Севастополь из тех городов, в которые нужно приезжать всегда, в любой день недели и в любое время суток. Поездом ли, самолетом ли, морским ли путем, на авто — не важно. Но так, чтобы в одно мгновение почувствовать этот город и влюбиться в него, приезжать лучше в воскресенье. Ближе к той склянке, которая на морском сленге обозначена термином "рында".
Текст: Михаил Быков, фото: Александр Бурый
Сразу — о склянках и рындах. В одном случае "склянка" — это обыкновенные песочные часы, рассчитанные на полчаса. Соответственно, во втором случае "склянка" — это и есть получасовой промежуток времени. Корабельная жизнь делится на вахты, каждая по четыре часа. Отсюда и количество отбиваемых склянок: от одной до восьми. Счет суток начинается от полудня, который отмечают особым боем — рындой: тремя троекратными ударами в судовой колокол.
И совсем уж хорошо — оказаться в Севастополе в воскресенье после третьей утренней склянки. Услышали один сдвоенный и следом единичный удар в корабельный колокол — значит, не опоздали. Вскоре к севастопольским пристаням причалят катера с матросами Черноморского флота, уволенными на берег. Если повезет: корабли флота окажутся дома, и тогда весь город повеселеет на глазах.
Так мы и сделали. Ворвались в воскресный город через Балаклавское шоссе, переходящее в улицу, уж извините, Ленина, — и вот они, первые белоснежные бескозырки у Дома офицеров флота.
Здания, уставшие от многолетнего к себе невнимания, глубокие морщины в асфальте, посеревшем от дружбы с ветрами, нелепо-косолапые троллейбусы минувшего века — эти первые впечатления тут же потеряли какое-либо значение. Ибо Севастополь никогда не был модным и богатым. Он всегда был нужным и обязательным. Нужным нам всем своими бескозырками, парадными офицерскими кортиками и флагами на мачтах боевых кораблей в бухтах и на внешнем рейде.
Осень. Воскресенье. Рында. По проспекту Нахимова, отделенному от знаменитого Приморского бульвара стеной каштанов и платанов, печатает шаг почетный караул. Девочки и мальчики в стилизованной форме. До мемориала героев Второй обороны Севастополя на площади Нахимова — не одна сотня метров. Но эти девочки и мальчики с серьезными глазами идут так, что веришь — дойдут куда угодно, если потребуется. Это старая традиция — подростки в гюйсах и белых форменках на пути к Вечному огню. Помню ее с тех пор, когда сам по возрасту вполне мог бы вписаться в личный состав караула. Сорок лет как помню.
Праздно-воскресная публика, по большей части местного происхождения, на площади Нахимова и в устье Приморского бульвара останавливается, когда почетный караул замирает у мемориальной стены перед сменой. И строгий мужчина в "комке" у памятника адмиралу светлеет глазами и упирает древко флага Донецкой республики в дорожную твердь.
Рында! Помолчим, господа! Одну минуту помолчим...
У БЕЛОГО УТЕСА
Гений великого Суворова проявлялся всюду. Александр Васильевич первым приметил Ахтиарскую бухту в 1778 году как место для строительства военного порта-города, которому должно будет доминировать над всем Черным морем. А осенью 1782 года сюда, где располагалось скромное поселение крымских татар в полтора десятка домов под названием Ак-Яр, то бишь Белый утес, прибыли два русских фрегата — "Осторожный" и "Храбрый". Спустя полгода количество боевых кораблей из состава Азовской и Днепровской флотилий, бросивших тут якоря, достигло семнадцати. В июне 1783 года под командой контр-адмирала Томаса Маккензи, более известного в России как Фома Фомич Мекензи, начали возводить порт и военное поселение при нем. Заложили четыре первых каменных здания: пристань, кузницу, часовню и дом для адмирала. К слову, именно в нем четырьмя годами позже, во время знаменитого путешествия в Тавриду, останавливалась Екатерина II. Весной 1784 года появились первые улицы, набережную отделали камнем, высадили деревья вдоль тротуаров. Чуть ранее, в феврале 1784-го, императрица подписала указ, согласно которому возникший город получил имя Севастополь — "Высокочтимый город". В свободном переводе с греческого — "Город славы".
