В издательстве Clever вышел русский перевод книги американского писателя Пола Гэллико «Белая гусыня». Написанная в начале сороковых годов прошлого века, эта короткая повесть выдержала 299 изданий и прославила своего автора на весь мир. Российское издание – юбилейное, трехсотое. В первую очередь, книга невероятно красива, как чисто внешне, так и по содержанию. Но также эта история, на которой выросло уже несколько поколений читателей, сегодня приобретает совершенно иное звучание; что печально, весьма злободневное для наших с вами реалий.
Если открыть «Белую гусыню» Пола Гэллико на самой последней странице, где краткие сведения об издательстве, типографии и авторских правах, можно найти надпись, набранную мелким шрифтом: «Для чтения взрослыми детям». Буквы действительно крошечные – тот, кто носит очки, без них не разглядит, что там написано. Оно и хорошо. Читать ее стоит не только детям, но абсолютно всем. Возможно, лучше всего это делать вслух. Прочтите ее человеку, которого любите, и не важно, сколько ему, – три года, тридцать лет или семьдесят пять. Эта книга задевает не просто эмоции, а именно чувства, расширяет, расшевеливает мир, персональную вселенную каждого, кто заглянул под обложку.
Англия, 30-е годы прошлого века. Одинокий художник, чернобородый горбун с отсохшей кистью левой руки бежит от мира и, в первую очередь, от собственного уродства. Он селится на заброшенном маяке, где никто его не найдет, не увидит; где ничто не будет напоминать о жизни среди людей, радости которой ему не доступны. Филип Рейэдер, так его зовут, покупает также окрестные болотистые земли, чтобы ни один охотник не мог вскинуть ружье на расстоянии выстрела от маяка. Помимо живописи, вторая его любовь – перелетные птицы, для которых он строит что-то вроде перевалочной базы, питомника, отдавая гусям и уткам все тепло, не растраченное на себе подобных. Однажды маленькая девочка по имени Фрит приносит к маяку раненую белую гусыню, сбившуюся с маршрута. Вместе им удается выходить птицу. Каждые полгода гусыня возвращается на маяк, девочка взрослеет, неизменно навещая стареющего Филипа и свою новую крылатую подружку. А потом приходит война.
Фото: Издательство Clever
Первое слово, которое мелькает в сознании, едва начинаешь читать, – красота. Не используя ровным счетом никаких специальных литературных приемов и хитростей, Гэллико создает объемное, выпуклое пространство, внутри которого мрачные эссекские болота становятся олицетворением достижимого идеала лучшего мира, а завывания норд-оста звучат обещанием новой жизни, которое непременно будет исполнено. Подобный дар – называть вещи неприукрашенными именами, сгребать в кучу неотесанные слова в их первозданном обличии и расставлять на странице так, чтобы строки раскачивались и гудели, как высоковольтные провода, – открыт немногим. Один из тысячи, а то и из миллиона, может сказать, к примеру, «идет снег», ничего к этому не добавляя, и мы увидим снег. Это роднит Гэллико с еще одним американским сказочником, правда, исключительно взрослым сказочником, – Томом Уэйтсом. Беспримесная, чисто фольклорная традиция была и остается камнем преткновения для многих и многих стилистов. Верно ей следовать, правильно ею пользоваться способны лишь единицы.
Такие тексты с их вроде бы очевидной, но на деле призрачной простотой, как правило, оказываются наиболее сложными для передачи, переложения на другой язык. Требуется не просто определенный набор навыков и умений, но особая форма эмпатии, тот же способ видения мира, то же отношение к жизни и к словам, из которых эта самая жизнь вырастает. Совпадения случаются крайне редко, и чаще всего в переводе мы читаем книги, лишь напоминающие то, чем они изначально были, повторяющие мотивы, являющие собой вариации исходного авторского языка, а значит, и замысла, но не проникающие в суть; именно язык порождает замысел, не наоборот. Такие книги, как птицы с подрезанными крыльями, не отрываются от земли, и уж тем более не способны поднять в воздух кого-то еще. (Раскройте любую книгу на середине, подержите ее на весу, вы увидите птицу.) В переводе Олега Дормана «Белая гусыня» – летает. Это та самая история, которую рассказал Пол Гэллико много десятилетий тому назад.
«В его загоне как домашние жили гуси, прилетавшие из Исландии и со Шпицбергена. Каждый год в октябре птичьи стаи закрывали небо, и воздух наполнялся крылатым шумом несущихся над головой серых с красными лапками, белолобых с черными полосками на животе, белогрудых казарок с темными спинками и клоунским гримом и множества разновидностей диких уток – свиязей, крякв, шилохвосток, широконосок, чирков».
Графические иллюстрации Романа Рудницкого – не просто сопутствующие изображения, а живая и теперь уже неотъемлемая часть текста. Удивительно то, как они перекликаются не просто с сюжетом книги, но с другими, самостоятельными образами и историями, живущими в каждом из нас. Так, например, в портрете маленькой Фрит, держащей на руках раненую гусыню, проступают черты католических мадонн, которые столетиями смотрят на нас с репродукций, икон и фресок. Одна из последних картинок в книге – точная и беспощадная иллюстрация войны. Там нет ни бегущих в исступлении солдат, ни распускающихся ядовитыми цветами взрывов; там только одинокая белая птица, сидящая на борту опустевшей лодки, покачивающейся на черной воде, на фоне черного неба.
Война – это конец истории. Она множит смерть, убивает искусство, лишает любовь точки приложения. «Белая гусыня» Пола Гэллико, написанная в самом начале Второй мировой, – напоминание и предостережение. Как знать, возможно, кому-то, кто ее прочтет, станет наконец понятно, что любое повторение истории ведет только к одному – к повторению ее же конца. Любовь, как известно, рано или поздно все равно возьмет верх. Но многие из нас рискуют этого не увидеть.