Найти тему
Истории Антона Чижа

АНТОН ЧИЖ "КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК"

ГЛАВА 5

Ночь

Дождь накрапывал. Расхандрилась что-то погодка. Небо серое, туман мутный путали дорогу. Здорово похолодало. Поло с зеленым крокодильчиком, сдувало как обычную тряпку за полтинник. Брюки загваздал не самые дешевые, а мокасины обпакостил белым налетом, известкой, что ли. Но мне было наплевать. Как можно скорее попасть на Обводный. В отдел сегодня не попаду, так хоть отзвониться. Неровен час, шеф наедет.

Стоя под ржавым навесом, я выглянул за разбитый проем. Заметно потемнело. Громадины зданий плавно сливались с наползающим вечером. Вдалеке просвистала тень с круглым горбом, в дальних окнах высунулась костистая мордочка озирнулась и юркнула восвояси. Где-то поблизости зашуршали торопливые шаги, словно ребенок копошил ножками, замерли и быстро улепетнули в неизвестность.

Среди драных камней бурлила тайная жизнь. Прячась и крадучись, кругами вилась вокруг, словно принюхивалась и выбирала что делать.

Что дальше? Я не решил. Храбро выйти из застенка и ломануться напрямую? А если опять попадется придурок с топором? Не хочется. Вернуться к Яшеку? Ну, уж нет, полным безумием еще не страдаю. Ночевать в берлоге бомжа – да потом неделю в ванне отмокать, а одежку сразу выбросить. Надо двигать, что тут бояться.

Я выглянул из случайного укрытия, чтобы решительно отправиться вперед и… прижался к стене. На пути никого не было, во всяком случае, на первый взгляд. Но животный инстинкт слабого зверка в глухом лесу, приказал оставаться на месте. Ослушаться его воли не хватило. Я честно уговаривал тело, почти вслух подгоняя «давай, браток, топай», но даже плеч от стены не оторвал. Честно, не мог двинуться с места. Торчал «как вкопанный». Сдуру даже проверил: не приклеились ли подошвы к земле. Нет, коленки поднимаю. А вот шагнуть...

Приступ случился без предупреждения. Мне захотелось жрать так, что кишки полезли из ушей. С урчанием и бульканьем из пуза выскочил глухой рык голодного слона. Вот с него кусок мяса я бы сейчас умял за милую душу с горчичкой и кетчупом. Организм требовал немедленно бросить в топку килограмм-другой белков и углеводов.

Я сполз на корточки, выудил из мешка упаковку копченой нарезки и торопливо разодрал запаянный край. И стал жрать, запихивая в рот дольку за кусом. Вдобавок и хлебчик подтолкнул, пока жевальный ком не свел челюсти. Как тупой аллигатор я медленно шевелил небом разбухшую кашицу.

Поодаль, вжимаясь в стену дальнего корпуса, мелкими шажками явилось человеческое существо. Шло оно за своим носом, часто втягивая. Нюхая, запнулся, навел ноздри, откуда несет, и уставился на меня. Вернее, на остатки брауншвегской колбаски. Как голодный пес облизнул. И присел на корточки, зачарованно разглядывая пластиковое корытце.

Куля за плечами у него не виднелось. И топора тоже. Вообще, показался вполне мирным полудурком. Потому, что вконец одуревший бомж напялит на кумпол обрезок детского мячика, а на тело резиновую накидку без рукавов, перетянутую жгутами, как матрос пулеметными лентами. Голоногий, он по-простому носил резиновые вьетнамки, схваченные к ногам все теми же лентами до икр.

Чучело облизнулось и невольно сдвинулось на полшажка.

Сегодня я не был расположен к милосердию и социальной ответственности перед малоимущими. А просто подобрал обломок доброго кирпича и метнул. Мишенью придурок поработал удачно. Камень заехал в плечо, повалил его навзничь вверх пятками. Не пикнув, он бойко вскочил, и смылся, как не было.

Я облизнул жир с пальцев и насухо обтер их о кляйновские штаны. Что делать, пришлось смачно рыгнуть. Я уже собрался вдогонку приятно откупорить запивку, но кроме бутылька виски пить было нечего. Просто нечего. Как назло язык требовал хоть каплю влаги. Под ногами приятно блестела черная лужа. На сырых кирпичах таяли разводы дождя. Но пить было нечего. Нечего пить было. Пить. Пить.

Я не мог думать ни о чем, кроме глотка чистой воды. Перед глазами встала упаковка хрустальной минералки, которую продал за штуку евро. А ведь сейчас мог бы медленно оторвать краешек целлофан, вынуть бутыль, она бы мягко легла в ладонь плотным, приятным студенком, я бы крышечку чуть сильней нажал, она бы и открылась, а потом поднес ко рту, и потекла бы она, родимая, в нутро. Как ее лакал урод с горбом. Мою воду. Мою чистую водицу…

Я дернул головой, отгоняя реальный глюк. А язык жестко прочесал зубами. Но пить все равно хотелось. Осталось одно. Подставил ладонь и подождал, пока сморосит дождик. В линии судьбы набралась лужица. Осторожно, как святыню поднес и слизнул. Дождевая вода оказалась с привкусом какой-то химии. Довели природу, капиталисты!

Поупражнявшись в добывании влаги, кое-как я уговорил жажду. Только теперь заметил, что кругом не видать ни зги. Тьма пришла из-за домов. Где-то вдалеке крикнули что-то тревожно и протяжно. Зов подхватили разными голосами, и несли все ближе ко мне. И вот я услышал:

— Ночь пущена!

Клич пронесся над крышей и, кукожась, исчез в закоулках.

Настала тишина, шуршал лишь хилый дождик.

В темноте такая тишина вещь крайне не приятная. Я честно признался самому себе, что мы не двинемся с места. Замерзну, грипп подхвачу, но в темень — ни шагу. Здесь хоть надежный кирпич тыкается.

Ночь расположилась по-хозяйски. Над темными полотнами стен, угадывались крыши в близком зареве городского света.

Метров триста, ну, полкилометра отсюда идет нормальная жизнь. Можно сесть в машину, поехать по освещенной улице, завалиться в кафешку, позвонить ребятам, потупить за теликом. А я, как беженец, прижался к обломку стены мертвого завода и дрейфлю пройтись в темноте. Невозможно поверить. В натуре безумие!

В щенячьем возрасте я боялся темноты. Все казалось, что там, в черной вате притаились невозможные существа. Стоит шагнуть, как они примутся кружить под ногами, щекотать шею и дышать в щеки. Будут касаться невидимыми пальцами, и стараться заглянуть в лицо. И еще белые мошки скачут перед глазами. К темноте я испытывал беспомощное отупение. Этот страх я вырвал лет в десять с корнем. Просто заставил себя подняться по темной лестнице. И все закончилось. Но сейчас темнота взялась за старое. Как тогда, я услышал: сердце тукает в зубы.

Я всем телом почувствовал, что поблизости кто-то прячется. И не один.

Я заставил себя встать. Надо только сделать первый шаг.

Где-то за домом, поодаль, заверещал голос. Завыл тоненькой стрункой и лопнул. Потом что-то тяжко и глухо хлопнуло раз-другой, затихло. Шорох, как будто волокут по обломкам куль. Это приближалось.

Глотнув страх поглубже и ухватив мешок, я медленно попятился к дверному проему. До него было метра два, но надо было не шуметь. Я почти справился, но тут под каблуком гребаных ботинок хрустнул камень.