Этим же указом светлейшему князю Григорию Потемкину предписывалось построить в Ахтиарской гавани большую крепость с адмиралтейством для кораблей первого ранга. В это время в бухте уже находилось 26 кораблей, экипажи которых насчитывали 4 тысячи матросов и офицеров.
У ГЛАВНОЙ ПРИСТАНИ
— Оттуда? — задаю нелепый вопрос мужчине с флагом ДНР, ибо по боевому загару и так видно, что оттуда. Он — боевой загар — сильно отличается от остальных загаров, поверьте. Этот загар своими случайными разводами повторяет армейский камуфляж.
— Оттуда, — вторит мужчина. — А если не верите, вот документы...
Он стоит на площади Нахимова в центре Севастополя и собирает помощь для Донбасса. Выходит, обижали уже вопросами, раз предлагает взглянуть на документы. Даже тут обижали... Эх, ребята, мошенничать можно и в святых местах. Это точно. В святых местах нельзя не верить!
Графская пристань — в ста шагах. Сколько ее ни переименовывали — в Екатерининскую, Большую Царскую, имени III Интернационала, 91-й причал, — а она уже более двухсот лет как Графская. Так севастопольский народ прозвал, когда командующий черноморской эскадрой граф Марко Войнович приучил всех к тому, что только с этого места отправлялся к кораблям. И только тут причаливал, возвращаясь в город.
Навстречу по широченной лестнице поднимаются матросики во главе с лейтенантом. По всему видать — первогодки. Хотя после военной реформы у нас ни "второгодков", ни "третьегодков" нет. Срочная служба везде и всюду, даже на флоте — 12 месяцев. Чему можно научить на корабле за год, удивляются ветераны? Верно, за год кадрового матроса создать крайне сложно. Зато можно привить любовь к морю и флоту. А дальше, по любви — контракт. И уж тогда доведут в экипаже вчерашнего срочника до нужной кондиции.
Матросики торопятся. Увольнительные на флоте ох как коротки! Около старых невозмутимых белокаменных львов, разлегшихся по краям могучей колоннады, людно и шумно. Бабушка-зазывала торопит купить билеты на морскую прогулку по Южной бухте, где ошвартованы боевые корабли.
— Три минуты, три минуты, отходим через три минуты! — убедительно вопит она на всю Графскую, и люди доверчиво двигают в сторону морских трамваев, причаленных рядышком. Солнце в зените, но все ж таки не лето, на открытой кормовой палубе подирает ветерком. И вот минут через двадцать наш теплоходик, вовсю дымя дизелем, отходит от пирса... Юг не был бы югом, если б тут слегка не преувеличивали. Надо отдать должное бабушке: и салоны, и палуба на корме — под завязку.
Идем вдоль берега Южной бухты, врезающейся на 2 с половиной километра в землю узким змеиным языком. Она, видать, главная. Потому как город начал расти от этих самых берегов.
В БУХТАХ
Бухты Севастополя — отдельный разговор. Еще командующий Черноморским флотом адмирал Михаил Лазарев в середине XIX века отметил: "Порт Севастополь. Чудный! Кажется, что благодатная природа излила на него все щедроты и даровала все, что только нужно для лучшего порта в мире". В первую очередь имелось в виду то, что местные бухты многочисленны, глубоки, вместительны и отлично защищены от стихии.
