С этим человеком Оксана познакомилась только сегодня. Он с друзьями ехал на велосипеде через их деревню в соседний городок. Навстречу попались местные девчонки, и ватага тут же свернула к ним.
Он сильно выделялся среди других ребят мужественной грубоватой красотой и вел себя очень необычно: не шутил, не заигрывал с девушками, смотрел хмуро и не скрывал, что ему противна ухажерская болтовня товарищей.
- Ну, поехали скорей, что ли, - понукал он их то и дело, своей миной словно говоря: «На что вам эти девки сдались? Такого добра везде много».
Оксана интереса ради разговорила угрюмого парня. Он отвечал сначала неохотно, сквозь зубы, потом немного помягчел, стал отшучиваться, смеяться и, в конце концов, вызвался ее проводить.
Солнце село, надвигались сумерки позднего летнего вечера, становясь с каждой минутой все гуще и гуще. Одну-единственную улицу их деревеньки освещали только окна домов, тянущихся друг за другом. С другой стороны дороги раскинулись поля, а дальше за ними можно было различить совсем уже черную полоску рощи.
Вечер принес с собой прохладу. Оксана поеживалась, но старалась виду не подавать — ведь провожатому делиться нечем, на нем самом была только майка.
Они шли молча, у Оксаны веселое кокетство сменилось смущением и все возраставшим чувством непонятной тревоги. Тишину прерывал только стрекот сверчка да редкие голоса хуторян, не зашедших еще на ночь в дома. Вдруг парень заговорил, и Оксана от неожиданности вздрогнула.
— Не боишься идти со мною? — в его голосе слышалась усмешка.
— Почему я должна бояться? — слегка опешив, спросила Оксана.
— Вот ты меня совсем не знаешь, а я в тюрьме сидел, — со значением произнес парень. — И, кстати, из-за вас, из-за баб.
Ей стало и в самом деле не по себе - чувствовалось, что парень не врет. Хоть родная деревня тут, под боком, но ведь ночь на улице и ни одного человека рядом. Захотелось поскорее броситься к дому, но какое-то шестое чувство заставило спокойно ответить:
- И что же из этого? Думаешь, раз ты в тюрьме сидел, я должна от тебя убежать, как от волка? Ты все-таки человек, а не зверь.
Эти слова или тон, которым они были произнесены, очень удивили парня. Он приостановился и попытался в темноте увидеть ее лицо.
— Знаешь, а ты первая, кто меня не боится. Обычно все девчонки от меня шарахаются, как только узнают, кто я такой. Но будь уверена, тебя я точно не обижу.
И странное дело: Оксана с первых слов их разговора поняла, что этот тяжелый и опасный человек ей не лжет. Вот только надолго ли ей удалось усмирить его? Теперь от ее любопытства не осталось и следа, мечтала она только о том, чтобы без приключений дойти домой и навсегда распрощаться со своим провожатым.
— Я вас, баб, сейчас сам избегаю...
— Почему? — пожала плечами девушка.
— Знала бы ты, сколько я из-за вас в жизни перенес! — снова завелся парень.
Казалось, он считал нужным объясниться перед Оксаной и, бросая отрывисто слова, рассказал ей какую-то невразумительную историю, из которой было ясно только то, что его еще мальчишкой испортила одна взрослая женщина, а потом он мстил. За что именно в этой ли женщине, другой ли, она не поняла, да и слушать подобные рассказы ей было неприятно. Она прервала его и резко возразила (до дома уже оставалось несколько шагов):
— Глупости ты говоришь. Не сваливай всю вину на других — у самого голова на плечах есть. Ты просто себя оправдываешь, тебе так удобней.
Парень тяжело засопел. Казалось, он сейчас взорвется и выдаст ей что-нибудь грубое.
Оксана торопливо спросила:
— Кстати, маму ты свою любишь?
— Мать — совсем другое дело. Пожалуй, только ее одну я и люблю.
