его к этому склонила жена, для которой каждая копеечка была не лишней.
Лёня встречал его в аэропорту О’Хейра. И ему сразу бросился к глаза какой-то нездоровый вид Геннадия Фёдрровича. Лёня, однако, отнёс это на счёт усталости от длительного перелёта через океан. Когда на следующий день я зашёл к ним, чтобы вместе идти на обед в кафетерий, а затем совершить традиционную послеобеденную прогулку, Геннадий Фёдоррович отказался, сославшись на проблемы с пищеварением. На следующий день я улетел обратно в Калифорнию, а ещё через неделю Лёня сообщил мне по Скайпу, что проблема эта лишь осложнялась, и он настоял на том, чтобы Геннадий Фёдорович прошел медицинское обследование. Ещё через неделю он позвонил снова и огорошил меня тем, что колоноскопия показала у Геннадия Фёдоровича рак прямой кишки, и ему назначена срочная операция. Американские врачи, в отличие от наших, в таких случаях говорят прямо пациенту, поскольку он должен успеть завершить свои финансовые обязательства перед другими, пока ещё позволяет здоровье, например, написать завещание. Поскольку Геннадий Фёдорович английский понимал плохо, на этой беседе, когда врач сообщал диагноз, присутствовал сам Лёня в качестве переводчика. Лёня, однако, прибавил, что перевёл он слова врача дословно. Но состояние Геннадия Фёдоровича уже было таким, что он, вряд ли, до конца осознал весь смысл диагноза.
Перед операцией я связался с Геннадием Фёдоровичем по Скайпу. Я не стал его пугать, а лишь посоветовал ему, что перед всякой серьёзной операцией нужно, в первую очередь, простить всех, кого ещё не простил, и попросить прощения у своих родных и близких. Так, на всякий случай, потому что так принято. После этого я позвонил Анатолию Прокофьевичу, обсказал ему ситуацию и попросил облегчить душевные муки моего друга. Он обещал сделать всё, что в его силах. Теперь Лёня звонил мне регулярно, чтобы сообщать состояние дел. Сама операция была весьма серьёзной. В ходе операции Геннадию Фёдоровичу вместе с опухолью удалили часть прямой кишки и сделали вывод из кишечника в контейнер, который был прикреплён сбоку. Вшили так же ряд «портов», через которые предполагалось вводить химиотерапию, когда пациент достаточно окрепнет после операции. Больной был так слаб, что даже через неделю он мог говорить, делая пространные паузы после каждого слова. Через три недели он начал жаловаться посещающим его друзьям:
– Повлияйте на врачей, они же меня не лечат. Лёня, переоформи мою страховку на самую дорогую. Может тогда они начнут лечить.
Лёня сходил в отдел бенефитов, заполнил все формы, но подписать страховой полис могла только жена, а она тянула время, говорила, что должна посоветоваться с сыном, который живёт в другом штате. У всех начинало создаваться впечатление, она узнала от врачей, что теперь мужу уже ничто не поможет, поэтому нет никакого смысла тратить деньги на более дорогую страховку. Ещё через две недели Геннадия Фёдоровича выписали домой, а спустя неделю он умер. Друзья и коллеги из Фермилабы устроили ему отпевание в православном храме на улице Ли. Я же на поминки написал стих:
Вот и отмучился грешник и праведник,
Тело вернется земле и золе.
Ну, а душа? – Ей не надобен памятник.
Холодно, Господи, мне на земле!
Ты нас простил, если чем-то обидели,
Прежде чем жизни светильник потух.
Пусть упокоится в горней обители
В жизни земной не смирившийся дух.
Слезы горючие... возгласы страстные...
Речи прощальные... стопку нальют...
Наши грехи и надежды напрасные
«Вечною памятью» нам отпоют.
Что пожелать на последнем свидании
С той поминальной кутьёй на столе?
Господи праведный, грешным созданиям
Дай упокоиться в русской земле.
Друзья помогли вдове продать машину, и через 40 дней она улетела обратно, держа в руках урну с пеплом, опечатанную в российском посольстве.