На слуху бухты Южная и Северная. Еще — Камышовая, Казачья, Артиллерийская. Пожалуй, все. На самом деле все куда сложнее. Начнем с того, что огромная, протянувшаяся на 7 с половиной километров Северная бухта вовсе и не Северная. Ее истинное название — Севастопольская. И включает она в себя еще 19 бухт, больших и малых. Одна как раз Южная, вторая по величине, а на противоположном берегу, или, если по-севастопольски, Северной стороне — весьма скромная Северная (Перевозная). Нетрудно запутаться, и потому некоторые называют Северной бухтой всю акваторию порта, за исключением Южной бухты. Между прочим, и Южная имеет свою собственную бухту — Корабельную. На земле между ними возникло когда-то адмиралтейство, открылись сухие доки, теперь все это пространство занимает Морской завод, ремонтирующий корабли.
Помимо внутренних бухт Севастополь богат и внешними, выходящими в открытое море. Если встать к этому морю лицом, то по левую руку от мола, разделяющего внутренний и внешний рейды, наберется еще с десяток: от Карантинной до Балаклавской.
Надо заметить, большинство названий имеет интереснейшую топонимику. Например, Килен-бухта, что находится следом за Корабельной. Оказывается, именно в ней нашли приют на зимнее время те самые фрегаты "Храбрый" и "Осторожный", что первыми пожаловали в Ахтиар. Зимовали моряки, не бездельничая. Среди прочих работ провели килевание кораблей, то есть очистили днища от ракушек и водорослей. Впоследствии этот процесс проводили в Килен-бухте экипажи большинства кораблей Черноморского флота. В итоге возник Судоремонтный завод флота, который жив и сейчас.
Или — бухта Круглая, она же Песчаная. По форме она действительно напоминает круг. Если войдешь в воду подальше, противоположные берега — на 180 градусов. Насчет "войдешь в воду" не стоит удивляться. Здесь настолько мелко, что если что и ходит помимо людей, так это надувные матрасы. Пляж называется "Омега". Хотя точнее было бы — "Юрмала"-2.
Теплоходик идет мимо пирсов Южной бухты. Голос в усилителе набирает пафосу: как-никак перед глазами корабли Черноморского флота. С боевыми, правда, не густо. Все больше "десантники" да вспомогательные посудины вроде госпитального судна "Енисей", пришитого к причальной стенке навечно. Хотя для новичка, впервые видящего столько крашенных в серый боевой цвет кораблей сразу, — зрелище! Малые противолодочные корабли — тоже штучки, обязывающие к уважению. И даже судно размагничивания СР-137! А на другой стороне бухты особое внимание жителей морского трамвайчика привлекают черные тела двух сонных субмарин. Над одной — Андреевский флаг, трап переброшен на пирс, что-то внутри скворчит и фыркает. И вообще — ощущение жизни присутствует. Хотя лодка уже не ходит, но пользу еще приносит: служит зарядником аккумуляторов для других.
Соседняя "рыбина" выглядит мертвой. Каковой, собственно, и является. Это тяжелое наследие украинского флота: единственная его подводная лодка "Запорожье". После крымских событий начала 2014 года экипаж субмарину покинул. Черноморскому флоту этот корабельный труп тоже не очень нужен. Поговаривают, что "Запорожье" может стать экспонатом музея в Балаклаве. И все равно — айфоны цокают, фотокамеры тренькают. Мой бессменный товарищ фотограф Александр Бурый свое дело делает, но косит глазом на буйную поклонницу подводного флота с "мыльницей" в руках. Дама в легкой кофточке настолько полна энергии, что того и гляди свалится за борт. И нас за собой утащит.
Что б с ней, да и с остальными коллегами по походу стало, если б оказались они в Севе лет эдак тридцать-сорок назад? Когда напротив Графской пристани по центру Севастопольской бухты стоял на якорях красавец противолодочный крейсер "Москва". По утрам морские трамвайчики, возившие отдыхающую публику на песчаные пляжи Учкуевки на Северной стороне, обходили громаду крейсера и попадали в его тень на несколько минут. Зябко становилось, честное слово. А на внешнем рейде виднелась цепочка троящихся в мареве стройных эсминцев...
Теплоходик заворачивает домой.
