Эта история произошла осенью, на второй год студенчества, мне только исполнилось 17, и я давно знал «…почему в 17 лет парню ночью не до сна…». Но, сначала, был укол кнопкой большого пальца правой руки после «дружеского» розыгрыша. Затем заражение места укола и, в итоге, невозможность использования руки из-за сильных болевых ощущений. Правда, неожиданно обнаружился один плюс – я был вынужден научиться играть в баскетбол левой рукой, что существенно повысило мою квалификацию, а уважаемый мною тренер называл меня маньяком, за неуместную, по его мнению,целеустремленность при таком состоянии здоровья. Правда, к его оценке я уже привык, поскольку то же самое он заявлял, видя мои самостоятельные внеурочные тренировки в спортзале. И делал это он, знаю, из уважения к той самой моей целеустремленности, поскольку больше никто не удостаивался его оценки «маньяк».
Однако, настал день, когда кроме боли в руке все на свете перестало для меня существовать, и я отправился в поликлинику. Войдя в хирургический кабинет, я не смог не обратить внимания на помощницу хирурга- медсестру, девушку лет 25. Темные, ниже плеч, волосы обрамляли ее лицо с правильными чертами и удивительно нежной, как у детей кожей. Формы фигуры изящно подчеркивал не совсем штатный халат. Ее тело выглядело просто совершенным. В моем понимании, конечно, если иметь в виду, что у кустодиевских женщин явный перебор материала тела, а худосочные модели не могут быть привлекательными, ввиду недостатка этого материала. И это чудное создание улыбалось мне. Я был очарован. Из этого состояния меня не вывел даже треск разрезаемой скальпелем кожи многострадального пальца, после уколов обезболивающего препарата. Хирургом в пальце был сделан поперечный сквозной разрез, и вставлен туда кусочек бинта, для удаления в последующем ненужных образований. Что это такое я узнал на следующем приеме при перевязке. Обезболивающих уколов уже не было. Мой зад от боли отдираемых бинтов все время норовил соскочить с табуретки. Когда же хирург начал чистку внутренностей разрезанного пальца, перемещая вставленный накануне в разрез пальца бинт туда-сюда, мне хотелось выть воем, а зад не мог задержаться на табуретке и краткого мгновения. И тут… Я вдруг ощутил на себе неожиданную приятную тяжесть. Осознание было скорым – медсестра, предмет моего очарования, оградила меня от боли своим телом. Ее грудь легла на мои плечи, живот слился со спиной, руки обвили. От спелой упругости ее тела я, просто, впал в ступор, переместившись в другое измерение. Ее сердце стучало мне в спину, волны дыхания теплом разливались в области уха. Я совсем забыл о реальности, где мое тело терзалось болью. Всепоглощающие грезы упоения овладели мною полностью. Пребывая в сладчайших ощущениях женщины, я сидел недвижимый до конца экзекуции, проводимой прятавшим улыбку хирургом, который заменил бинт в разрезе пальца на резинку... Перевязку заканчивала она. Улыбалась как-то загадочно, бинтуя палец.
Еще два раза повторились наши «интимные» встречи. И начинались они уже сразу после моей посадки на табуретку у стола хирурга. Как будто, она, как и я, стремилась к этой, пусть ограниченной, близости. На третьей перевязке хирург убрал резинку из пальца, обмолвившись, что обратись я на день позже к нему, мог бы лишиться пальца. Дальнейшие перевязки проходили безболезненно. Прекрасная медсестра быстро меняла повязку на заживающем пальце, после одобрительного хмыканья врача. Конечно, я понимал, что каких-либо отношений у нас с ней быть не может. В силу своего возраста она находилась в недоступной мне категории взрослых женщин. Поэтому, прекратив посещение хирурга, я не виделся уже никогда с его прекрасной помощницей. Но, вскоре, появился мучительный вопрос, который не разрешен до сих пор: «анестезийная» помощь чудесной медсестры была оказана только мне, или это было обычной практикой в работе хирургического кабинета? Так не хочется верить во второй вариант!…