Ничего не произошло. Но шкурой я ощутил: пора улепетывать. Как заяц, не оглядываясь. И я припустил.

Даже за стуком сердца я услышал погоню. С Яшеком мы бежали сами по себя. А вот сейчас меня нагоняли, без сомнения, меня. Все ближе и ближе.

Кое-как угадывая ступеньки, я кинулся вверх. Сзади нагло топали. Почти на ощупь выскочил на площадку и уткнулся в пустоту: впереди гигантское помещение, расчерченное редкими подпорками. Что было под ногами, думать некогда. Я старался не зацепить и не шлепнуться. Надо было юркнуть в укрытие, стать маленьким и невидимым.

Дернулся влево, надеясь оказаться под маскировкой какой-нибудь рухляди, но уткнулся в глухую стену. Угол вырос ниоткуда. Все, деваться некуда.

Шорох разлетающегося мусора надвигался стремительно. И хоть не видел, кто желает меня, но вдруг неведомым чутьем уловил контур нападавшего.

Исполняясь инстинкта, я быстренько нагнулся. Над затылком просвистело что-то и с мягким чмоком улетело обратно.

Подгоняемый не разумом, но животным страхом, выхватываю из заднего кармана последний козырь, разворачиваюсь на встречу угрозе и выставляю руку. Как только что-то мягкое воткнулось, нажал кнопку. А потом давил и давил не переставая, под хрустящие щелчки голубых молний.

Нажал напоследок — тишина. Мне под ноги падает туша. Старинный друг электрошокер не подвел. Вырубил как надо.

Теперь у меня была фора. Я мог убежать и спрятаться по-настоящему. До утра. Тело прямо-таки рвалось дать деру. Но я победил трусливое мясо.

Нащупав ронсон, нажал педальку. Турбо-пламя загудело пчелкой. Синяя стрелка освещала слабо. Пришлось идти на крайние меры. Вытянув евро, я хладнокровно поджег. Красочная бумага загорелась с хрустом. Осталось поднести валютную лучину и осмотреть, кого свалил.

На груде сапожных стелек, кособоко сбив голову, покоилась фигура, ростом ниже меня. Всех достоинств нашлось резиновый плащ химзащиты и под ним кожаная куртка с огромными пуговицами. Но вот рука сжимала легкую палицу, в которую ввинтили с десяток штопоров. От запястья к рукоятке тянулся резиновый жгут, чтобы кинуть и не жалеть о промахе — вернется. Оружие хоть и дико, но затылок точно не выдержал бы прямого удара винных открывашек.

Фигура не шевелилась. Я поднес полусгоревшую купюру к лицу и обнаружил женщину. Скорее, девицу молоденькую. Косметика и сережки ее не украшали потому, что их не было. Но заросших шрамов хватило на трех мужиков. Девчонка видать бойкая, так и норовит влезть, куда не надо. С резинковой дубиной за менеджерами носиться. Добегалась, голуба… Только вот как-то тихо она отдыхает. И зрачки не шевелятся. Даже на свет не реагируют.

Пришлось жертвовать второй сотней. Тронул шею, на которой грязь разрывалась складками кожи, и не нашел пульса. Подавил запястье, опять вернулся к подбородку. Холодная кожа. Без признаков жизни. То есть, реальный жмурик.

И вот стою я с пыхающей стоевровой бумажкой, а в ногах валяется убитый мною человек, то есть женщина, еще минуту назад довольно молодая, хоть и дикая. Конечно, это самооборона, и все такое, но деваться некуда: я открыл счет трупам в своей жизни.

С полу прошел слабый шорох. Я вскинул «факел». Из темноты показались мордочки, замазанные копотью. Четверка гопников, голых, только покрышки лысые на бедрах, худые как скелеты, по-собачьи расселись на четвереньках и уставились на меня… виновато улыбаясь. Что забавно: белки глаз красовались цветом молодой травы.

— Долю малую молим, пришлец лютый — прошамкал зеленоглазый.

— Чё? — искренно не понял я.

Этого оказалось достаточно. Ближний шмыгнул к телу и чиркнул стеклышком, которое пряталось в пальцах. Тонкая красная линия пересекла горло и вздулась багровой жижей.

Деньги потухли.

Когда разжег третью сотню, черномазые голыши слизывали сгустки крови и жадно ковырялись в ране пальцами.

Меня вывернуло прямо на ботинки. Один из них оставил угощение, подполз, виновато улыбнулся и принялся жадно заглатывать блевотину.

Я врезал ботинком в щербатую челюсть.

Троица цветных испугано затихли, озираясь на меня, улыбнулись и, схватив тело, кто за что успел, поволокли в темноту. Штопорная дубинка покорно поволоклась за мертвой рукой и застряла. Резиновый жгут натянулся, камешки затора поехали, и вдруг дубинка выпорхнула в темноту. Там она шлепнула что-то мягкое.

Но я уже не видел. Пока горела бумажка, выбрался из западни.

Куда деваться, я сразу придумал. Потому что вспомнил, как во сне научился неплохо летать. Техника проста: оттолкнуться сильнее, поймать поток воздуха и управлять руками как элеронами. С хорошего толчка можно пролететь метров сто. Воздух плотный, как кисель, надо правильно лечь и все получиться. Я проверял. Надо только поджать живот, не дышать и забраться повыше.

В доме получалось этажей пять. Подъем стоил еще сто евро. Но шарить впотьмах не мог, нужны силы для полета. На последней площадке высунулся в проем окна: как раз хорошо. Заберусь на подоконник, толкнусь сильнее и долечу к ближайшей крыше. А там дальше и дальше. Скоро буду на Обводном. Что ж я сразу забыл.

На площадке казалось светлее, деньги можно экономить. Я закинул ногу, чтобы оседлать высокий подоконник, который так и тянул на взлет, но тут что-то бренькнуло. Я оглянулся. На пол вывалилась связка ключей. Подушечка сигнализации мигнула зеленым диодом. А брелок приветливо зажег лампочку в середине бело-синего кружка.

Я посмотрел на ступню, которая лежала на подоконнике, потом на брелок, потом опять на ботинок, и врезал себе пощечину по одной щеке, затем подставил другую.

Улетать расхотелось. Почувствовал холод. На спине, в пальцах, на лбу. Он пробирался в мозг остужая вскипевший котелок.

На холод мне было полноценно наплевать. Вот так.

И тогда я сел прямо на пол, расставил ноги вокруг родного брелка. Под задницей хрустнул пластик. Нокия вернулась в запчасти. Туда ей и дорога. Зеленый глазок мигал мне. Я бережно поднял связку и поцеловал скромного друга. И шокер чмокнул, чтоб не обиделся. А напоследок собрался раздавить с ними виски. Но передумал. Ночь еще длинная. Лучше замерзнуть, чем свихнуться. Назло всем доживу до утра. Яшек, гад, найду, мало не покажется.

Сжался я в комочек, притянув колени к подбородку, и выставил перед собой электрический меч. На нем осталось еще два деления. Жизнь свою отдам дорого. Пусть знают.

