Начинать новую жизнь в деревне без горячей воды из крана, да газа, горящего под кастрюлькой с непривычки ой как не просто.
Опубликован новый фрагмент книги Ю_ШУТОВОЙ "Реки текут к морю". Читать можно на ЛитРес или бесплатно на сайте Игры со словами и смыслами.
Автобус добрался до деревни уже в темноте, около половины десятого вечера. И вышла Ленуся на абсолютно темной улице. Лишь в некоторых избах окна едва светятся. Где желтым, а где и синим светом — народ у телевизоров сидит, программу «Время» смотрит. По сношенному, съеденному временем и тракторами асфальту дошла до поворота. Дальше надо налево от главной улицы поворачивать, по грунтовке. Отцов дом на отшибе стоит, дальше только лесок реденький, за ним — поле, за тем полем опять лес, но уже настоящий, густой, дикий, а там и озеро, огромное, как море, без берегов, только острова на горизонте виднеются, елками заросшие, издалека — черные.
Постояла на повороте. Как идти? Темно, хоть глаз коли. Ой, фонарик же есть! Малюхонный, на ключах как брелок болтается. Если на лестнице темно, можно замочную скважину подсветить. Вряд ли его на большее хватит. Ну хоть что-то. Вытащила, бросила под ноги тоненькую нить белого света. Теперь хоть видно, куда ногу ставишь. Зато вокруг поднялись стены непроглядной черноты. Что там по краям дороги, не углядишь. Как по коридору топаешь. Чернота плотная, кажется, рукой дотронься, почувствуешь ее, холодную, шершавую, подмороженную первым минусом.
Топать не близко, с километр. Днем за пятнадцать минут доскачешь. А сейчас? Но вот и отцова усадьба, забор выше головы, из-за него крыши холмиками. Как приземистый замок. Надвинулся темной массой, еще более плотной, чем окружающий мрак. Окна не горят. Нет никого что ли? Поводила фонариком по забору, нашла калитку. Где-то в глубине двора слева заворочалось что-то, зашуршало железом, засопело, зарычало хрипло, гавкнуло пару раз с ленцой и опять затихло. Ленуся стукнула в запертую калитку, потом еще раз, потом заколотила ногой. Невидимая собака взбрехнула: «Шла бы ты отсюда, спать мешаешь». Но идти было некуда. Это был край света. Даже, пожалуй, уже и не край — закрайе. Место, где свет закончился.
«Делать-то чего теперь? Притащилась на ночь глядя, а никого нет. Что мне под забором ночевать? Надо к дому подойти. Может спать легли, не слышат. Забор обойти надо, дальше огород, картошка какая-нибудь, там забора быть не должно. Слева не пойду, там псина живет. Будем думать, она на цепи, за мной не побежит. Справа пойду. Давай, фонарик, не подведи, не погасни ненароком», — как ни странно, Ленусины мысли были четкими, и страшно ей не было вовсе. А смысл бояться? Действовать надо. Если в доме никого, найдем, как влезть. Это не чужая хата, отцова, а, значит, и ее в какой-то мере. Если в дом не получится проникнуть, будем искать сарай, хлев, сеновал, что-то, где можно притулиться до утра. Не морозить же сопли на улице.
Пару раз Ленуся упала, не углядев под ногой борозду, один раз споткнулась о какую- железку, поскользнулась на замерзшей луже. Матерясь шепотом, волоча за собой осточертевшую, ставшую неимоверно тяжелой сумку, она пробиралась пустым огородом в сторону чернеющего дома. Добралась и тут поняла, что ошиблась: это не дом, а сарай. Большущий бревенчатый сарай под двускатной крышей. В темноте совсем как дом, только окошек нет. Она пошла вдоль стены. В нос пахнуло выгребухой. Прямо к сараю был пристроен нужник. «Очень кстати, — потянула на себя сколоченную из досок щелястую дверку, посветила внутрь, — да, удобства не то чтобы очень удобные», — бросила сумку снаружи, закрыла за собой дверь. И здесь на деревенском извечно не меняющемся толчке первый раз посетила Ленусю мысль: «А зачем я здесь? Что я ищу тут? Куда бегу? Надо ли оно мне?» Первый, но далеко не последний раз.
