Постою немного на ступенях, надо успокоиться. Раньше так волновался только перед сложными экзаменами, к которым не готов. Всё-таки величественное место, почти храм, как видишь его издалека, будто встретился в чем-то возвышенным…
Зайду внутрь, что-то прохладно с утра, странное лето какое-то, да и время подходит. Вроде, скоро он должен прийти, хотя стоит уточнить расписание. Ну да, верно, лекции с утра, первой идёт философия естественных наук, значит, Шлик пойдёт в правое крыло, по этой лестнице. Встану-ка на пролёте.
Эх, сколько раз я сам поднимался по этой лестнице, думая, что услышу на этот раз, чем займу свои мысли. А потом спускался, растворялся на любимых улочках, или забредал с друзьями в пивную, обсудить услышанное. После лекций Шлика всегда такое чувство, что хочется поскорее залить его пивом или чем покрепче. Пьянеешь, а земля не уходит из-под ног, а наоборот, твердеет – это как раз проклятый Шлик её из-под ног выбивал. Так хотелось вернуться к привычному, знакомому с детства, к тому, во что верили отец и мать. Стал бы преподавателем, вернул бы это всё в университет, но и тут Шлик постарался, отверг меня и в полицию всё бегал, жаловался. Ему – почёт, слава, кафедра философии индуктивных наук, а мне – позор и грязь лечебницы. Да и этого мало ему, на мою Сильвию всё руку хотел наложить, совсем голову ей задурил…
А теперь у них тут целый кружок, таких же, как он, по всей Вене собрал, обсуждают чего-то, программы какие-то принимают, манифесты. И полиция не следит за ними, только на порядочных граждан её и хватает, а эти вредители, как Шлик и его дружки, почтенные господа, перед ними и шляпу не грех снять. Почитали хоть бы программу их, наверняка ничего, кроме безверия, коммунизма и еврейской лжи там нет. Все они там из этих, хотя Шлик в немецкого дворянина рядился, но, поди разбери, разве есть в нём хоть что-то от немецкого дворянина? Может, обычный притворщик, как всё это племя, они тут везде теперь, просочились по одному во все науки, на разные кафедры, ни одну вниманием не обделили, ни одного места не оставили, где можно свободно вздохнуть. Расположились в нашем университете по-хозяйски, и решают, кто достоин здесь быть, а кто – так, шваль, кому степень, а кому диагноз.
Наш ли это теперь университет? Наша ли Вена, наша ли Австрия, наша ли Европа? Когда мы тут были хозяевами, мы верили в бога, искали истину, почитали традиции, императора, родителей и всю нашу германскую землю, наш дух. Знали, где верх, где низ, да даже евреи всё это по-прежнему знают, те, что на востоке у нас живут, они же этих Шликов и Витгенштейнов знать не знают и близко себе на порог не пустят, не то, что мы, глупцы. А эти в наши платья обрядились, бороды на наш манер постригли, в Вене нашей обустроились и правильно мыслить нас теперь учат, они же отщепенцы от рода людского, вырванные с корнем дерева, забывшие запах почвы.
Чего меня только на заседание их кружка понесло, мало мне было лекций Шлика и его научного руководства, чтобы всего этого наесться? Опять по сотому кругу – обычный человеческий язык плох, нужен особый, для науки, чтобы ничего сверхчеловеческого и сверхприродного в него не просочилось, чтобы ни бытия, ни сущности, ни этики, ни даже истины, только скучные факты, выраженные скучными протокольными предложениями. Боже мой, они пришли к нам в университеты, чтобы сказать, что философы не должны искать истину, а только толковать значения! Столько веков люди вдохновлялись поиском истины, а теперь всё псу под хвост. Нормальный человек скажет «сегодня в Вене идёт дождь», а эти говорят «в такое-то время в таком-то месте на поверхность земли падали капли воды». Там, где мы будем любоваться рассветом, для них есть только факт, что солнце на сколько-то там градусов…
А, чёрт, да проходите вы, чего столпились? И вот если у них отдельные кирпичики знания такие безликие, то и весь дом они такой же соберут, серый и унылый, чуть видный от земли. Кого и на что он сможет вдохновить, у кого такое знание может вызвать энтузиазм, как хотя бы наши философы-классики? Те тоже мало что понятно писали, однако была у них сила духа, из каждой строчки она сквозила, пусть тёмные, но они были апостолами нашего величия, чёрта с два Пруссия бы без Гегеля так возвысилась. Конечно, на них в первую очередь и ополчились, ничего удивительного, для них величие германского духа – всё равно, что кислая капуста, скулы аж сводило, стоило только упомянуть. У них-то – мелкая философия для мелких людишек, отрава для гигантов… Как только моя Сильвия могла прельститься подобной убогостью, как могла купиться на неё, поставить мне в пример этого Шлика, восхищаться им при мне?
Конечно, девицы падки на всё новомодное, что блестит и на солнце переливается, как сороки, клюют всё, что на поверхности валяется и само просится в рот. Но как же непосредственное умозрение в суть вещей, как же радость интуитивно-творческого познания, когда не знаешь никаких методов и никакой логики, а истина откуда-то сама открывается тебе, как открывалась Экхарту и Бёме? А как же ощущение рядом с собой чего-то большого и прекрасного, сравнительно с которым и мелким себя почувствовать не грех? Нет у них ничего, пустой мир, пустое небо, пустой плоский человек, только мелкие фактики, только протокольный язык, из которого изгнали всё возвышенное, всё растоптали и унизили до своих собственных размеров.
Да где же этот проклятый Шлик? Логика, логика, значки, стрелочки, закорючки, логическая структура мира… Жизни нет, одна логическая структура с этим птичьим языком, из которого даже прилагательные вытравили. Про бога говорить вообще не хотят, морщатся даже, как от шнапса, бессмысленный, мол, вопросец, неразрешимая псевдопроблема. Как и вся метафизика, которая им за каждой буквой мерещится. А вдруг это они и есть настоящие иудеи, а не эти пляшущие оборванцы из Галиции? У тех-то, как и у германцев, бог всегда рядом, всегда его непосредственно воспринимаешь, говоришь с ним, как с другом. А эти, как и некоторые глупцы у нас, выпроводили бога из мира после сотворения, а теперь все следы за ним подчищают. А, ладно, чёрт их разберёт, кто там у них настоящий, а кто нет…
Но всё равно, дух-то эпохи определяют наши, венские, вместе со своими местными подельниками, отступниками от вековых истин. Убили бога и теперь торопятся поскорее закопать его с глаз долой… Нет, так было раньше. Вон он идёт, думает о чём-то, наверное, придумывает, чем будет на этот раз голову дурить нетвёрдым умом девицам вроде моей Сильвии. Нет, так было раньше, проклятый Шлик, мерзкий таракан, поганящий своими лапками величественный дворец германского духа. Мы решим вашу проблему и вернём себе своё…
Взглянул на меня, вижу, испугался, так-то, Шлик… Как близко, можно не целиться… Хорошая акустика у нас здесь, будто лавина с горы покатилась, да вторая за ней, третья, четвёртая… Какой звук, можно оперу ставить… Всё, готов, вредитель. Теперь бежать… Чёрт, откуда вас столько набежало… Вот гады… Ничего, ничего, ведите, всё равно это всё ненадолго, я подожду, пока придут наши немецкие братья, и тогда вы все мне спасибо скажете, что я первым начал прокладывать этот путь, что указал вам цель… Другие наступают времена, новые и прекрасные, и скоро все вы будете почитать меня и это свежее утро двадцать второго июня…