В предыдущих главах:

…В небе таяли зайчики электрических фонарей, по разрывам кативших туч бегали звезды. Над холмами крыш изливался сноп голубого огня собора. Ангел на столбе мерцал размытой кляксой прожекторов, другой — прятался на острие золотой молнии шпиля. Гудели клаксоны, музыка кафешек мешалась с гомоном проспектов, сверкали витрины, сама жизнь пульсировала энергичным током. Улицы чертились потоками красных лав автомобильных фар под гирляндами желтых лун фонарей. Даже в чернильном омуте Обводного канала прыгали блики. Эх, далеко видно, во все стороны, нет преград. Этот город, похожий на европейский, бурно встречает конец дня или суетится пред вечерним покоем. И не представляет, что совсем рядом… Вот если бы знали они. Что, удивились?

Перекинув ногу, я оседлал горловину. Красный кирпич Башни Вождя ткнул сколами в пах. Рана левого колена укусила и отстала, сломанное ребро ожгло, да и только. А холода уже давно не чувствовал я.

С тревогой и печалью окинул я взглядом распяленный пейзаж Этого Мира. Что с ним делать? Они живут, едят, спят, размножаются, радуются и спасаются незнанием. Кажется, протяни руку и вернешься. Но знаем мы, что это не так. Потому что Путь еще только предстоит найти. Он еще сокрыт он нас. Когда-то, много Ночей назад я был готов отдать все, чтобы вернуться. Но сегодня этого мало. Сегодня я хочу большего, я хочу всего.

Ветер толкнул в лицо, но крепче сжал я между ног каменный край. Пора начинать Великое Посвящение.

По праву вынул я из поясной сумки Грааль со Священной влагой, отвинтил крышку, высоко поднял в честь Неведомых и стал медленными глотками пить. Бурая жидкость стала густеть, комки попадали на язык, и давил их я на нёбе своем. Холодная и чуть солоноватая, Священная влага проникала в меня. Чувствовал я, как сила и желание растекаются в каждую жилку, наполняют вены и ударяют в голову дурманом.

Наверное, сделал я слишком жадный глоток, потому что утратил равновесие и город опрокинулся в глазах моих. Но удержался. Согнувшись и прижав грудь к кирпичу, что было недостойно, я переждал, пока мутные волны оставили голову, и распрямился, как положено. Священной влаги осталось на донышке. Засунул Я палец и медленно скреб твердеющий бурый студень. Как вкусно пить её. Вкушать ее на вершине – это счастье.

Священная влага собрана до капли. И теперь должен я посвятить Им, и никому больше. И хоть Грааль бесценен, его следовало принести в жертву.

Размахнулся Я и бросил с силой, какой никакому воину не стало, чтобы метнуть копье или камень. Вложил Я в бросок всю мощь, какая у меня осталась. Добавил Я и тайной надежды. Старался Я отправить Сосуд как можно дальше, в сторону Северной Стены, надеясь, что, быть может, склянка преодолеет законы физики и шлепнется за неё, на мостовую. Конечно, отсюда на прямой взгляд даже было далековато. Но я наделся на чудо, как награду в миг торжества: вдруг предмету позволено преодолеть Запрет...

Сосуд взмыл по дуге и исчез в темноте крыш. Где-то отснизу пробился звон стекла. Не суждено перейти непреложное. Это хорошо. Надежда должна быть трудной. Иначе не стоит за нее биться. Если бы это было так просто, Путь начинался бы отсюда. И многие смогли бы пройти по нему.

Нащупал Я в плечевой сумки Знак Власти, вынул и показал всем Стенам, призывая их свидетелями своего права, произнес требуемое, попросил снисхождения и помощи. Ветер тыкнул в спину, что, несомненно, было знаком согласия. Мои желания услышаны и одобрены. Могу Я принять дар Великого Посвящения.

Отерев с губ и усов остатки Священной влаги, я опустил на череп Знак Власти. Железные края сковали лоб и виски шершавыми лапами. Но обруч пришелся впору. Посвящение совершилось. Цеха Западной Стены принадлежит мне по взятому праву. И пусть Далёко катиться в пропасть. До него уже нет Мне дела.

Пора спускаться. Теперь у нас много мяса, пир ждет.

Я знаю, что смогу подняться сюда лишь через много Ночей, когда Отмеряющий скажет, что пришел срок. Надо прощаться с городом, огнями электричества, музыкой всем, что принадлежит им, глупым людишкам, озабоченным суетой пропитания, не ценящими счастья, не понимающими сладости, какую могут беззаботно позволять каждую секунду. Как это прекрасно – включить лампу или нажать пульт телевизора, послушать джаз, выпить чаю с пирожным, сходить в кино…

О, Силы, опять эти мысли. Я позорю Знак Власти недостойными слабостями. Я должен спуститься вниз в обруче, полный уверенности и знания.

И все же я подался последнему желанию. Я посмотрел на электрический город и ощутил в сердце рану: как красиво Далёко в ночных огнях. И как недоступно.

На той стороне набережной Обводного канала затормозила машина, как раз под фонарем. Выскочил человек с сочной охапкой растений и подбежал к существу, что стояло у перил. Существо было в чем-то свисающим, но ноги голые, что опасно, хотя там это не важно. Они прижались телами и приложили лица друг к другу. Кажется, они целуются? Целуются, да…

Перед глазами упала тьма, а когда я снова увидел свет и город, то оказалось, что сижу на краю старой заводской трубы, на голове нацеплен обруч из жести, выросла борода, нестриженные волосы завязаны в жгут, ногти отросли до грязных когтей, перепачкан кровью с ног до головы, а одет я в… И ведь только что я выпил из старой стеклянной банки, в которой держали огурцы такую гадость, что…

Я понял, что нырнул в омут глубочайшего безумия, захлебнулся и превратился… Вот вопрос: во что я превратился? Не знаю. Сколько прошло? Месяц? Два? Не вспомню. Зато знаю точно: выхода у меня нет. Там, внизу, где меня ждут, можно жить, ничего не помня о себе, каким ты был в Далёком, в обычной жизни. Потрачено столько сил, чтобы выбраться, а вместо этого превратился в одного из них. Я ощутил, что такое «гнетущее отчаяние». И бессилие. Спастись невозможно. Невозможно. Невозможно... Остается одно.

Я перебросил ногу на другую сторону трубы. Чтобы усидеть на ширине двух кирпичей на высоте метров тридцати, надо сохранять чуткое равновесие. Сильнее нагнулся, быстрый полет и вниз. Но тогда я смогу вырваться.

Может быть, как раз это и есть Путь? Так просто и естественно. Но ведь этот Путь начинается с любой крыши. Почему же им не пользуются. Я глянул вниз, в темноту, где сидели они и ждали. Нет, это не Путь это просто конец.

Или в этом и есть испытание, о котором меня предупреждал он? Мне предлагается выбор: закончить мгновенно или спуститься по ржавой лесенке, что внутри трубы, и попытаться найти Путь. Найти самому.

Что делать мне сейчас?

На той стороне Обводного парочка нацеловалась, она прижала огромный букет к лицу и кажется, беззаботно засмеялась, он открыл перед ней дверцу машины и побежал за руль.

Будь оно все проклято. И это Великое Посвящение и весь это электрический город. Я этого не хотел, я даже не думал, что окажусь здесь. Меня не предупредили и не спросили: хочу я или нет! Почему я должен так мучиться, за что я расплачиваюсь? Устроили выездной пикник ада, так я в гости не напрашивался! За какие грехи мне такое наказание? Я был обычным мелким человечком, копал себе уютную норку, денежку копил и вдруг попал. Где справедливость? Какая гадина меня сюда засунула! Я вам не червяк, я вам покажу. Вы у меня дорого заплатите!