У ПАМЯТНИКОВ
Менее чем за сто лет Севастополь разрушали дважды. Во время Восточной (Крымской) войны и в Великую Отечественную. А еще он пережил бурные события революции 1905 года, Гражданскую войну и оккупацию Германией в 1918-м. Тогда на рейде Севастополя вновь появился немецкий линейный крейсер "Гебен", обстреливавший город в начале Первой мировой войны. На сей раз "Гебен" не стрелял. Бросил якоря в преданную большевиками в Бресте русскую воду и молчаливо усмехался, попыхивая трубами.
Короче говоря, судьба — не позавидуешь. Может быть, поэтому городу как-то особенно везет с памятниками.
Идешь себе по Приморскому бульвару, а он широкий, с пересекающимися аллеями и дорожками. Ресторан, торговые ряды, еще ресторан, еще. Бюст Миклухо-Маклая. С художественной точки зрения редкий пример для Севы, когда — ничего особенного. Но как-то он, этот бюст, к месту. Не только потому, что поставлен у стен Института биологии южных морей, предтечей которого была Биологическая станция, основанная в 1871 году самим Николаем Николаевичем. А потому еще, что без натуги, без постаментных нагромождений. Вот трава, параллелепипед красного гранита, вот мраморная голова.
Если спуститься к морю и пойти назад, то вскоре перед глазами вырастет из воды памятник-символ города. По нему Севастополь узнают так же, как Париж — по Эйфелевой башне. К слову, памятник этот с Парижем и всей Францией ой как связан. В 1854 году, когда к Севастополю подошла здоровенная эскадра франко-британских кораблей, в штабе флота приняли решение: затопить пять старых линейных кораблей и два фрегата на входе в бухту. Когда пишут о героях Обороны Севастополя во время Крымской войны адмиралах Нахимове, Корнилове и Истомине, обыкновенно складывается впечатление, что трое этих великих защитников земли русской — некий единый механизм. На самом деле и между знаменитыми учениками адмирала Лазарева возникали конфликты. Корнилов был против затопления кораблей на рейде и предлагал дать вражескому флоту бой в открытом море. Нахимов же поддержал предложение главкома — светлейшего князя Меншикова — о затоплении части эскадры.
Позже топили и другие корабли, чтобы укрепить эту своеобразную линию морской обороны. А когда было принято решение оставить Севастополь, на дно пошел весь Черноморский флот: более 90 боевых и вспомогательных кораблей и судов. Французские флотоводцы высказывались потом в том ключе, что, не будь Нахимов столь убедительным, флот союзников после боя с устаревшими русскими кораблями прорвался бы в Севастопольскую бухту, и битва за город завершилась бы куда раньше.
Этот памятник воздвигнут в 1905 году, к 50-летию гибели последних кораблей флота. Так повелось, что люди, далекие от событий, называют его "памятником погибшим кораблям". Терпеливые севастопольцы всякий раз поправляют: не погибшим, а затопленным. Эти корабли никто так и не сумел победить, они сражались под Синопом в победной битве 1853 года.
В 10 метрах от берега на искусственной каменной горке стоит круглая колонна с двуглавым орлом в навершии. Колонна невысока, всего-то около 7 метров. Но видно ее издалека.
Это место было примечательно вот еще чем: на набережной до революции находился ресторан "Поплавок", в котором подавали самые свежие в империи устрицы. Их же возили в Зимний дворец и в крымские резиденции царской семьи. Секрет в том, что тогда деликатес выращивали в Черном море: в Южной бухте, Ушаковой балке и в бухте Голландия. И устрицы были свежайшими, любители могли заказывать их прямо из бассейна, находившегося посредине "Поплавка". Памятник затопленным кораблям установили на одной из устричных плантаций. Но никто из владельцев роптать не посмел.
А еще в Севастополе стоят замечательные памятники адмиралу Павлу Нахимову, матросу Петру Кошке, генерал-лейтенанту Эдуарду Тотлебену, капитан-лейтенанту Александру Казарскому и его бригу "Меркурий", адмиралу Федору Ушакову, генералиссимусу Александру Суворову, недавно появившиеся — государыне Екатерине Великой, воинам-интернационалистам, что над Южной бухтой. И еще, и еще...