— Видишь, — быстро подхватила девушка, — значит, ты не всех нас под одну гребенку стрижешь...
— Да про тебя я и не хотел... — начал было парень, но Оксана перебила его:
— Вот мой дом. Мы пришли. Спасибо тебе.
Она быстро проскользнула за калитку ; и уже оттуда попрощалась. Он ответил, поколебался немного, но ничего больше не прибавил. Оксана заперла калитку на щеколду Парень ушел.
Ночью она долго не спала и прокручивала в памяти весь прошедший вечер. Странное поведение ее нового знакомого, его угрюмость и враждебность объяснились, но, несмотря на неприязнь, которую он теперь вызывал в девушке, она почувствовала почему-то к нему жалость. Может быть, она все еще находилась под впечатлением от его красоты? Но эту мысль Оксана отбросила: всю свою небольшую жизнь она терпеть не могла и всегда избегала людей явно порочных. Тут что-то другое. В самом уголке сознания засела мысль, что этот парень не совсем ей чужой, что она знала его когда-то давно. Но не как конкретного человека, а как смутный образ, который, подобно тучке на небе, плывет, меняя свои очертания.
Так или иначе, уснула Оксана с убеждением, что знакомство это больше не продолжится.
Но через неделю он пришел снова... Поймал шустрого соседского мальчишку и попросил ее позвать. Оксана с бабушкой обирала в саду смородину. Когда перепачканный мальчишка, хихикая, пропищал: «Иди-ка, к тебе там жених какой-то пришел», — она оправила платье, попыталась дать маленькому озорнику подзатыльник, от которого он ловко увернулся, и вышла к калитке, гадая, кто бы это мог быть. За ней пошла и бабушка. Ее бывший провожатый держался на этот раз очень скромно, вежливо поздоровался и спросил Оксану:
— Ты сможешь сейчас выйти погулять?
Та оглянулась на бабушку.
— Конечно, иди погуляй с молодым человеком, — улыбнулась довольная бабушка, не подозревая, с кем она отпускает внучку.
Они медленно шли по деревенской улице, чувствуя на себе десятки любопытных глаз, следивших за ними и в открытую, и исподтишка. Это становилось невыносимым.
— Пойдем отсюда, — предложила Оксана, и они вышли за огороды, на луг.
Был полдень. Солнце стояло высоко в небе, заливая все вокруг своим сиянием. Говорить хотелось только о легком и приятном, но разговор получился другим.
— Знаешь, — сделав над собой усилие, начал парень, — я решил еще раз тебя увидеть. Ты ведь думала, что я не приду?
Она кивнула.
— Мне почему-то захотелось именно с тобой поговорить, захотелось, чтобы ты меня поняла и, может быть, зауважала. Мне тяжело, ведь я знаю, сколько на мне дряни... А ты — странная девчонка, непохожая на других.
— Да брось ты, обыкновенная, — без всякого кокетства отвечала Оксана.
— Нет, непохожая. Точно с другой планеты. Я вот, например, твердо знаю, что не смогу тебя ударить.
- Батюшки! А что, других запросто?
- Других — да. И самое интересное, жалости при этом никакой не испытаю. Мне только мать жалко. Ты, конечно, посчитаешь меня чокнутым, но, знаешь, в последнее время я живу с таким ощущением, будто я — зверь. Зверь, которого поймали, долго держали в клетке, дразнили, издевались над ним, а потом он вырвался и готов первого встречного разорвать! Я ведь всего месяц, как вышел оттуда, — произнес он спокойнее. — А там просидел пять лет.
— Но ведь наверняка и там нормальные люди есть? Мало, но есть?
«Зачем он, такой, мне нужен, — думала она, — изломанный, злой? Он же болен, просто психически больной человек. И я ему для чего нужна? Слушать этот бред и героическими усилиями возвращать его к жизни?» Но жалость, необъяснимая рассудком дурацкая жалость, заставила ее говорить что-то участливо-ободряющее. Она снова спросила его о матери.