Я сорвал со лба обруч, уже собираясь отправить его туда же, куда пожертвовал банку. Но не смог. Потому что увидел себя со стороны: ночь, ветер, на самом краешке трубы уселся человечек в невероятном костюмчике и бросает вызов непонятным, необъяснимым силам, которые создали Этот Мир и оставили из него только один выход, может быть оставили. Выход никто никогда не видел, но все знают, или хотя бы уверены, что знают: он — есть. Путь есть. Осталось его найти. Какая цена назначена и почему она именно такая, с трубы не видно.

Зато я вспомнил все.

Глава 2 Шлагбаум

Контору эту я нарыл в сети. «Наш» банк, то есть, называется он так, мы им не владеем, а пашем на него, надумал открывать новые офисы в спальных районах, чтобы доверчивое быдло тащилось за кредитами к нам, никуда не сворачивая. А раз новый офис, что значит? Это значит: закупать все новое. Отдел наш, уж точно наш, для того и держат — закупать нужное по минимальным ценам. По самым что ни на есть честным, и выгодным для банка. Ну, и для себя полезным, само собой. Только об этом за дверями нашего отдела знать не полагалось.

Каждый сидел на своей теме. Кто на оргтехнике, кто на ремонте. У меня был кусок по канцелярщине и мебели. Я, конечно, знал всех поставщиков офисных комплектов, но народ стал жадноватым, не хотел отстегивать больше трех процентов. Говорят, и так цены опустили ниже смысла, больше не можем, извини. А что значит три процента? Два, по любому, надо отдать начальнику отдела, иначе нельзя, он крыша. И что остается мне? Паршивый процент. Пришлось искать новые варианты.

Прозвонил я пару мест, цены вроде были нормальные, только вот намеки понимать отказались. Говорят: «работам по прайсу, скидка, разумеется, возможна, но зависит от объемов, и не от чего больше». И все. Мы белые и пушистые. В другой дыре залупили такой ценник, что можно и десять процентов распилить, только потом придется перед службой экономической безопасности танцевать краковяк на сковородке.

И вот звоню я последним по списку, интересуюсь своим вопросом. Оказывается, у них все есть. А цены не просто оптовые, а какие-то подозрительные.

— У нас особые отношения с нужными людьми — объясняют.

И сразу прямым текстом: «готовы учесть ваши интересы». Это при таких то расценках! Прикидываю навар: густой и сладкий.

Адрес в другом конце города, на Обводном канале, сидят в помещении какого-то бывшего завода. Можно приехать хоть сейчас. Все есть на складе, поставка по платежке. Фантастика! От такого мармелада не отказываются. Быстро подписываю доверенные бумажки и дую. Пробираюсь через отборные заторы центра. Середина дня, духота, народ дергается, ездят, как хотят, сигналят, все на нервах, еще две аварии объезжать пришлось. Сворачиваю с Московского проспекта на Обводный канал, стало поспокойней, но лезли плотно. Кое-как минул бывшей Варшавский вокзал, теперь супермаркет с кинотеатром, протащился Балтийский, где народ на электрички прет, отстоял дежурный затор у Старо-Петергофского моста. Но как проскочил его, набережную Обводного будто вычистили. Как будто машинам въезд запрещен. Хотя чему удивляться, задворки города, жилых домов нет, дальше – только старая дорога к торговому порту.

Нужный номер дома поначалу зевнул. Таблички закончились на сто двадцатом, а искал — сто тридцать восьмой.

Я его сразу увидел: не советский бетонный сарай, а стена красного кирпича имперской кладки в пять этажей, с башней как у китайской пагоды посредине. Он стоял неприступной кремлевской стеной с пустыми окнами и заколоченными рамами. Нигде не шелохнулась ни одна штора. Огромный завод, словно мертвая крепость, молчаливо взирал на другой берег канал, где растянулась бесконечная линия желтых домишек с колоннами и портиками, да стенами в метр толщиной. Видать, военные склады с войны Наполеона.

Ворот не было. Зато между соседними корпусами дугой перекинулся бетонный виадук, под которым пролез бы крейсер средних размеров. Каменное коромысло поддерживало горбом длинный переход, сложенный из давно немытых стеклоблоков. На этом величество заканчивалось. Свободный въезд ограничивал залатанный шлагбаум. А вместо строго КПП торчало строение из неопознанных досок поставленное как перевернутая пирамида. Изнутри тренькал старенький телевизор, на порожке, как полагается, дрых барбос, уткнув морду в потертые лапы.

Охранник в стирано-черной форме с драным шевроном ЧОПа, лениво спросил: «куда?». Я назвал контору. Он махнул, не интересуясь, чиркнул в конторской книге, даже пропуск не выписал. Я поставил машину на сигнализацию, и прошел мимо кривого шлагбаума, перетянутого изолентой с бечевкой. Кажется, он вообще не поднимался.

Насколько хватало глаз, во все стороны расходились улицы из строений одинакового красного кирпича. Корпуса и домишки, глухие стены и обвалившиеся дырки. В глубину завода тянулась одноколейная железная дорога. Пустые окна и заколоченные, отвалившиеся двери, груды металлического мусора и строительного щебня, цепи и осколки бутылок, словно над заводом прошло побоище не оставившее живых.

Из стен росли погнутые металлические конструкции, напоминавшие орудия пыток, или хитрейшие подъемные устройства. Оборванные провода висли с растяжек прямо поперек заводских «улиц». Тишь да пустота, лишь ветра посвист. Упадок империй выглядит одинаково: среди мертвечины обваливаются камни и крошатся, смешиваясь с землей из которой вышли. Навстречу пробивается трава и деревья, медленно поглощая чужих. Так оставленные инками города безвестно исчезали в джунглях сельва, и скоро от труда человека остается лишь ровное море крон деревьев. И тут во многих окнах уже колосились кустики, мох полз по стенам. Казалось, люди покинули завод много столетий.

Следов коммерческой деятельности или офисов не наблюдалось. Ни контейнеров, ни снующих ребят с ловкими глазами, ни водил-экспедиторов с «бычками», ни мелких и даже крупных оптовиков. Покой заброшенного хутора. Даже звуки города куда-то делись. Фирме в таком месте не за аренду платить, а приплачивать надо.

Что-то стало мне не по себе. Навара конечно, жалко, но... Наплевать на деньги. Заработают, сколько есть.

И я повернул назад. Но охранник уверенно ткнул в сторону поворота, воротившего налево:

— Там сразу увидишь.

— У вас, что война закончилась? — крикнул я.

— Само развалилось.

Я пошел вперед. За стеной какого-то строения, полагался истертый «лежачий полицейский». Никаких следов от машин я не заметил. Зачем он здесь, было совершено не ясно. Я шагнул на спинку. Твердая резина спуржинила. И перешагнул.

Где-то за спиной лопнул хлопок, навроде пробки шампанского. Я оглянулся, но охранник все так же привалился к будке, посасывая пиво из банки. Шлагбаум качался от ветхости.

Завернув за угол, я обнаружил вывески конторы. Потому что других не было вовсе. На углу серого здания натянули баннер «Добро пожаловать ООО Надежда». Его дубликат вделали в стену последнего четвертого этажа, прямо под окном с новеньким стеклопакетом. Меня приглашали следовать уверенным курсом.

Кованые створки дверей, распахнуты настежь.