Наконец, вышла она к дому. И здесь, со стороны двора все окна тоже были темными. Или все-таки что-то брезжит там внутри? Тусклый какой-то огонек. Или это мерещится? Ленуся, поднявшись на цыпочки, легонько стукнула в стекло. С этой стороны дом, стоящий на уклоне, был выше, и до окна она едва дотягивалась. Никакого ответа. Тогда она забарабанила, что есть силы. И там, внутри темной громады, что-то задвигалось, поплыло оранжевым огоньком в ее сторону, приникло к стеклу. Открылась форточка, и женский басовитый голос спросил:
— Кого там?
Воспрявшая духом Ленуся закричала, а то мало ли, может бабка Нина глухая, не открывала, потому что не слышала ничего:
— Бабушка Нина, это я, Лена, внучка ваша, я к папе приехала из города.
— А под окнами орешь чего? Малохольная что ли? Давайкась, к дверям двигай, не заперто там.
Через две минуты Ленуся была уже в сенях, темных, загроможденных какими-то неясными, потерявшими во мраке привычный облик, вещами. В приоткрытой двери, ведущей в избу, стояла плотная тетка со свечкой в руке.
— Ты Ленка? — Она сунула свечку Ленусе прямо под нос, — а остальные где? Не приехали?
— Нет, я одна.
— В гости?
— Нет. Я насовсем приехала. А вы бабушка Нина? Простите, я вас совсем не помню, маленькая была.
— Ишь ты! Насовсе-е-ем, — тетка покрутила головой, — ну проходь, коли насовсем. — Она посторонилась, пропуская гостью, — Нина я, Нина... Нина Макаровна. Так и зови.
Ленуся прошла вслед за хозяйкой. Та поставила свечку в стоящую на столе баночку из-под майонеза. «Чего у них электричества что ли нет? Я куда приехала? В прошлый век? Мама, не горюй».
— У вас что, света нет?
— Ага, нету, сама видишь. С утра нету. Жорка чинил-чинил, да не починил. За электриком уехал в район. Тот же сам не приедет. Оне бары гордые, им не по чину опосля рабочего дня по деревням мотаться. Им карету подавать изволь. Ничего подождем. У меня вон плита затоплена. Чайку попьем. Или ты ести хочешь?
Нина Макаровна двигалась по темной комнате или кухне, было не очень понятно, что это. Она доставала и ставила на стол в желтый колыхавшийся круг света чашки, прикрытую салфеткой мисочку, заварочный чайник, какие-то баночки. Она слегка сопела, говорила с хрипловатым придыханием, растягивая окончания слов. И Ленусе вдруг вспомнилось собачье взбрехивание на дворе, что-то было общее у них.
— А почему у вас собака не лает? Я в калитку стучала, а она только поворчала для приличия и все.
— Старая, вот и не лает. Ну дак ести будешь? Перловку могу подогреть. С тушенкой. Вкусна-а-а.
— Нет, спасибо, я лучше чаю.
Но чаю попить они не успели. Резанул через окна свет, располосовал прелый избяной полумрак. Взбрехнула собака, заскрипело, ворота, наверное, во двор въехала машина. Ленуся уже на крыльце. Прямо, как была без куртки, так и выскочила, не стала в потемках шариться, искать.
— Дверь прикрой, холоду напусти-и-ишь, — прогудело ей в спину.
Хлопнули дверцы уазика, вылезли из него два мужика с фонарями в руках.
— Папа! — Крикнула Ленуся.
Свет фонаря уперся ей лицо.
— Ленка, ты что ли? Одна? Случилось что? — Голос у отца взволнованный, перепугался, увидев дочь посреди ночи на собственном крыльце.
— Не, пап, ничего не случилось, нормально все. Просто я к тебе.
— А-а, ну хорошо. — И уже другому мужику, стоявшему за спиной, — Ты проходи давай, я ворота запру.
Потом отец и этот, второй, Ленуся его толком не разглядела, долго возились в сенях со щитком. Но безуспешно. Не помогла ни замена пробок, ни полная разборка с отсеиванием «лишних» деталей, ни постукивание отверткой, ни «ёп-та».
Электрик ввалился в комнату, утер нос стащенной с головы вязаной шапкой, радостно гаркнул:
— Все, хозяйка, конец света в отдельно взятой хате наступил! Ура, товарищи!
— Ты что ж, долдон, радуесси? Конец свету у него наступил. А чинить кто будет? — угрожающе надвинулась на него баба Нина.
В руке у нее был чайник, только что снятый с плиты, и Лене на миг показалось, что она сейчас невпопад обрадовавшегося монтера здорово отоварит: «Его по морде били чайником, и научили танцевать!» Видимо такая же мысль пришла и тому в мозги, он выставил упреждающе ладони:
— Спокойно, мамаша! Без паники. Начинаем действовать по вновь утвержденному плану. Надо на столб лезть, там, елдырь-колдырь, коротнуло, больше вроде негде. А я в такой темени не полезу. Так что все сегодня переносим на завтра. Усекаете, мамаша?