И живые памятники встречаются. По воскресеньям. После рынды. Вот он — сидит у фонтана на разводящем круге Приморского бульвара. Внушительный старик с наградами во всю грудь. Среди них медаль — за Севастополь. Сидит и молчит. И что ему до наших вопросов...
Масштабных памятных мест в городе тоже довольно: панорама Обороны Севастополя 1854–1855 годов, диорама на Сапун-горе, посвященная освобождению города в 1944-м, мемориал 35-й береговой батареи, где находился последний рубеж обороны летом 1942 года. И, конечно, мемориал на Малаховом кургане.
У ХОЛМОВ
Это не единственная высота в пределах города. Да и что за высота — чуть менее 100 метров! Однако ж так получилось, что дважды становилась ключами к городу и порту.
...Где-то внизу остаются магазинчики с прохладительными напитками и забегаловка, в которой вечные матросы из команды капитана Флинта делят дневную порцию рома. Эти портовые волки вряд ли с момента рождения поднимались по длинной лестнице, ведущей к массивному портику, за которым — тот самый курган. Да им и не нужно.
А кому нужно?
По совести — всем. Но не всем под силу. Не знаю, какими людьми были те матросы, что затаскивали на Малахов курган корабельные пушки в несколько тонн весом. Тут и с фотокофром в 15 килограммов, судя по Саше Бурому, подняться нелегко. Да и без кофра...
Навстречу по ступеням изящно скользит севастопольская дама с коляской. Неужто дело привычки?
Вот он, памятник адмиралу Владимиру Корнилову — на том самом месте, где сразило адмирала вражеское ядро. Вот остатки бастионов, державших оборону 11 проклятых месяцев. Вот корабельные пушки, уперлись жерлами, набитыми до отказа "бычками" и пластиковыми бутылками, в полунебо, за которым по-прежнему кто-то хочет досадить Севастополю. Вот изрядно подросший кустарник на склонах кургана, закрывающий некогда чудный вид на городские бухты.
Видно не все. Но там, где поднимается над городом Центральный городской холм меж Южной и Артиллерийской бухтами, блестит купол Владимирского собора. Того самого, где в крипте лежат крестом адмиралы... нет, не адмиралы — просто моряки русского флота Михаил Лазарев, Павел Нахимов, Владимир Корнилов, Владимир Истомин.
У КРАСНОЙ ГОРКИ
Есть в Севастополе такое место — Красная горка, когда-то носившее название Мекензин курган. Да-да, в честь того самого адмирала шотландских кровей, построившего русский город Севастополь. С исторической точки зрения место мало примечательное. Даром что рядом — железнодорожный вокзал, отделяющий эту самую горку от Южной бухты. Прибывавшие в Севастополь поездом имели возможность обозревать пирсы на малом ходу, любуясь на десяток ржавых подлодок, что позволяло делать разумный вывод: при наличии такого количества металлолома можно только догадываться о мощи Черноморского флота.
Бабушки с Красной горки, изобиловавшей частной застройкой, ловили совтуриста прямо у вокзала. И за рубль с койки можно было прекрасно устроиться в только что освобожденном от секретности городе. Каждый дом окружал замечательный южный сад, усыпанный абрикосами, грушами, персиками и шелковицей. И почти под каждым плодово-выгодным деревом стояла грустная раскладушка. Секрет требовал разгадки, и мы, переходящие из состояния отрочества в нечто большее, поинтересовались у бабы Мани — к чему все это?
И баба Маня ответила:
— Сколько мальчишек сходит с кораблей, а? Ну кино, ну пиво... Не успел оглянуться, снова на службу, верно? Вот и приходят под вечер. Кто проспаться, кто не один. Все же люди, даром что в бескозырках.
...В Севастополе моряков не любить нельзя. Потому как Севастополь — это и есть флот. Что до третьей утренней склянки, что после.