Мама всегда говорила мне: «Главное, сынок, всегда оставаться человеком». В детстве я смеялся над её словами, ведь я родился человеком, как я могу быть кем-то другим? Не понимал, что «человек» — это не просто высший примат вида Homo Sapiens, как говорит наука, но и нечто большее.
Когда началась война, я пошёл на фронт добровольцем и доблестно сражался. Я убивал фашистских захватчиков, не раздумывая, ведь нас научили не считать их за людей. «Смерть фашистской гадине!», «Беспощадно мстите гитлеровским детоубийцам!» —гласили плакаты. И я мстил. Мысль о том, что я убиваю себе подобных даже не приходила мне в голову.
Я прошёл всю войну и в мае сорок пятого оказался в разрушенном Берлине. Там я и увидел их. Молодую девушку и пожилую женщину, грязных, оборванных и уставших. Они сидели на развалинах дома, попавшего под бомбёжку, и тихо разговаривали по-немецки.
Я остановился в нерешительности, глядя на них. Всё внутри у меня кипело. Вот они — враги моего народа, прямо передо мной! Я мог подойти и сделать с ними буквально что угодно, настолько беззащитными они были. Но что-то меня удерживало.
Девушка заметила меня. Она вскочила и потянула плачущую женщину за руку, срывающимся голосом ей что-то объясняя. Я разобрал только слово «русский». Вдруг она обернулась, и мы встретились взглядами. С таким ужасом на меня ещё никто не смотрел. Во мне что-то оборвалось. «Наверное — подумал я, — именно так наши женщины на оккупированных территориях смотрели на немецких солдат». Я решительно направился к ним. Остановился в нескольких шагах, не зная, что сказать. «Пожалуйста, не надо!» — произнесла девушка на ломанном русском. Я ткнул пальцем в развалины и спросил по-немецки: «Это был ваш дом?». Она кивнула.
—Значит, нужен новый. Пойдёмте. — Я сам не знал, почему им помогаю, но в голове звучали мамины слова, и я был уверен, что поступаю правильно. Мы поселились в полуразрушенном доме. Жили втроём, но почти не разговаривали. Сказывался языковой барьер и то, что говорить было особо не о чем. Мне очень хотелось спросить, как они чувствуют себя сейчас, но я не решался, уж слишком сломленными они выглядели.
Однажды, подходя к нашему дому, я услышал крики. Вбежав, я увидел советского солдата, который наставил на моих сожительниц автомат с перекошенным от ярости лицом. Я выбил оружие у него из рук и схватил за плечи.
—Успокойтесь, товарищ. — сказал я, стараясь говорить как можно мягче. — Не хорошо это, наставлять оружие на беззащитных.
—Предатель! — Завопил он, пытаясь вырваться из моей хватки. —Они… моя жена… они!.. — я вывел его из дома. Мы долго разговаривали, сидя на крыльце. Я выяснил, что он мой земляк и что его жена погибла при бомбёжке. И я сказал ему то, что понял сам, за время сожительствования с двумя немками: не они убили его жену. Они, в конце концов, были такими же людьми, как и мы с этим солдатом. А к людям надо относится по-человечески.
Мы разошлись мирно. После этого случая я повесил на наш дом табличку: «Занято танкистами», а через неделю уехал на Родину.
Девушка, спасённая мной, подарила мне свою фотографию на память. Я никогда больше не связывался с ней, в отличии от того солдата, с которым мы остались друзьями до самой старости. Но фотографию спасённой мной немки я показывал своему сыну, с детства объясняя ему: «Главное, сынок, всегда оставаться человеком».