— Мама? Она любит меня. Единственный человек, который любит меня бескорыстно. Ей ничего от меня не надо, только бы я был счастлив.
Он говорил с огромной нежностью о страданиях своей матери из-за его беспутства, о том, что она чуть с ума не сошла во время суда и как она одна не отвернулась от него, верила, что сына можно спасти.
— Что это у тебя? — спросила Оксана, указывая на медальон, выскользнувший у парня из-за ворота рубашки.
Это икона Божьей Матери. Мама мне ее недавно надела и просила никогда не снимать. Она думает, что иконка меня от злых сил убережет, — объяснил тот с извиняющейся улыбкой, торопливо пряча образок.
- А ты в это веришь? — задумчиво спросила Оксана. Будучи неверующей, она с большим интересом относилась к людям, пришедшим к вере.
Не знаю, — пожал он плечами. — Но если мама верит - буду носить.
Они присели на бревнышко в тени акаций, обрамлявших луг. Не сразу, а постепенно в Оксану вселялась уверенность, что она этого парня давно уже знала. Вот он наклонил низко голову, поднял с земли какой-то камушек. Вверху его лба тянулся узкий шрам, теряющийся в густых волосах.
Оксана похолодела — она вспомнила все. То же высокое солнце, которое было тогда, тот же зеленый огромный луг, отсюда можно увидеть то самое место.
...По тропинке идет черноглазая нескладная -девочка-подросток в ярко-зеленом, как луг, платье и ведет за руку двухлетнюю сестру.
Оттого, что кругом столько зелени и света, старшей девочке радостно, и она громко поет. Случайно обернувшись, она видит, что вслед за ними по тропинке бежит какой-то парень. Девочка, смутившись, замолкает и отходит в сторону, уступая дорогу и гадая, что это за человек. Парень незнакомый — в их деревне таких нет.
Вдруг случается непонятное. Девочка чувствует, как ей закрывают сзади глаза (как в игре! — проносится в голове), а потом резким рывком швыряют на землю.
Наступает полное беззвучие, летний мир словно внезапно замолк.
Она падает вниз лицом, не успев осмыслить, что случилось. Она не может четко соображать, голова в тумане, но на смену мысли быстро включается инстинкт, и девочка резко выворачивается и видит смуглое лицо, кажущееся ей бесформенным пятном. Запоминается только узкий шрам вверху лба и взлохмаченные темные волосы. В эти волосы и впиваются ее пальцы. Но сильная рука отталкивает ее, и она снова на земле. Еще запоминается сестренка, стоящая в стороне.
Девочка не плачет, она ничуть не испугалась. Сунув палец в рот, она с интересом смотрит на старшую сестру и парня, принимая все за игру.
А эта жуткая игра между тем продолжается. Жертва увертывается, открывает рот — кажется, зовет на помощь. Но голоса своего не слышит, кругом тишина. Она чувствует тяжелое тело, железные руки, которые рвут на ней одежду, бьют и царапают лицо, шею, грудь... Но боли и страха она не ощущает, все в ней притупилось, кроме желания бороться, вырваться. Когда удается встать на ноги, девочка не пытается бежать, а кидается на врага, стараясь его больней ударить.
Конец наступает так же внезапно. Парень бросает свою жертву, поворачивается и убегает вверх по тропинке, в сторону леса.
И тут вдруг прорывается заслон беззвучия, исчезает инстинкт самосохранения и сковывает ужас. Девочка вскакивает, прижимает сестру к груди и бежит домой. На земле остаются клочья платья...
Дома никого нет, и она успевает привести себя в порядок. Когда приходит мать, у девочки начинается истерика. Она кричит и бьется о пол и не может произнести ни слова. Немного успокоившись, она бессвязно объясняет, в чем дело. Дедушка и соседские мужики берут вилы, палки и идут искать парня. Девочка ясно читает на их лицах холодную ярость - так идут убивать.
