Поезд Харьков — Владивосток. Пять суток. Август конца 80–х. Раскалённая безвентиляционная плацкарта с одним работающим туалетом.
За это время в нём все переимелись, передрались, превратились в алкоголиков или навсегда бросили пить, потеряли девственность или приобрели мудрость. В некоторых отсеках создались колёсные брачные союзы.
В поезде тайно ехали две молодые, ещё школьницы, девушки–зайцы. То ли фана ради, то ли от бедности они обслуживали весь поезд. На станциях народ вываливал на перрон, и вдоль состава проносилось: «А эти две в каком? Пусть в третий идут! Ну ладно, после пятнадцатого срочно в третий!»
За время следования через потный вагон прошли все криминальные структуры СССР: говорящие и слышащие глухонемые с продукцией порноиндустрии на жёлтой фотобумаге, цыганский табор с ожоговой косметикой, карточные шулеры с плохим зрением, торговцы санфаянсом. И все остальные, включая разносчиков прокисших обедов в алюминиевых судочках–матрицах.
Мы слушали блокбастеры судеб, сочувствовали жертвам обстоятельств и осуждали подлецов, смеялись над неуклюжестью чужих поступков и затихали на историях о настоящих людях.
Анекдоты с каждой станцией становились всё откровеннее, шутки — более скользкими, комплименты — всё сальнее.
Нас дружили пропахшие несвежей курятиной купе и обоссанные тамбуры, титановая очередь и выученное наизусть расписание прибытия. У меня был полноценный секс на второй боковой полке, прерываемый проходящими мимо плечами: «Извините, я сейчас простыню обратно повешу».
Здесь вполголоса любят, здесь тихо кричат.
Во Владивостоке мы вышли большой дружной семьёй близких друзей и почти кровных родственников, связанных тайной пропажи вафельного полотенца, обременённых телефонами и адресами друг друга, порученных клятвами не теряться и заезжать.
Больше мы друг друга никогда не видели.