Я вошел внутрь и вынужден был подниматься. Лифта не было даже в проекте. Каждый подъем на этаж, построенной, когда не стеснялись высоты потолков, стоил немалых усилий. Один пролет вставал за три или даже четыре, нормального бизнес-центра. Массивные каменные ступени, с выщерблинами и сколами, поднимались уверенно выше. Опоры лестницы на совесть – из литых чугунных стоек, причем с выделанными лепестками и фруктами. Что удивительно: ни одной батареи отопления. И как они тут зимой терпят? Еще удивительней: свет на лестницу попадал только из огромных окон. Никаких следов ламп или дежурных лампочек.

Одолев уже два этажа, я не встретил живой души. На площадки выходили одинаковые стальные двери наглухо закрытые и без номеров. По всему, скромные арендаторы не очень хотели, чтобы их нашли.

На каждом этаже оказалась странная штука: между дверями шли узенькие рельсы, другие — внакрест к ним начинались от ступенек лестницы и упирались прямо в стену. Там, где рельсы пересекались в полу, лежал поворотный круг, с литой печатью. Когда-то он должен был служить для поворота вагонеток: их завозили по одни рельсам в центр поворотника, разворачивали под прямым углом и толкли уже в другом направлении. Только вот тут можно было возить?

Доползя до четвертого и глотая изрядными порциями воздух, я заприметил дверь, белой краски с маленькой табличкой «ООО Надежда». Плакат, приглашавший «добро пожаловать», нависал скромным козырьком. Дверь напротив по-прежнему была черна и глуха. Счет ступенькам я уже потерял, а лестница продолжалась дальше, кажется еще двумя или тремя этажами.

Из-под белой двери рельсы тоже выбегали.

Звонить не потребовался. Створка распахнула милую секретаршу.

— Как нас нашли? — вежливо улыбнулась она.

— Легко! — гордо вру я. — А что это за территория?

— Бывший завод резиновых изделий — воркует Алиса, так она представилась. — Галоши, шины и тому подобное. Скоро здесь будет реконструкция под деловой квартал. Мы успели купить офис по очень выгодной цене.

Офис благословенной конторы кристально чистый, натужно белый, зияющий светом галогенных ламп. Кроме стола Алисы, в шахматном порядке располагалось еще десяток. За ними только что работали, дымились чашки, горбились пиджаки и грелись мониторы. Только никого не было. Обедать пошли?

Алиса оказала не секретаршей, а менеджером по продажам. Общий язык мы нашли без лишних слов, как люди, привыкшие покупать-продавать. Я выбрал из каталога офисные мебеля, Алиса набросала бюджет, и сразу прикинула мои двадцать процентов. Нет, честное слово, ради таких кренделей стоило тащиться на край города.

— Мы как деньгу кинем, постараюсь прямо сегодня, так я за долькой загляну. Устроит? — корректно спросил я.

— А зачем вам ждать? Возьмите прямо сейчас. Евро подойдут? — Алиса отсчитала порцию пятисотных купюр. Вот это чистая работа! Откат должен идет впереди сделки.

— Надеюсь, в следующий раз обратитесь к нам — скромно сказала она.

Я сказал себе: «какие могут быть сомнения! Теперь – только сюда». И даже прикинул, когда смогу купить новую квартиру.

— Кстати, мы торгуем не только мебелью. У нас есть хорошие позиции по бакалее. Интересует?

— Эту тему ведет мой коллега.

— Да возьмите на пробу, вдруг пригодиться — и Алиса вынула откуда-то из-под стола упаковку минеральной воды, блок плавленых сыров, выбор копченых колбас в вакуумной упаковке, нарезной хлеб, наборы специй и крошка-бутылёк виски, какие дают в самолетах, хотя глухо неизвестной марки.

— Оптовики предоставляют нам раздаточные экземпляры, так что это бесплатно.

Каюсь, не смог устоять от халявы. Подхватив подарки в охапку, отвесив благодарностей и обещав передать контакт нашему спецу по еде, я двинулся к выходу.

— Простите, через эту дверь уже не выйти, там сейчас погрузка. Пройдем к другой лестнице…

На самом деле: доносился шум и визг, словно тяжелая глыба металла нехотя ползла по каменному полу.

Алиса, грациозно балансируя бедрами, зацокала в глубину офиса. Симпатичные булочки натягивали узкие брючки, истончаясь в дельную талию. А рыжие колечки волос, терлись о спинку с медовым перезвоном. Я плелся, прикидывая, не спросить ли её мобильный.

Офис оказался непривычно большим. Наконец, Алиса приложила магнитку к невидимому замку, открылась другая белая дверь, неплохо спрятанная в стену. Девушка-мечта улыбнулась:

— Не забывайте нас!

Хотелось сказать, что готов продолжить сегодня вечером, но дверь захлопнулась. Я оказался на площадке с упаковкой минералки и мешком закуски. На этой двери красовалась знакомая табличка «ООО Надежда».

Я пошел вниз. Появилось странное чувство, что поднимался именно этой лестницей. Как-то странно знакомой показалась она. Не могу сказать точно. Идя вверх, я старался не пропустить этаж и боролся с недостатком кислорода. Теперь стало легче идти и обращать внимание на мелочи. Вот поворотный круг с игрушечными рельсами. Вот крюк, в стене, как будто такой уже видел, вот ступенька с пятном краски, вот столбик с отбитым букетом. Я не знаю, как и почему запомнил эти детали. Просто они показались мне виденными. Но я быстро успокоился, что эффект дежа-вю еще никто не отменял. Мало ли где и когда попались на глаза эта ерунда. Я ведь точно прошел к другой двери.

Спуск выдался легким и приятным. Имея в карманах контракт на поставку, хороший куш и полные руки дармовой жратвы, жизнь стала отличной штукой, даже в этих ободранных стенах. Лестница кончилась быстро.

Не обращая внимания на похожие трещины, я вышел наружу. Погода испортилась. Жара исчезла, небо стало серым, накрапывал дождь.

Я огляделся и не признал, куда попал. Стены красного кирпича, пустые окна и кучи мусора — те же. Но все совершенно другое. Я точно помнил, что напротив двери, в которую заходил, не было покосившегося навеса. А тут напротив красовалась погрузочная зона склада, маленький перрон с навесом и рельсы одноколейки. Не мог я ошибиться, что за дела. Глухое местечко бывшего завода выглядела тревожно чужим.

Здесь я точно не был.

Глава 3 Перрон

Налево пойдешь — трехэтажный корпус с пологой крышей. В него ведут огромные ворота, запертые наглухо. Что дальше — не видно. Заволокло парным туман. На право пойдешь — пустырь с развалившейся котельной, из разбитой стены глядят черные бока кочегарки. И никакого следа шлагбаума и сонного охранника. Я ведь шел сюда совсем немного, метров двадцать, повернул за угол и сразу показался дом с баннером «ООО Надежда». Но тут и намека не было на выход к Обводному каналу. Как будто попал в желудок мертвого завода.

Поблуждав туда-сюда, я решил вернуться и попросить Алису показать мне дорогу. Заодно укрепить знакомство.

Я обошел корпус, чтобы найти вход на прежнюю лестницу. Стало зябко, дождь капал чаще. А еще появилось идиотское чувство, что за мной следят. Я нарочно оборачивался резко: никого. Но как только двигался, ползла неприятная, зудящая точка, внизу затылка, словно кто-то нацелился. Я ускорил шаг и быстрее, чем думал, вернулся на лестницу. Теперь она казалась чужой. Может, в старых домах живет закон леса: дорога обратно непохожа.

