На стук в калитку вышел Михаил, муж Марии. Он и провел женщин в комнатку, служившую знахарке приемной. Мать многословно извинялась за беспокойство, никак не могла решиться сказать, зачем пришли. Хозяйка прервала ее жестом, помолчала и перешла к главному.
-Знаю я, зачем явились, и про дочку тоже. Ох, Наталья, для тебя бы и пальцем не шевельнула – думаешь, не слышала, чего ты за спиной про меня болтала? Да Аньку твою пожалею – знахарка снова замолчала, задумавшись и поглаживая пальцами край скатерти.
- Только предупредить хочу сразу – прежней Анне не стать, не надейся. Тут вам никто не поможет, сломалась она. Но жить будет, себя порешить пытаться не станет. Вот только мало в ней жизни останется – ни радости, ни горя, ни злости, ничего. Как кукла живая – скажешь ей «иди», пойдет, прикажешь «стой» сама с места не двинется. Понимаешь, навсегда ведь это. И прошлое Анька забудет.
Наде страшно, а мать только одно услышала – дочка живой останется, про страшное не вспомнит, и на колени перед знахаркой – согласна, только помоги!
Женщины сидели, пока Мария собирала в чистый лоскут какие-то корешки, пучки травы, бутылочки, мешочки. Домой возвращались вместе, но в Нюсину комнатку знахарка зашла одна. Пробыла недолго и вышла, приказав кипятить воду с травами, протопить баню и достать хоть тряпку из Нюсиных вещей, старых, что девчонкой носила. Что она сказала девушке, никто не услышал, но та шла за знахаркой покорно, не глядя на родных.
В бане они пробыли долго, стояла она в отдалении, неслышно было, что там да как. Только огонек свечи метался. Потом знахарка шептала что-то над чугунком с травяным отваром, капала в него из своих пузырьков и заставляла девушку пить чашку за чашкой. Во дворе догорал костерчик из Нюсиной старой одежды – Мария приказала одеть девушку во все новое и мать, вздыхая, раскрыла сундучок с дочкиным приданным.
-Не жалей, оно ей больше не нужно. Сама потом увидишь – знахарка собиралась уходить.
Лечение было долгим – девять раз приходила Мария затемно и уводила Нюсю в баню, приказывая днем поить ее отварами и класть под постель плотно завязанные тряпичные мешочки. Когда она сказала, что все закончила, то семья уже не боялась оставлять дочь одну – та спокойно сидела на лавке или на своей кровати, изредка поднимая голову и перебирая в пальцах складку юбки..
У Анны больше не было ни слез, ни приступов. Она даже начала выполнять кое-какую работу по дому – медленно, старательно, как машина. Только по-прежнему не выходила со двора одна и не разговаривала с чужими. Да и свои кроме «да» и «нет» ничего не могли добиться.
Не обманула знахарка – не вспоминала Аня прошлое, не кричала от страшных снов, но и радости в ней больше не было. Вроде и живая, а вроде и мертвая. От прежней красоты и следа не осталось. Надежда устроилась на строительство завода, вышла замуж и жила с мужем, сын у них родился. А Анна так и оставалась в родительском доме, всегда тихая, безропотная до самой смерти матери.
Забрать сестру к себе Наде не позволял муж. Опасался странной свояченицы - кто знает, что у этой сумасшедшей на уме. Наде приходилось разрываться на два дома. Только когда погиб муж, Анну перевезли. Но все равно каждый день в любую погоду ходила она в родительскую избушку, возвращаясь только на ночь.
Надежда была уже на пенсии, когда им дали квартиру в новом заводском доме в центре села. Родительский участок они сохранили, как огород и Анна все так же ходила туда каждый день.
Заканчивая свой длинный рассказ, Надежда Николаевна вдруг с какой-то горечью сказала:
-Под старость думать я стала много, особенно ночами. Вот умру, и куда Нося пойдет, кому она нужна? Может и зря тогда мать ей жизнь выпросила, пусть бы все оставалось, как на судьбе написано? Хоть и грех это большой – смерти желать, но только сестра-то с той ночи больше и часу не жила, тенью своей сделавшись..
Скоро дождь кончился и две старушки тихонько пошли по мокрой дороге, низенькая и грузная вела за руку высокую и худую, безразлично наступавшую в непросохшие еще лужи.
Через несколько месяцев, я узнала, что их участок продан. Анна Николаевна умерла через девять месяцев, опередив старшую сестру на три года. Старый саманный домик окончательно рассыпался, ухоженный некогда участок зарос сорняками, вишней и китайским ясенем. А новые хозяева, так и не начав строительство, недавно написали на воротах объявление о продаже.
Вот только покупатели не торопятся и скоро от старого семейного гнезда останутся развалины среди густых кустов.
Если хотите и дальше читать деревенские истории, то подписывайтесь на канал и помните, что каждый ваш "одобрямс" радует автора не меньше шоколадки.