Мир переживают очередную геополитическую встряску с пока неясными итогами, считает российский политолог Андрей Грозин. Конфликт между Россией и Западом нарастает, далеки от безоблачных отношения Китая с США, плюс наблюдаются центробежные явления внутри Европы. При этом у многих стран есть свои интересы в Центральной Азии.
Как скажутся конфликты между ключевыми игроками на регионе? На эту тему был наш разговор с заведующим отделом Средней Азии и Казахстана Института стран СНГ Андреем Грозиным. Получился он длинным, но сокращать ничего не стали – решили просто разделить интервью на несколько частей. Сегодня предлагаем вниманию читателям нашего портала KazakhSTAN 2.0 (kz.expert) первую часть – о влиянии Китая на страны Центральной Азии.
Коней на переправе не меняют
– Андрей Валентинович, новость о том, что власти Китая решили изменить Конституцию страны, убрав из нее норму, ограничивающую количество сроков для председателя КНР, широко обсуждалась в мире. Эксперты разошлись в оценках последствий этого шага: одни говорят, что он важен для продолжения начатых Си реформ, другие предупреждают – страна идет к диктатуре. А как Вы считаете?
– Решение ЦК КПК изменить конституцию Китая, убрав из нее норму, ограничивающую количество сроков для председателя КНР, уверен, было принято, исходя не из каких-то личных стремлений Си Цзиньпина упрочить свою власть. Это играло, скорее, второстепенную роль. А первостепенную – геополитика. Мир трансформируется, динамика мировых процессов, продуцирующих конфликты или ведущих к ним, увеличивается. То есть сейчас та самая ситуация, когда «коней на переправе не меняют». А Си Цзиньпин – фигура авторитетная, пользующаяся большой поддержкой населения Китая, в том числе благодаря активной борьбе с коррупцией.
Я был в Шанхае в январе этого года, в течение недели периодически смотрел телевизор. По всем каналам в конце новостного блока обязательно шли небольшие разоблачительные сюжеты о том, как попался очередной чиновник, как он сидит теперь в камере и кается. И в обществе борьба с коррупцией находит самый живой отклик и поддержку. Возможно, именно поэтому оно нейтрально восприняло новость о снятии ограничений по срокам правления для председателя.
То, что это так, можно судить хотя бы по не цензурируемой гонконгской прессе. Там позиция КПК критикуется, но видно, что в целом это решение воспринимается спокойно. Похоже, что травма, полученная китайским обществом в ходе культурной революции и правления Мао, уже зажила. Наше представление о том, что можно перебросить мостики понимания нынешней реформы Си от современного Китая к его маоистскому прошлому, совершенно ложно. Поднебесная времен Мао и Китай нынешний – это несопоставимые вещи.
Например, экономический подъем, рост числа богатых и сытых людей очень серьезно расколол прежние традиционалистские представления китайцев о мире, жизни, ценностях. Да, доминирующее влияние компартии остается незыблемым, но китайский коммунизм сегодня – это уже очень своеобразное движение. Компартия Китая является скорее государственным институтом управления внутриполитическими и внешнеполитическими процессами. То есть это уже скорее институт государственного управления, а не политический институт.
И еще. Решения прошедших съезда и пленума КПК очевидно говорят об одном – китайская элита консолидирована, в отличие от элит в странах Центральной Азии, и она настроена на то, что внешняя политика Китая в перспективе будет еще более наступательной и ориентированной на решение многочисленных внутренних задач и проблем за счет внешнего мира, за счет соседей, которые должны столько, что никогда не расплатятся.
Кредитная игла
– Долги стран Центральной Азии перед Китаем, действительно, неуклонно растут. Причем, у Таджикистана и Кыргызстана задолженность перед китайским банком приближается к 50% от всех внешних долгов. И все чаще на глаза попадается такое определение экспансии Китая, как «Колониализм с китайской спецификой». Вы с ним согласны?
– В отношениях нынешнего Китая и его партнеров, действительно, сегодня складывается модель нового типа. Причем, эта модель проходила апробацию в Африке. И ее итоги, особенно в Экваториальной Африке, как говорят дипломаты, неоднозначны. То же самое относится и к партнерству с некоторыми странами по Азиатско-Тихоокеанскому региону, с Мьянмой, например, или горными тибетскими княжествами.
Но важно понимать, что китайская внешняя политика, безусловно, меняется, отходит от заветов Дэн Сяопина. Официально это не провозглашено, вклад Сяопина в развитие современного Китая по-прежнему закреплен в конституции, но теперь в ней закреплены и особая роль Си Цзиньпина, и его идейная концепция.
– Что она подразумевает?
– Это две основные идеи поступательного развития Китая – мечта о возрождении величия китайской нации (для внутреннего потребления), а для внешнего – инициатива «Один пояс – один путь», которая состоит из двух блоков – «Экономический пояс Шелкового пути» и «Морской Шелковый путь XXI века».
Важно понимать, что все внешнеполитические концепции, которые я назвал, являются прикладными вещами для обеспечения стабильного и поступательного развития экономики и социума внутри Китая. То есть основным постулатом для сегодняшнего руководства Поднебесной, безусловно, является внутреннее развитие. И Китай в этом совершенно традиционен – он воспринимает себя в центре мира, вокруг которого строится все остальное, в том числе, все транспортные, логистические и геополитические конструкции.
Причем в этом Китай не оригинален, потому что, по большому счету, что США, что Россия, что любое другое крупное государство, которое играет или пытается играть на мировой арене, себя воспринимает почти центром вселенной. Как сказал недавно российский президент, зачем нам мир, если в нем не будет России? То же самое могут сказать и американцы со своим атлантическим либеральным центром, и уж тем более КНР. Так что то, что делает Китай, это вполне традиционная стратегия расширения своего жизненного пространства через экономическое влияние и подчинение.