Забраться на четвертый этаж с грузом воды и припасов стало труднее. Кое-как доковыляв до площадки, я изготовился подать сигнал бедствия, но обнаружил вместо белой двери черную и наглухо закрытую. Я помотал головой, чтобы вылетела дурь, но белеть дверь не торопилась. Поставив пакеты на остатки кафельного пола, я нагнулся чрез перила и постарался подсчитать этажи. Может, случайно маханул на пятый? Нет, все верно.

На этаж выше обнаружились те же стальные черные двери. Идти еще выше, смысла не было: там маячил последний этаж. Может спуститься ниже?

Идея оказалась бестолковой. Те же двери да поворотные круги с рельсами между ними. Не зная, что еще бы предпринять, я вернулся на проверенный четвертый, подошел к той двери, что должна была быть белой, и саданул кулаком. Пустая бочка притворяется колоколом, когда по ней бьют палкой. Но этот звук, словно стучишься в пустую гору. Дверь дрогнула, и нарастающее эхо пробрало дрожью пол. Кажется, весь дом затрясся, готовый рассыпаться в начале землетрясения. Я почувствовала, как волна тряски пробрала меня до костей и ушла в пол.

И я спустился. Оставался последний выход — обойти дом. Но оказалось, что приветливый баннер «ООО Надежда.» куда-то делся. Не было и вывески на последнем этаже под белыми стеклопакетами. Не было и самих стеклопакетов. Вместо них – разбитые стекла с вывороченными рамами. Видать, я здорово плутанул. Дом-то выходит не тот. Не веря своим мозгам, я опять повернул назад.

Перрон с навесом был на месте. И узкоколейка. А вот перед дверью сидело живое существо. Замотанная в драный платок мордочка, почерневшая от грязи и копоти, пялилась хищными глазками и лыбилась беззубым ртом. Три слоя одежек, а сверху накидка из зеленой резины. На ногах существа болтались огромные сапоги, перетянутые витками проволокой. Из-за спины торчал куль, ростом выше хозяина, державшийся на рюкзачных ремнях. С шеи свешивались ручки вместительной котомки. Гость поднял руки вверх, как будто я собирался брать его в плен, хлопнул перед собой и протянул ладонями вперед.

— Сделка? — каркнул он.

Я поглядел по сторонам, нет ли поблизости напарников. В глухом месте бродяги могут напасть стаей, я знаю. Но этот, кажется, был один.

И тогда сказал я, довольно дружелюбно:

— Мелочи нет. Свободен.

— Мирная сделка!

— Вали отсюда.

— Почем водица, пришлец?

— Тысяча евро — это я пошутил.

Существо стремительно полезло в сумку, пошуршало, словно мусоля вслепую, вынуло стопку, перетянутую резинкой, и бросило к моим ботинкам. Поднял я скорее из любопытства. Это оказались евро в купюрах по сто. Довольно новые и не засаленные. Настоящие деньги. Я отправил «котлету» в карман:

— Дам воду, если покажешь где тут выход.

— Сделка назначена! — завопило оно.

Мне стало смешно. Размахнулся и пустил упаковку воды так, чтобы попала в лоб. С невероятной ловкостью существо взвилось, налету цапнуло пластиковый короб, прижало к себе, как мать – потерявшегося ребенка. И принялось убаюкивать бутыли. Затем вдруг с неожиданной силой разорвало упаковку, рывком свинтило пробку и с наслаждением принюхалось. Да-да, этот псих нюхал обычную воду! Медленно приподнял бутыль, высунул распухший язык, покрытый гнилым налетом, и пролил тонкую струйку. Давно я не видел такого страстного наслаждения на лице, пусть отдаленно человеческом. А ведь с таким подаянием мог пить кое-что и получше негазированной воды.

— Ладно, брат, показывай дорогу.

Заморыш стремительно пихнул упаковку за спину, а бутыль завинтил с такой силой, что пластик должен был лопнуть. И нежно опустил в котомку.

— Туда уходи — показал он кривой лапой в сторону, где я уже бродил, и вдруг кинулся наутек. Он убегал на полусогнутых ногах, как зверек, недавно вставший на две конечности, высоко задирая поклажу. Но угнаться за ним было невозможно. В три счета оказался в метрах двадцати, а еще через секунду исчез, юркнув за угол дома. Только в мелких лужицах ходили круги. Все, был и исчез. Зато у меня в кармане осталась штука евро. Без груза бутылок сразу стало легче. Я закину пластиковый мешок за плечо, и собрался тупо идти в одну сторону, пока не уткнусь в какой-нибудь забор или корпус, а уж оттуда выберусь к шлагбауму. Из-за угла, где исчез оборвыш, вылетел вопль.

Глава 4 Разделка

Умный человек, даже тренированный, блюдет закон улицы: услышал крик о помощи – беги со всех ног в другую сторону. Помочь не сможешь, а по голове получишь наверняка. Урок накрепко вбила подворотня. Заступаться надо только за себя, да и то, когда другого выхода не отсталость. Зачем я побежал не в ту сторону? Понятия не имею. Наверное, перепутал направление. Все сидишь за столом да рулем, совсем мышцы расклеились. Но тут я себе понравился: на короткой дистанции даже не запыхался.

Я выскочил за поворот, и поначалу не разобрал, что происходит. В ошметках тумана копошиться куча, словно в горку мусора забралось живо существо и ворочается. Горка издавала чавкающие звуки, сипела натужно, кряхтела, жадно урчала и что-то с хрустом рвала.

Это были человекоподобные существа. Они лезли друг на друга, толкались, отпихивались, суетились, бились локтями, щерили зубы, шипели, вываливались и снова кидались в гущу, стараясь хоть как-нибудь пробраться к тому, что пряталось в глубине, как слепые щенята дерутся за сиску суки. Остервенение их было велико и азарта горяч, они не замечали свидетеля.

Драка шла за добычу, за сладкую и желанную добычу, выслеженную и пойманную стаей, но которой на всех не хватит, а победит самый ловкий, самый сильный и самый голодный, готовый порвать в клочья любого, кто встанет поперек. Стая крупная, а добыча мелкая. Биться за место у жертвы приходилось трудно. На спине оборванцев болтался шар, из перемотанного тряпья и рвани, перетянутый толстыми резиновыми полосами навроде тренировочных бинтов. Как один, были обуты в резиновые сапожищи, густо обмотанные проволокой.

Из глубины кучи вырвался стон, жалобный и отчаянный, но захлебнулся булькающим всхлипом. Стая заволновалась и утроенным рвением принялась за дело. По земле мягко расплывалась темная лужа, красновато отлива. Вдруг вершина кучи развалилась, двое дерущихся отлетели в стороны, а разверзшийся котлован вынырнул член стаи, самый сильный. Победитель вздел бутыль, и не жалея чужих спин, каблуками топча, выбрался на асфальт. Добычей ему еще стала оторванная рука, которую он небрежно запихнул в нагрудную суму.