Найти парня, к счастью, не удалось — он, наверное, лесом пробрался в город.
И вот перед девочкой материнские глаза. Они смотрят настойчиво и вопрошающе, и снова дочь сбивчиво принимается рассказывать, как все было. Мать останавливает ее: «Подожди. Скажи, он тебя... тебе сделал что-нибудь или просто бил?»
Глаза требуют ответа. Девочка понимает мать, но ей неприятно, тягостно. «Нет», — качает она головой, и мать сразу успокаивается и даже веселеет. А девочка чувствует, как ненавидит в эту минуту все вокруг. Ей чудятся шепотки и сочувственно-липкие взгляды. Она никуда не ходит, не хочет никого видеть, кроме маленькой сестры. С утра на весь день уходит в сад, и всякий раз, выходя из дому, берет с собой перочинный нож. Хочется только отомстить за себя. Она часто плачет и учится колоть ножом, нападая на деревянный забор сада...
Но время шло, боль пережитого сглаживалась, и Оксана снова стала смеяться, бегать и играть с друзьями. Когда в конце лета она уезжала домой в город, в саду под дождем остался ржаветь затерянный в густой траве перочинный нож.
...А теперь сквозь туман проступало лицо старого врага. Ненависть, заглушенная временем, охватила все существо ее. Прошлое стало настоящим. Она снова превратилась в избитую, растоптанную девчонку, готовую в безумном отчаянии вцепиться в горло насильнику.
Наверное, прошло всего несколько мгновений, в течение которых вихрь воспоминаний промелькнул в Оксаниной душе, и парень не успел еще ничего понять, но она в эти секунды чуть не сошла с ума.
Парень вскочил и наклонился, встревоженный, к ней. Она с ужасом отшатнулась, и в это мгновение ей встретился небесный взор Божией Матери, смотревшей на нее с иконки на груди парня. В жгучих полуденных лучах лик Ее сиял, как маленькое солнце, а глаза Ее, живые, одухотворенные, просили о чем-то, безмолвно, но неотступно. О чем? О высшей любви, о милосердии, о прощении. И прошлое отступило. Оксана не постигла разумом, что с нею произошло. Разве знала она, истинная дочь века безверия, о божественной мудрое, ти? Но душа ее, трепеща, приняла просьбу Богоматери. Благородный гнев, справедливая ненависть под кротчайшим взглядом пропали. И не смертельный враг, не воплощение зла — человек, такой же, как она, стоял рядом с Оксаной, человек с душой, способной страдать, любить и верить. Вся жестокость его и неправда исчезали под лучами лика Богоматери, Которая приняла его под Свой покров.
Оксана тихо попрощалась с парнем, оставила его, растерянного, недоумевающего, и побежала домой. Больше он не приходил, а она вскоре уехала в далекий город.
Спустя полгода ей неожиданно пришло от него письмо: «Может быть, я зря пишу, но молчать, думать об этом и мучиться я больше не могу. Ты тогда так неожиданно ушла, и сейчас, наверное, надо мной посмеешься. Что ж, смейся, но я тебя люблю. Почувствовав это, я испугался. Ты отреагировала на мою прошлую жизнь так человечно, что мне вдруг захотелось плакать, хотя я и забыл, как это делается. И я плакал. Со мной творилось что-то непонятное. Я решил бороться, всеми силами старался вытравить любовь из сердца. Мне казалось, что я смогу заглушить в себе то, что во мне проснулось, то, что я не испытывал уже давным- давно — любовь к тебе и к другим людям... Но заглушить не смог. Любовь победила...»
Оксана ему отвечала, но только дружески, и переписка вскоре заглохла.
Судьба их больше не сводила, но письмо это Оксана хранила всю жизнь. Не как лестное самолюбию признание в любви, а как свидетельство победы Любви, преобразившей мир для него и для нее.