О богемной жизни Парижа начала XX века и безумной страсти королевы Монпарнаса Маревны и мексиканского художника Диего Риверы.
Мария Воробьева-Стебельская по прозвищу Маревна — одна из самых колоритных фигур так называемой Парижской школы живописи. Ее страстный роман с мексиканским художником Диего Риверой в свое время наделал немало шума, став одной из легенд Монпарнаса эпохи расцвета.
...Жарким июльским полднем 1920 года в студию Маревны громко постучали. «Открой, это я!» — пробасил знакомый голос. Ривера застал ее врасплох, Маревна болела на пару с дочкой — обе надрывались от кашля, при этом она, как всегда, не выпускала из рук папиросу. «Хочу, чтобы мы снова были вместе! — заявил с порога Диего. — Я понял: ты моя самая большая любовь», — и словно потеряв равновесие от этого невиданного признания, рухнул на единственный неустойчивый стул. Маревна протерла глаза — ей казалось, что она спит.
Ривера вручил немного шоколадных конфет и целых пятьдесят франков — «все, что есть», поведав свой грандиозный план: завтра он едет на родину, в Мексику, отец очень болен, а через пару месяцев вернется, женится на Маревне, и они заживут семьей либо здесь, либо в Мексике, если пожелает. Ведь когда-то она мечтала увидеть его родину, разве не так? Даже книги и альбомы специально изучала.
Эта последняя перед его отъездом ночь была, наверное, самой лучшей, самой страстной их ночью. Наутро Ривера крепко прижал ее к себе, поцеловал дочку, невероятно похожую на него, и дверь за ним закрылась.
Весь день Маревну не покидало какое-то восторженное возбуждение: Диего все-таки поверил ей, он любит ее и теперь у них есть будущее. Конечно, она выйдет за него, конечно, отправится за ним в Мексику, это ведь интереснейшая страна, открытая новому искусству! Да они вдвоем там горы свернут! Наверняка судьба направила ее сюда, в Париж, только для того, чтобы встретить в лице Диего свою судьбу. Что ж, встреча состоялась, и теперь она снова готова тронуться в путь.
Мария Брониславовна впервые увидела Риверу весной 1915 года в монпарнасском кафе, где обычно собирались художники. Сидящий за столиком гигант в голубых рабочих штанах, заляпанных краской, не походил на европейца, был грузен, некрасив и напомнил ей сарацина из какой-то давней театральной постановки. Тем более что рядом с ним стояла внушительная резная трость, которой незнакомец начинал размахивать, стоило появиться официанту. Маревна поначалу испугалась, как бы странный тип не раскроил гарсону череп, но нет, он, судя по всему, не собирался никого лупить — просто так развлекался. Как поняла Маревна, «сарацину» нечем было заплатить за кофе и он ждал, пока кто-нибудь из приятелей его выручит. «Это Ривера», — пояснил сопровождавший Марию Илья Эренбург, перехватив ее заинтересованный взгляд.
Маревна уже слышала от друзей это имя: Диего Ривера, мексиканский художник. В «Улье» — знаменитом общежитии художников, где она снимала студию, — его считали очень талантливым и часто обсуждали его работы.
С первого взгляда Маревна почему-то поняла, что между нею и этим великаном с плохим французским определенно существует родство, черт его знает какое, и они будут близки... Наверное, она влюбилась в Риверу практически с первого взгляда. Он и вправду сильно отличался от ее богемных приятелей, словно в стране лилипутов появился великан.
Ривера удивился, узнав, что Мария русская. «А ты что, много их тут встречал?» — поинтересовалась она. Мексиканец неопределенно пожал плечами. Давно ли Маревна в этом оазисе свободного искусства — на Монпарнасе? Несколько лет, попала сюда двадцатилетней девчонкой еще в 1912 году. В Москве немного поучилась в Строгановском училище, потом пару месяцев поболталась по Италии, успела погостить у Горького на Капри, чуть не вышла там замуж за его пасынка Юрия... Ясно, что Диего никогда не слышал об этих персонажах. (К слову, именно Горький придумал Марии такой сказочный псевдоним — Маревна.) В Париж она приехала из-за разлетевшейся по миру легенды, что только здесь можно стать настоящим художником. Да, собственно, и Ривера за тем же сюда явился, он тоже успел немного поучиться в Мехико в Академии Сан-Карлоса.