«Мамаша» усекала, но успокаиваться не собиралась:
— Ишь, работнички! Это что же сегодня за тобой, барином, ездили, завтра снова-здорова карету подавать? Идикася доделывай. Надо лезти, так и лезь. Покуда не сделаешь, Жорка тебя обратно не повезет.
Вошел отец:
— Мама, не бушуй. Никто никуда не полезет, и никто никуда не поедет. У нас человек заночует. Завтра починим. Лучше собери нам поужинать. Тем более, вишь, дочка ко мне в гости приехала. И достань там... Своей, с хренышком.
Нина Макаровна продолжала гудеть под нос: «Набежало полон дом гостей непрошенных, куда их класть-то, а что я на стол подам, картошки не сварено, одна каша, будь она неладна, что он об нас думать будет, что мы нищие или жадные, вот беда-беда...» — но бодро начала накрывать на стол. Теперь в доме было несколько светлее, один фонарь поставили на подоконник, второй отец проволочкой прикрутил под абажур, висящий прямо над столом. Ленуся все порывалась помочь, но вновь обретенная бабушка лишь махнула на нее кухонной тряпкой: «Сиди уж, помогальщица». И она присела возле окна, в которое ничего не могла углядеть через свет фонаря. Смотрела как мечутся по комнате черные тени, то вырастая до потолка, то складываясь углами, прячась под стол или за печь.
Быстро поужинали, выпив по полстакана крепкой, дерущей горло хреновухи. Больше хозяйка не дала: «Великий праздник, что ли?» Потом Нина Макаровна велела всем ложиться, потому что поздно, да и делать в темноте нечего, ни кино посмотреть, ни книжку почитать. Спальные места она распределила быстро: «Ты на печку залазь, — Ленусе в руки сунута подушка, — а ты в темнушке заночуешь, пошликось, покажу», — увела электрика в сени.
— Пап, а что такое темнушка?
— Комнатка такая маленькая, без окошек. Там топчан, столик и лестница на чердак.
— А на чердаке что?
— Сено.
— Зачем?
— Козе.
— У вас коза есть? А как зовут?
— Эсмеральда.
— Правда? А почему?
— Не знаю, мать назвала.
— А козел что, Феб? Или Квазимодо?
— Козла нет.
Ленуся поворочалась на печи, устраиваясь. Здесь было жарко, она разделась. Укрылась сношенным ватным одеялом без пододеяльника. От него и от подушки пахло кисловатой прелью, старостью. Этот старушечий запах щекотал ей ноздри, и чтобы хоть как-то избавиться от него, она сунула под щеку свой свитер. От того, что позади был очень длинный день, начатый у кабинета главврача, а законченный скитаниями в темноте, а может быть от выпитой бабкиной настойки хотелось спать. Засыпая Ленуся думала о Нине Макаровне. Она говорит «лезти» и «давайкось», а козу назвала не Машкой простонародной, а Эсмеральдой. Откуда что берется? И почему она не рада ей, своей внучке? Совсем не рада. А ведь в Ленусином детстве она была добрая. Ленуся помнит, как та расчесывала им с Элькой волосы, аккуратно, стараясь не дернуть, и приговаривала: «Куколки мои, красавицы, вот бабушка вас расчешет, косы заплетет, бантики завяжет. Пойдете вы на улицу, а люди скажут: «Ай, какие девочки славные. А чьи же это такие девочки?» А вы скажете: «Мы бабушки Нины внучки». И все норовила им то пирожок, то ватрушечку сунуть: «Кушайте, куколки мои». С этими мыслями она постепенно погружалась в сон, тонула в нем, до последнего мгновенья слыша, как шуршит, покряхтывает и сопит дом, ворочается как огромный зверь. И казалось ей, она качается в трюме корабля, а может и в брюхе огромного левиафана, плывущего сквозь мрачные глубины.
Постоянно обновляющийся текс книги Ю_ШУТОВОЙ "Реки текут к морю" можно читать на ЛитРес.
Самое популярное на канале:
Русский кот во Франции - птица вольная. Ни замки, ни заборы его не остановят
Невыносимое счастье первой любви
У французской пары не было детей, и они взяли их в советском провинциальном детдоме
Большая стирка в Кастелламмаре и сарацинская башня в Вико-Экуэнсе
Урок географии