В проекте по фотодетекторам у меня началась самая трудоёмкая часть работы. Дело в том, что коэффициент усиления каждого конкретного импульса при всех фиксированных размерах и потенциалах зависит от ряда случайных факторов, главным из которых является место первого соударения фотоэлектрона с каналом. При измерениях на вход подают длинную последовательность импульсов, а потом строят кривую вероятности усилителю иметь тот или иной коэффициент усиления при накоплении большой статистики. Таким образом, для того, чтобы предсказать эти вероятности путём численного моделирования мне нужно для каждого фиксированного набора входных параметров усилителя решить около ста тысяч задач, в которых случайным образом варьируются начальные данные фотоэлектрона. При коэффициенте усиления в десять миллионов один вариант задачи считается около десяти минут, поэтому столь массированные вычисления могут быть проведены только при распараллеливании вычислительного процесса на суперкомпьютерах. Тогда примерно за сутки будет готов один вариант требуемой кривой. Поскольку нужно перебрать целый ряд параметров геометрии задачи, ускоряющих потенциалов на электродах и параметров эмиссонных материалов, то вся серия занимает около месяца работы.
Затем начинают появляться первые экспериментальные данные, с которыми нужно сравнить мои расчёты. Естественно, с самого начала имеются расхождения, иногда довольно значительные. Начинаем выяснять причины возможных расхождений. Первая из них состоит в том, что чувствительность измерительной аппаратуры Матта Ветстейна начинает резко падать для коэффициентов увеличения ниже восьмисот тысяч. Они называют это эффектом «обрезания», хотя, на самом деле, это дефект измерительной аппаратуры. Эффекта обрезания в моих расчетах нет, в отличие от экспериментов, проделанных Маттом. Я изменил методику обработки статистики расчётных данных, и все расчётные кривые стали совпадать с экспериментальными в пределах двадцати процентов. Следующим неопределённым параметром экспериментальной аппаратуры было то, что лазер давал короткий импульс, в котором было примерно пять-девять фотонов, но сколько именно, никто толком не знал. Тогда я ещё раз усовершенствовал методику обработки моих данных, чтобы для каждой серии расчётов число входных фотоэлектронов слегка варьировалось. Таким образом, я установил, что в экспериментах среднее число фотонов в импульсе должно быть 6.7. При этом значении экспериментальные данные совпадали с расчётными с разницей менее двух процентов, что, на мой взгляд, уже намного точнее, чем погрешность измерения данных.
Тем временем, к концу начинает подходить третий год финансирования нашего проекта. У меня с Зикой по данному проекту были опубликованы около двух десятков статей в самых серьёзных научных журналах. Но я хорошо понимал, что ближе к концу работы руководитель работ должен тратить большую часть оставшихся денег на работу экспериментаторов, поскольку теоретики уже сказали своё веское слово, что позволило экспериментаторам получить неплохие первые данные.
Теперь я должен быть подумать о себе. О своём будущем. Подбить, так сказать, «бабки». Что мы имеем за двенадцать лет работы в американских научных лабораториях? В СЛАКе я проработал шесть лет в проекте NLC. Я впервые в мире детально исследовал структуру темновых токов в ускорителях и получил прекрасное подтверждение с экспериментальными результатами, но проект был закрыт из-за нехватки финансирования, поскольку президент Буш затеял войну в Ираке. Затем я три года проработал в Фермилабе в проекте ILC, сделал заново программу моделирования динамической настройки ускорителей под воздействием вибраций и провёл огромный объём расчетов, дающий полную картину режимов настройки. Проект был закрыт за нехваткой финансирования , потому что Буш затеял одновременно вторую войну, теперь в Афганистане, побамбливая время от времени и Пакистан заодно. Я проработал два года в фирме Мюонз Инк, но до сих пор нет ни малейшей ясности, даст ли правительство США деньги на постройку мюонного коллайдера, а в Фермилабе тем временем остановили навсегда самый мощный в США ускоритель Тэватрон. Я проработал три года в Аргонне, сейчас заканчивается последний год финансирования нашего проекта. Каковы дальнейшие перспективы этого проекта, а заодно и мои личные перспективы работы в Америке? Одна несомненна – я заработал американскую пенсию (российская была мною заработана уже давно, и я даже начал её получать).
Подытожив все эти данные, я проэкстраполировал их в будущее и сделал вывод о том, что мне давно пора возвращаться в Россию, поскольку текущий контракт по фотодетекторам я делаю для Аргонна (штат Иллинойс), проживая в Калифорнии. Спрашивается, разве его нельзя делать из России? Интернет ведь есть и там. Зато там всё – моя Родина, дети, внуки, друзья. Отеческие гробы, наконец.