В первый же вечер знакомства Ривера, разжившись где-то деньгами, пригласил Маревну в кафе и угостил настоящими итальянскими пирожными. Ее сердце и желудок таяли от удовольствия. Как же давно она не ела ничего подобного! Когда добрели до «Улья», Диего достал бутылку вина, налил его в бокал и выдавил туда несколько капель крови, проткнув свой палец булавкой. Потом потребовал руку Маревны. Не моргнув глазом, она позволила уколоть себя и сцедить кровь в тот же бокал. «Для вечности, — кратко пояснил Диего. — Это свяжет нас навек. Индейский обычай». Глядя в глаза друг другу, Маревна и Ривера по очереди выпили из бокала. Торжество момента нарушил некстати заглянувший Максимилиан Волошин. Увидев их возбужденные лица, он посерел от ревности.
Маревна уже давно стала на Монпарнасе королевой, труднее было назвать тех, кто к ней равнодушен, ибо большинство мужчин непременно влюблялись в эту женщину. Она не отказывала себе в утехах, нравы в «Улье» царили весьма свободные, однако глубоких чувств ни к одному из своих воздыхателей пока не испытала, поскольку решительно не видела вокруг того, кому могла бы отдать свое сердце. Пока на горизонте не возник исполин Диего Ривера со своей недюжинной силищей и громовым голосом, перекрывавшим гомон любого ресторана. Кого вообще, кроме мексиканца, в ее богемной среде можно воспринять как мужчину? Хаима Сутина, щуплого, сутулого, в подвязанных грязной бечевкой штанах, который, стоя рядом, не может отвести взгляда от выреза ее блузки? Или Макса Волошина?.. Да, могучее сложение, львиная грива, борода, но в душе он — нежнейшее и тишайшее создание, всеобщий миротворец, неспособный прихлопнуть комара, впившегося ему в руку! Про Илью Эренбурга и говорить нечего, этот сутулый носач страшное трепло, хуже любой бабы, за глаза — одно, в глаза — другое. Остальные? Модильяни не в счет, высокая, крупная Маревна никак не вписывалась в каноны красоты Амедео.
За спиной друзья прозвали ее помесью тигрицы с дьяволицей, чьи голубые, как ясное небо, глаза яростно вспыхивали, стоило Маревну вольно или невольно задеть. С обидчиками она не церемонилась, наорать или дать сдачи ей ничего не стоило. Воспитывали эту бестию явно не в институте благородных девиц. Сама она рассказывала, что росла без матери, родительница — Мария Воробьева — служила актрисой в глухомани на краю света, в Чувашии, и согрешила с заезжим польским шляхтичем инженером Брониславом Стебельским. От ребенка скоро отказалась, позволив пану Стебельскому забрать двухлетнюю малышку с собой. Все детство Маревна кочевала по разным городам, где отцу предлагали работу. Дольше всего они задержались в Тифлисе. Бронислав Стебельский лез из кожи, чтобы быть хорошим отцом: заметив художественные способности дочери, отправил ее учиться в Москву, потом одобрил поездку в Париж и до самой своей смерти в 1914 году поддерживал небольшими деньгами. Отца Маревна боготворила. В воспоминаниях признавалась, что Ривера чем-то напомнил ей отца, тот, как и Диего, был крупным, с брюшком, зычным голосом и очень добрым.
В отличие от витавшей в облаках монпарнасской богемы, готовой голодать ради своего искусства, спать на улице, укрываясь собственными холстами, как Хаим Сутин, Ривера оказался не только бесспорно талантливым художником, но и очень земным человеком: хороший обед из трех блюд с мясом и вином входил в его непременные требования удачного дня. Среди условных мужчин, как Маревна называла своих приятелей по «Улью», ей наконец попался мужчина безусловный, у которого к тому же водились деньги. Диего говорил, что небольшую сумму присылает семья.
Маревну единственную Ривера пустил в свою мастерскую на улице Депар и разрешил смотреть, как он работает. В то время его целиком захватил кубизм. Примостившись в углу, Маревна с восторгом наблюдала, как Диего порывисто смешивает краски и стремительно бросает их смелыми мазками на холст. Казалось, он излучает такую мощную энергию, что подобно костру может обогревать студию, в его присутствии ей всегда становилось жарко.
Скоро всем вокруг было ясно, что неистовый мексиканец влюбился в королеву «Улья». Стоило теперь кому-нибудь бросить на Маревну похотливый взгляд, как его резная трость, словно карающий меч, тут же угрожающе поднималась над головой обидчика.
Диего баловал свою возлюбленную шоколадом, который вечно голодная Маревна, неделями не видевшая ничего кроме дармовой похлебки в благотворительной столовой, считала поистине королевским подарком, она уже почти забыла, каков он на вкус. Принес в ее ледяную мастерскую обогреватель, дарил охапки пионов, ободрав все окрестные клумбы.
Что и говорить, эти двое выглядели живописной парой: огромный смуглый нелепый Диего, вышагивающий рядом с красивой рыжеволосой девицей в розовой широкополой шляпе, отцовской накидке, велосипедных бриджах, белых носочках и черных туфельках.