– С помощью кредитов?
– В том числе. Китай дает кредиты под небольшие проценты и условия привлечения для их освоения китайских рабочей силы, технологий и бизнеса. В итоге страны, реализуя проекты за счет китайских займов, получают инфраструктуру с разной степенью ее контроля и долги. Вот, собственно, две вещи, которые остаются заемщикам. И надо четко понимать, что Китай – не добрый дяденька, который из своего большого сундука всем раздает пачки долларов или юаней. Через кредиты он реализует свои национальные интересы.
– Но страны Центральной Азии охотно берут эти кредиты. Почему?
– Это очень доходчиво объяснил министр финансов Кыргызстана – потому что можно взять сразу всю сумму, необходимую на проект, и под небольшой процент. Или, как говорил один таджикский чиновник года полтора назад, китайцы предлагают кредиты почти на условиях получения гранта, так почему же не взять? Мол, нам останутся дороги, здания.
Правда, он не упомянул, что останутся еще и долги. И они уже немалые. Недавно вышло исследование о размерах долгов разных стран перед Поднебесной. В нем речь идет о восьми странах, включая европейскую Черногорию, которые оказались в зоне риска из-за очень высоких процентных долей внешней задолженности именно перед Китаем.
Читайте об этом исследовании в нашей статье «Кыргызстан на долговом крючке у Китая».
А еще китайские кредиты хороши тем, что они не имеют видимой политической составляющей, то есть Поднебесная, в отличии от США или России, пока не связывает получение кредитов с какими-то политическими отягощениями. И слово «пока» – тут ключевое.
Китайцы выстраивают свои отношения с высшими элитами, которые они материально заинтересовывают. Ведь все китайские кредиты для стран Центральной Азии, по большому счету, обогатили очень небольшое количество людей. Да, они вылились в строительство дорого, мостов, туннелей, модернизацию энергетической инфраструктуры, но они не создали значимых и постоянно действующих рабочих мест.
Долги придется отдавать
– В каких странах Центральной Азии, по Вашему мнению, наиболее высоко влияние Китая?
– Китайцы заняли доминирующие позиции по ряду экономических и финансовых параметров уже в трех из пяти центральноазиатских республик – в Таджикистане, Кыргызстане и Туркменистане. Причем Туркменистан в силу своей недальновидной внешнеэкономической политики оказался в ситуации, когда единственным крупным покупателем ее основного экспортного ресурса – газа – является КНР. При этом он набрал у Китая огромные кредиты на разведку и на обустройство Галкыныша – гигантского газового месторождения, то есть оказался в очень уязвимом положении, что уже серьезным образом сказывается на его экономике. А дальше, полагаю, будет еще хуже.
Надеяться на то, что Китай пойдет на списание долгов, не стоит. Он, в отличии от России, еще никогда этого не делал. Во всяком случае я не припоминаю такой ситуации, чтобы Китай кому-то, исходя из политических соображений, простил бы задолженность. Это его принципиальная позиция.
Если кто-то в Бишкеке или в Душанбе думает, что Пекин, как Москва, войдет в их бедственное положение и спишет долги, боюсь, он заблуждается. Возвращать долги придется либо договариваться о каких-то других, не финансовых способах их погашения – землей, собственностью, ресурсами, месторождениями.
– А какая из стран Центральной Азии, скажем так, не желает широко распахивать двери деньгам из Поднебесной?
– Узбекистан. У него самый маленький долг перед китайским банком в сравнении с остальными странами этого региона. Но после смерти Ислама Каримова Китай, конечно, пытается активизировать сотрудничество с Ташкентом в самых разных сферах.
Вообще, в регионе складывается интересная ситуация. Раньше главным получателем китайских инвестиций, как мы все знаем, была Астана (впрочем, она и остается пока абсолютным лидером по объему китайских кредитов и прямых инвестиций). Но сейчас, есть ощущение, что ветер из Поднебесной меняет направление. И если Шавкату Мирзиёеву удастся реализовать хотя бы половину из анонсируемых им экономических реформ, то, вполне возможно, Узбекистан окажется для Китая не менее, а в некоторых аспектах даже более привлекательным, чем Казахстан.
Ведь для чего Китаю нужна Центральная Азия? С одной стороны , это ресурсы, с другой – это территория транзита в самом широком смысле этого слова, и, в-третьих, это геополитическое предполье (передовая полоса обороны – ред.) перед Западным Китаем и его известными проблемами.
Например, узбекский рынок как минимум в два раза больше, чем казахстанский. Да, структура доходов у населения Узбекистана ниже, но Китай сейчас бьется за любые, даже самые мелкие и, казалось бы, не особо перспективные рынки сбыта, наподобие Мьянмы или Кыргызстана. Так что 32 миллиона жителей Узбекистана, которые, по прогнозам ООН, до 2050 года могут превратиться в 50 миллионов, – это очень интересный приз, за который стоит побороться. Плюс, конечно, его ресурсы – газ, хлопок, золото, уран. Это дополнительные возможности для китайской экономики.
– Но как быть с утверждением некоторых экспертов, что Китай меняет модель экономики, пытаясь переориентировать ее на свой внутренний рынок?
– Да, китайская экономика перестраивается, но она очень инерционна, и ее потребности в ресурсах будут сохраняться хотя бы в силу ее громадных размеров. Китайская экономика также перестраивается на альтернативные источники энергии, но, чтобы там ни говорили о солнечных батареях, сланцевом газе, этих ресурсов недостаточно для тех гигантских масштабов и объемов, которые есть в Китае. Поэтому его заинтересованность в ресурсах Центральной Азии остается неизменной.