Я, было, принял его за моего богатого заморыша, но даже слой крови с грязью не спутал. Сморщенное, обветренное лицо, украшал здоровенный нос картофелиной. Он сладострастно погладил бутыль, и вдруг увидел нечто совершенно нежданное и негаданное. Сморщенное личико сжалось выжитой тряпкой, обнажая обрубки черных зубов, улыбнулся он так, и нежно прошипел:

— Пришлец чистый…

Стая замерла, как по команде повернув головы, даже высунулись из-под месива тел и тряпья. Полдюжины хищных мордочек, меченных следами охоты, уставились в мутном удивлении, в котором честно и прямолинейно читалась радость: надо же, какой удачный день. Лапы сжимали добытые бутыли минералки, в лохмотьях упаковочного целлофана.

— Здорово местные, лютуете не по-детски? — как можно спокойней сказал я.

Личики, перевязанные бабьими платками, быстро переглянулись меж собой и назад вперились на гостя. Улыбались они удивительно резиново. А самый шустрый выползок так и вовсе двинулся полшажка, но отпрянул.

На карликов они походили меньше всего. Согнутые в три погибели спины могли и распрямиться так, что будут мне в рост. Да и брали численным преимуществом.

Всяческого мусора вокруг прибывало в изобилии. Но в руку так и просилась металлическая загогулина с метр длиной. Не тратя драгоценные секунды на знакомство, я кинул пакет, подхватил инструмент уличного возмездия и проехался наискось по самому прыткому. Этого хватило, чтобы он грохнулся на заспинный багаж, высоко задрал сапожищи и выполнил кувырок через голову.

Стая замерла в растерянном восхищении. Их надежды я не обманул. Когда противник растерян, он парализован. Не выбирая кандидата, я принялся рубить железкой, куда попало. В основном по харям, но и хребтинам досталось, так же плечам, кому-то задело копчик, другого по ляжке. Когда моя палица угадила по баулам, отдавался грохот, будто в таз падала куча гвоздей.

Без звука и крика, стая бросилась врассыпную. Разбегались тараканьим выводком, не пытаясь защититься, лишь прижимали пластиковые бутыли. Тот, кому досталось первым, управился встать, зашатался, но, поджав раскроенный подбородок, заковылял прочь, не оглядываясь.

Там, где разбежалась свора, осталось разворованное тельце богатого заморыша. Его буквально ободрали на шматы. Только одна нога кое-как прилежала телу. Да и тела-то, почти не осталось — вывороченный зев кишок.

И вдруг я допер, что наделал. Скромный менеджер банка поехал на заказ, но вязался в драку с кодлой бомжей, вошел в раж, отдубасил их, а теперь красуется с кровавой железякой над разодранным трупом. И если тут появятся менты или охрана, как по закону подлости, то объяснять придется так долго и дорого, что лучше не думать.

У меня реально переклинило мозги. Такого я от себя никак не ожидал. Вообще-то последний раз ввязался в драку лет пять назад, еще в институте, но там дело касалось дамы, да и то по пьяни. А что меня повело в средине рабочего дня, да на трезвую голову? Все, с боевиками пора завязывать, переходим на авторское кино.

Зашвырнул я тупое оружие, как мог дальше, подхватил пакет и кинулся наутек. Надо было бежать куда угодно, только как можно дальше отсюда.

Я уже выскочил к грузовому перрону, когда вдалеке за домами и стенами чей-то голос завопил сигнальной трубой:

— Пришлец лютый явился!

Я поднажал.

Теперь кричали далеко с другой стороны. Чей-то высокий голос, на визге донес:

— Пришлец лютый явился!!

Я бежал так, как только мог, не разбирая луж и мусора.

И тут со всех сторон, обрушил гомон, на разные голоса, закричало и завизжало невидимый хор, обрывая и подхватывая один мотив:

— Пришлец лютый явился!!!

Вот что значит, забросить тренировки. Грудь разрывалась от переизбытка кислорода, во рту слюна кисла отвратительным вкусом жести, я держался из последних сил, чтобы не свалится. Направление давно потерял. Просто мчался вперед, огибая углы и поворачивая, когда заканчивалась долгая стена с пустыми окнами и воротами. Где я теперь, уже точно не представлял. И хоть старался держаться примерно стороны выхода и Обводного канал, но заплутал и сбился окончательно.

Мышцы сдулись, пришлось остановиться и, пуская слюну, запихивать в глотку воздух. Дыша, как мерин после гонки, я оглядывался в полглаза, но кругом надвигались неразличимые стены красного кирпича и зевы пустых окон.

Кажется, я оказался на улице, которая выросла от постройки длинных трехэтажных цехов. И вот там, в дальнем конце, если это был дальний конец, в тумане появилась какая-то фигура.

Я сразу понял, что она двигается ко мне. Может, окончательно съехал, но, честное слово, этот тип был одет во что-то похожее на длинный плащ, а на голове у него торчало сооружение вроде кастрюли. Но больше занимало другое. Субъект помахивал чем-то похожим на короткий тесак. Я не мог разглядеть его лицо, слишком далеко и туман мешался, но почему-то показалось, что ничего хорошего от этой встречи не будет. Хотя на мента он смахивал меньше всего. Даже на мента в плаще.

И что противно, вдруг пробрал поносный страх. Детский такой старшок. Чуть не описаться можно. Умом-то я понимал, что должен смываться со всех ног, бежать без оглядки, драть так, чтоб пятки сверкали, но проклятые мышцы претворились деревом. Я тупо стоял полусогнутый и пялился, как тень приближается.

Откуда-то с небес врезали пощечину. И сразу стало легче. Вторая привела меня в чувства. Неизвестный благодетель обдал истошным ароматом пота в машинном масле, вцепился в локоть когтями и приказал:

— За мной быстро. И щоб без уговоров! Я вам говорю.

Я почему-то решил слушаться голос чужого разума, раз своего не осталось.

Глава 5 Нора

Сначала мы забежали в распахнутые ворота пустого ангара, потом оказались за проломом стены, как – уж не помню вынырнули к узкоколейке, пробежали по ней, оказались возле огромного пятиэтажного корпуса, поднялись, вроде бы, на второй этаж, потом по коридору, вниз, тут я совершенно потерялся, и покорно ковылял за спасителем. Наверно, спасителем. Пока я видел только его спину и то, что ее прикрывало. Во всяком случае, вещевого горба на ней не было. Хоть и согнутые, плечи укутывал кусок зеленой материей похожей на туристическую палатку.

Прыткий сбавил ход.

Мы были в узком коридоре, между окнами и рядом дверных проемов. Пол густо крыл листопад рваных страниц вперемешку с шестеренками, зубчатыми колесиками, болтами и прочей слесарной дребеденью. Прямо передо мной покоилась содранная дверь с табличкой «Старший мастер». Прежде чем сорвать, её долго пытали, нанося глубокие увечья, а более всего досталось табличке. Крашенная жесть удержалась чудом, на одном гвозде. Трое других вырвали с мясом.

Я смекнул, что слишком долго для нормального человека рассматриваю драную деревяшку, при этом отдыхиваясь и держась за колени.

Поводырь прижался к проему окон и резким махом приказал сесть. Мне уже было так равнобедренно, что я шмякнулся задом на кучку бумаги. А он медленно приблизился к скосу, опасливо выглянул, быстро озираясь снаружи, резко присел, на карачках шмыгнул вдоль подоконника, вытянулся по другую сторону и опять произвел осмотр местности отработанными приемами заправского вояки.

