Автор: Gosha Категория: Юмор
— Эй, Терентий, где тебя нелёгкая носит, подсобил бы! — кричала бабка Матрёна, зовя своего мужа помочь перевернуть коровьи ясли.
Но Терентий прикинулся глухим с рождения и только лихорадочно рылся в сене, бубня себе под нос.
— Сюда же прятал, неужто старая нашла?
Припрятанная от благоверной (которую за глаза он звал катаклизмом) бутылка никак не находилась. В сердцах он плюнул и тут же услышал смех, больше похожий на собачий лай. Воровато оглянувшись, но никого не увидев, дед пожал плечами и решил наконец-то отозваться на голос жены.
Помогая старухе, он постоянно искоса на неё поглядывал. Матрёна, видя, что в хмуром взоре мужа таится какой-то незаданный вопрос, спросила сама:
— И чего это ты, старый, всё на меня косишься, будто первый раз разглядел? Или натворил чего?
Дед крякнул и решил: другого выхода нет, может, усовестится Матрёна.
— Бутылку на сеновале ты перепрятала? Жалко тебе, да? Что немножко потяну, чтобы ноги старые резвее стали?
И сделал обиженное лицо. Бабка немного опешила от такого обвинения, но тут же опомнилась и выдала деду взбучку, вполне ожидаемую, за которые он и звал её умным словом – катаклизм. Мгновенно он вспомнил все свои прегрешения и прозвища, а также попутно узнал о новых, из коих «старый хорёк» было самым приличным. Понял дед одно: шклянки ему больше не видать, а день субботний, банька топится, обидно.
Весь оставшийся день Терентий с Матрёной не разговаривал, ходил хмурый и обиженный. И даже пустил в баню её первую, сказав, что будет немытым помирать, всё равно жизни никакой. Бабка плюнула и пошла мыться. Только затворилась дверь предбанника, как дед шмыгнул из избы и потрусил бодрой походкой, но огородами, к свояку. Там, пожаловавшись на коварство второй половины, в виде сочувствия получил от свояка пол-литру и так же собачьими тропами вернулся домой, вполне себе уже счастливый.
Придя из бани, Матрёна увидела уже не хмурого мужа, а вполне весёлого деда с бельишком под мышкой.
— Никак ты, старый, помирать передумал? — съехидничала бабка.
— Не дождёшься, тебя переживу, – гордо задрав сухонький кадык, ответил дед и пошёл в баню. Подкинув парку, он грел старые свои кости, вспоминая, как перехитрил жену. Решив ещё поддать на каменку, он потянулся за ковшиком, но не нашёл его там, где оставил.
— Что за нечистая сила? – пробубнил дед, увидев ковш у порога.
Поднял его и сунул в кадку с водой, тут же выронив, кадка была покрыта слоем льда. Дед всю свою жизнь, не веря в духов и их не встречавший, как-то вдруг засомневался в своей правоте. Глянул ещё раз: от кадки парок поднимается, вода горячая, будто только с котла кипящего налита. Перекрестился дед забытым жестом и вспомнил того, к кому давно не обращался.
Вдруг под полком зашевелилось что-то… Не то чтобы смело, но дед туда заглянул, может, зверь какой? Глядит, а там какой-то маленький, весь в шерсти, и рожа, прости Господи, страшная, как смертный грех.
Терентий сглотнул судорожно и решил не молчать.
— Ты кто ж таков?
Лохматый пошевелился, но вылезать не стал.
— Банник я, неужто не слыхал обо мне?
Дед порылся по сусекам памяти и вспомнил рассказы из детства, что мамка ему рассказывала.
— А откуда же ты взялся, где прятался, что не видел я тебя никогда?
— А давеча избу и баню разобрали, что у леса стояла, там я и жил. Теперь вот к тебе пришёл, хоть и не веришь ты в меня.
Дед поёжился.
— А зачем пакости строишь?
Теперь поёжился банник.
— Дык на роду мне написано с людьми не дружить. Да и ты в баню, не помолясь, без угощения — как тут удержишься, мог бы и ошпарить, да пожалел старого.
Деду стало не по себе. И тут его посетила ещё одна мысль.
— А бутылку мою на сеновале не ты часом спёр?
На какой-то момент Терентию показалось, что баннику стало стыдно.
— Не, не я. Это Никодимыч озорует.
— Так вас двое?!
— Что ты, нет, один я тут. Никодимыч — овинник, он у тебя на сеновале обжился. Только тот тебе вряд ли покажется — нелюдимый он, но проказник, – заухал банник. – Вот если увидишь кота чёрного, большого, как пёс дворовый, то знай — он это на солнышке греется.
Дед взмолился:
— Да что же мне теперь делать с вами?
Банник пожал плечами.
— А ничего. Вспоминай, как папка с мамкой учили, относись уважительно, и мы тебя не обидим. И с бабкой не скандаль, Ерофеич страсть как этого не любит, будет тебя душить ночью, спать не давать.
Дед чуть с полка не свалился.
— Ерофеич?! А это ещё кто?
Тут банник снова заухал, захохотал как в бочку:
— Домовой это, но он ещё не пришёл, отправился родню навестить в соседнюю деревню…
Подхватился дед из бани вон, а вслед банник хохочет:
— Ты же хоть помойся, Терентий Аверьяныч, а то Ерофеич не любит вонючих…
Домой дед пришёл задумчивый и трезвый. И стала бабка с тех пор замечать, что Терентий нравом переменился, и поводов для ругани меньше стало, жить стали дружнее. В хлеву скотина ведётся на загляденье, а в хате уютнее стало. Но одну странность в старике она отметила, да не придала значения, пусть чудит. Стал он в баню кусочек хлеба брать, а за печкой всегда блюдечко ставить, хоть и кошки в доме не было, лишь иногда кот заходил чёрный, большущий, но угощения не брал. Полежит себе на солнышке и опять пропадёт невесть куда.
http://7pyatniz.ru/pereselency/