Тут я смог разглядеть его. Оказалось, что ланью несся глубокий старик, не меньше семидесяти. Лицо его, сморщенное как черносливина, отличалось удивительным крючком горбатого носа и толстыми, навыкат губами, нездорового синего отлива. И уж конечно богатырские брови, крыльями мохнатой бабочки торчали над белесыми глазами. Дедушка был суров и сосредоточен как древний идол.

Тщательная разведка все же убедила его, что опасности пока нет. Меня удостоили царственного взгляда и кивком указали, куда следовало ползти. Я бухнулся на колени и «лошадкой» потащился вслед. Под ногами комкалась стенная газета, на которой изодранный летчик высматривал даль коммунизма.

Мы проползли в открытую комнату, которая оказалась промежутком сквозного коридора. В дальнем конце торчал огромный шкаф для конторских бумаг, с выпотрошенным нутром и настежь распахнутыми дверцами. Спутник мой оглянулся, залез в шкаф, поднажал заднюю стенку и открыл темный лаз. За ним обнаружилось укромное убежище. Он залез первым, я следовал покорно.

Норка тесная, но уютная, забита разнообразным хламом. Свет попадал из дыры вынутого кирпича. И только. Духота и пыль в древнем чулане показались бы курортом по сравнению с вонью тайника. В норке несло промозглой грязью. Хозяин, видимо, не следил за тем, как живет. Он поставил на место кусок фанеры и довольный собой, а может милым, уютным домом, устало привалился к горке неразличимого мусора.

Я оперся спиной о деревянную стенку.

Старик поерзал, устраиваясь, и печально вздохнул:

— И щё вы себе думаете?

Я признался, что ничего не думаю, потому что разучился это делать за последний час.

— Смотрите, же! Пришлец, а уже зашел на самого Темнеца! — воздел он руки и вдруг хитро сощурился, — А который у вас час?

Я уверенно показал левое запястье и обнаружил на циферблате жирную паутину трещин. Оказалось: в суматохе расфигачил любимый лонжин.

— Так и знал… — опять печально вздохнул старик. — Как в Далёком?

— Где? — не понял я.

— Ну, Там, где же ещё, вы думаете?

— В городе?

— Ну, так, конечно.

— Пробки, духота, народ с жары бесится. Скоро потащатся в отпуск.

— О, счастье! — проговорил он и, честное слово, у него навернулась слезинка. Старик сморгнул и протер кулаком глазницу. — Так, щё хочу сказать. Будем представлены. Будем считать, что меня звать Яшек. Иегова — знаете? Так я, так щёб ему не обидно было, Яшек. А вас?

Я назвался.

— Это забудь — уверенно заявил он. — Клич был: лютый. Значит, таким и быть. Тебя клич нарек. Хорошее имя, страшное. Пусть прирастет глубоко. Может, ты, и заслужишь милость.

Я не стал спорить со старым человеком, видать не совсем адекватным. Живет, бедолага, на помойке, потерял чувство реальности, несет ахинею.

Яшек вдруг жадно облизнулся, сощурил глаз и подхалимисто спросил:

— Водицы не осталось, бутылочки, нет?

— Откуда знаете, что была? — стараясь не удивиться, спросил я.

— Щё тут знать! — Яшек воздел ладони к небесам. — Нашел чем удивить! Положено. И паек. Нет?

Вдруг я понял, что сжимаю в кулаке презентованный пакет. Целлофан истрепался без дыр. Разжав затекшую хватку, вынул, что попалось, и протянул старику. Яшек вытаращил глаза на герметичную упаковку твердокопченой:

— Это, щё, мне? Даешь так?

— Спасибо, что подсобили — брякнул я и попытался скроить ртом «чииз», но что-то не покатило.

А дед был явно с приветом. Схватил нарезку, руки трясутся, обнюхивает как собака, лизнул, погладил и быстро спрятал за пазуху. Под серой накидкой обнаружилось брезентовая куртка, да, кажется не одна. Еда исчезла в капустных одежках.

— Фику продал, нет?

Я хмыкнул:

— Кому?

— Ну, торбнику… Денег за водицу взял?

— Нет — без стеснения соврал я.

— Таки, сохрани. Пригодятся к холоду. Топить можно. Скажу, щё, доллары горят лучше, они из тряпки, а вот еврики только дымят, без толку. Только до холода дожить нужно.

Бред хорош в небольших дозах. Болтовня это стала больно мутной.

— Яшек, вы тут место знаете, поможете добраться к выходу?

— Куда? — искренно удивился он.

— Ну, к выходу на Обводном, там, где шлагбаум. Можно другой, но лучше туда, у меня там машина припаркована.

Старик уставился, не мигая:

— Так щё, не понял?

— Чего?

— Знаешь, где ты?

— Бывший завод, кажется.

— Послушай, мальчик — Яшек наклонился ко мне и сцепил пальцы на груди. — История такая. Лет сто пятьдесят два умных еврея, притворились немцами и сложили маленький гешефт в России, то есть, мануфактуру, щёб делать галоши. И построили Русско-американское товарищество «Треугольник». Короче, «Т.Р.А.Р.М.». Дело пошло дай бог каждому. Скоро вся империя ходила в галошах «Треугольника». Потом пришли большевики, им тоже нужны были галоши, а все больше шины. Так что заводик стал «Красным треугольником». Флагман индустрии, честное слово. Но как только вернулся капитализм, флагман сел на мель и разбился вдребезги. Все развалилось. Ты меня слушаешь?

Теряя остатки терпения, я вежливо кивнул.

— Так, вот ты тут. В «Красном треугольнике». Поздравляю, нет?

— Это всё? — я не скрывал раздражение.

— Тебе мало?

Мобильник оказался на месте. Я щелкнул нокиевский слайдер и нажал быстрый вызов Сереги. Прошел первый звонок, второй и телефончик сыграл отбой. Экран потух.

— Щё, не работает, да? Ай-вэй! Кто бы мог подумать: чудо техник и дало осечку! — кажется, Яшек издевался, старый мерзавец.

Аккумулятор. Что же еще! С утра батарейка на исходе и перед поездкой забыл воткнуть в сеть. Как всегда в самом нужном месте аккумулятор сдох. Надоело, выброшу, куплю новую мобилу.

Я разогнул, сколько было можно, и протянул старику руку:

— Было приятно, мне пора.

— Да? — удивился он. — Можно один вопрос? Прошу прощения, может показаться странным. Что у тебя в карманах? Деньги не в счет.

Личный самодосмотр выявил: швейцарский ножик, зажигалку, связку ключей, солнечные очки и портмоне. Остальное богатство холостого мужчины осталось в бардачке. А вот маленькую игрушку из заднего кармана я показывать не стал. На всякий случай. Как ферзь в рукаве.

Осмотрев предметы, Яшек изрек задумчиво:

— Может быть…

Я пихнул ногой задвижку шкафа, лист фанеры сухо хлопнулся. Более не интересуясь лепетаниям Яшека, выбрался из вонючего закутка. И даже не оставил продуктовый набор нищему придурку. Так он меня достал. Старик не пытался удерживать болтовней, лишь поглядывал испуганной мышкой.

— Скажи хоть в какую сторону выход? — попросил я в досаде.

Яшек воды в рот набрал.

— Ну, и пес с тобой! Сам выберусь.

Старик запахнулся накидкой и весело пробормотал:

— Будешь искать — спрашивай Цех Тишины. Я тут держусь. Лизнецы покажут.

— Заметано. Как тока — так сразу.

— Конечно! Если доживешь ночь…